— Ты умеешь хранить секреты?

— До самой смерти.

— Тогда слушай. Завтра известный маршал посетит порт. Он осмотрит доки, тюрьмы, каменоломни. Будет много канонады с фортов и кораблей, и если двое заключенных сбегут, залп не привлечет внимания вокруг Тулона. Ты понимаешь?

— Ты хочешь сказать, что никто не распознает сигналы?

— Даже часовые у городских ворот, даже стражники в соседнем карьере. Дьявольская месса! Что может быть проще, чем сбить оковы друг друга киркой, когда суперинтендант не смотрит, а пушки стреляют? Ты готов рискнуть?

— Своей жизнью.

— Выгодная сделка. Пожмем друг другу руки.

Я никогда раньше не прикасался к его руке при общении, и мне казалось, что моя собственная запятналась кровью от этого прикосновения. По угрюмому огню в его взгляде я понял, что он правильно истолковал мое нерешительное прикосновение.

На следующее утро нас разбудили на час раньше обычного, и мы прошли общий осмотр во дворе тюрьмы. Перед уходом на работу нам подали двойную порцию вина. В час дня мы услышали первые далекие салюты с военных кораблей в гавани. Этот звук пронзил меня, подобно гальваническому разряду. Один за другим форты подхватили сигнал. Его повторили канонерки, стоявшие ближе к берегу. Выстрел следовал за выстрелом, вдоль всех батарей по обе стороны порта, воздух стал густым от дыма.

— Как только прозвучит первый выстрел вон там, — прошептал Гаспаро, указывая на казармы позади тюрьмы, — ударь по первому звену моей цепи, ближе к лодыжке.

У меня мелькнуло подозрение.

— Если я это сделаю, как я могу быть уверен, что ты освободишь меня потом? Нет, Гаспаро, ты должен нанести первый удар.

— Как тебе будет угодно, — ответил он со смехом и проклятием.

В то же мгновение на зубчатых стенах соседнего форта показалась вспышка, а затем громовое эхо, снова и снова умножаемое скалами вокруг. Когда рокот прокатился над нашими головами, я увидел, как он нанес удар, и почувствовал, как упали оковы. Едва затихло эхо первого выстрела, как раздался второй. Теперь настала очередь Гаспаро стать свободным. Я нанес удар, но менее искусно, