— Другого выхода не вижу.

Вместе со своими друзьями я покинул тюрьму, прошел через занятый французами город. У ворот нас поджидала карета. Всю дорогу я пил воду как человек, только что вернувшийся из пустыни.

Таким образом я опровергал философские тезисы Беркли, который твердил, что внешний мир не существует независимо от восприятий и мышления.

Она была единственным творцом того мира, где она пела. Она созидала свое королевство не из бренных материалов, и здешнее море было солоно от ее скорби, и весь этот мир был ее песня.

Она перенесла поэта в его пещеру, сняла путы с рук и нежно обняла.

— Они принуждали меня, — говорила она, — лишить моего темного сокола его упоительных ночных полетов.

По смотрел мимо нее на бурное море. Туча наползала на солнце.

— Будь вольной птицей, и знай: я никогда не причиню тебе вреда! — сказала она.

— Всего лишь плод воображения, — произнес он и отвернулся от нее.

Кусок пространства перед ним стал распадаться, как разбитая стеклянная стена.

— Не покидай меня! — тихо сказала она.

— Всего лишь плод воображения!

Он шагнул вперед — и через пролом в пространстве вышел вон, во мрак, прочь из ее королевства.

Когда пневмония добила больную чахоткой Элизабет По и голова страдалицы наконец обрела покой на засаленной подушке, а большие серые глаза на почти детском личике в рамке длинных волос навеки закрылись, миниатюрную актрису обрядили в ее лучший наряд из дешевой ткани и увенчали лучшей ее диадемой.

Тело лежало в убогой мансарде, принадлежавшей модистке, где все члены труппы мистера Плэсида могли попрощаться с покойной. Миссис Филлипс, владелица магазина дамских шляпок, а также две дамы из «уважаемого общества» — миссис Аллан и миссис Макензи, подруги несчастной Элизабет По, взяли на себя хлопоты по устройству похорон.

После долгих препирательств с некоторыми особо косными прихожанами, которые не желали, чтобы какая-то актриса была похоронена в священной земле, мистер Аллан и мистер Макензи, будучи из числа самых уважаемых прихожан, все же настояли на решении похоронить Элизабет По на погосте церкви св. Иоанна — впрочем, в самом дальнем углу, у стены. В кладбищенской книге сделали запись о погребении — без имени покойной. Более ста лет не было имени и на надгробном камне.

А сероглазый мальчуган, любимец труппы, не воспринял эту смерть всерьез. Трехлетний Эдгар столько раз видел, как мама умирала на сцене, что и теперь ждал, когда же она встанет и выйдет на поклоны. Ее возвращение странно затягивалось. Когда же она придет и обнимет его?

Холодным декабрьским днем 1811 года на улице, перед домом миссис Филлипс, маленький Эдгар был разлучен со своей совсем крохотной сестричкой Розали — ее взяла на воспитание другая женщина, а сам он остался с миссис Аллан.

Миссис Аллан привезла его в экипаже в трехэтажное кирпичное здание колониального стиля на углу Четырнадцатой улицы и Табачного переулка. Теперь это был его дом. Мама так и не вернулась за ним. Через какое-то время он перестал ждать.

После долгого путешествия мы оказались в мирном Арагонском королевстве. Здесь не чувствовалось никаких признаков войны, бушевавшей совсем рядом. Одни подданные принца Просперо говорили на французском, другие — на испанском, третьи — на английском. Но покой в этих краях можно было назвать мертвым. Если иностранная армия и побывала в Арагоне, то несколько месяцев назад. Виной опустошения была не война, а эпидемия. В пути до нас сперва дошли страшные слухи, а потом мы своими глазами увидели погребальные процессии, заунывно поющих над покойниками монахов, вымершие и опустевшие деревни — признаки присутствия Красной смерти, разновидности легочной чумы.

В начале нового года мы были заняты тем, что старательно объезжали районы военных действий. Тут месье Вальдемар оказывал нам неоценимые услуги. Он же дал нам полезные советы касательно принца Просперо и его нынешнего положения. Всего за несколько дней до нашего прибытия принц полностью прервал отношения с большинством своих подданных. Нет, он уединился отнюдь не для размышлений о том, как помочь своей страдающей стране. Наплевав на судьбу большинства подданных, он призвал примерно тысячу самых знатных вельмож с женами, а также своих друзей. Дабы укрыться от Красной смерти, все они — вместе с необходимым числом слуг и одной-двумя ротами солдат — забаррикадировались за крепостными стенами одного аббатства, где, имея достаточные запасы провизии, могли безбедно переждать эпидемию.

Мне было бы плевать на поведение Просперо, не будь он одним из тех, к кому фон Кемпелен обращался со своим предложением. И сейчас алхимик был гостем Просперо и укрылся с ним за стенами аббатства.

Поскольку тут была замешана Анни, месье Вальдемар опять не мог сказать с точностью, но ему казалось весьма вероятным, что наша троица подлецов — Темплтон, Гризуолд и Гудфеллоу — также находятся рядом с Просперо.

— Узнайте, что это за аббатство! — настойчиво попросил я.

— Оно расположено на юго-западе от Таррагоны, — сказал месье Вальдемар, указывая рукой в нужном направлении. — Рядом с небольшой деревушкой под названием Санта-Креус.

И мы направились на восток — к Таррагоне.

А на следующей неделе наша карета уже громыхала по улочкам Санта-Креуса. Жутковатое, признаться, зрелище — потому что в деревушке не было ни души. Проехав по безлюдным улицам, мы увидели аббатство: высокие стены, стражи на башнях. Я приказал вознице ехать к воротам.

Пока мы приближались, в нас несколько раз стреляли. Повинуясь приказу остановиться, который прозвучал на испанском, французском и английском, возница натянул поводья.

Я вышел из кареты и сделал шаг в сторону ворот.

— Стой! — рявкнул часовой.

— Стою, стою. Если не трудно, говорите по-английски.

— Чего ты хочешь, англичанин? — прокричал часовой.

— Я ищу людей, которые, как мне кажется, прибыли в ваше аббатство несколько дней назад.

— Если они и здесь, вы не сможете попасть к ним.

— Это чрезвычайно важно! — прокричал я, достал золотую монету, подбросил ее в воздух и поймал.

— Мы, солдаты, живем в казематах стены, — сказал часовой. — Даже нам нет ходу в само аббатство. Все железные запоры заклепаны.

— А вы можете передать послание? Есть какой-нибудь способ передать записку нужному человеку?

— Нет, — ответил часовой. — Безнадежное дело.

— Ладно, — кивнул я, — все понятно. Тогда мне нужные кой-какие сведения. Скажи-ка мне…

— Ничего я вам не скажу, господин хороший. Шли бы вы отсюда подобру-поздорову.

— Да ты не сомневайся, я хорошо заплачу! Он рассмеялся.

— Я к твоему золоту и не прикоснусь! А ну как оно мечено Красной смертью!

Тут я вспомнил, каким тоном я разговаривал с солдатами на плацу, и с командирскими интонациями в голосе спросил:

— Рядовой, доложите, есть ли в обители немец по имени фон Кемпелен! А также четверо американцев — трое мужчин и женщина.

Он заметно вытянулся и отвел плечи назад.

— Не могу знать, сэр. Их там много всяких.

— Спасибо, рядовой! Я так понимаю, в деревушке ни души, гостиница не работает?

— Ни души, сэр. И я бы на вашем месте тут не задерживался. Я бы мчался в карете до самой границы, пока не заморил лошадей. А потом бросил бы карету и припустил на своих двоих.

— Спасибо за совет, — сказал я и вернулся в карету.

— Что дальше? — спросила Лигейя.

— Едем отсюда, — ответил я. — Остановимся там, где нас не будет видно со стен. И поговорим с месье Вальдемаром. Быть может, Анни в аббатстве. А может, нет. Однако спросить я хочу не о ней.

Я велел остановить карету возле обгорелых деревьев оливковой рощи. Когда ящик с месье Вальдемаром был спущен на землю и я сказал, что мы с Лигейей намерены его открыть, остальных как ветром сдуло. Остался только Грип, который взирал на наши действия с моего левого плеча.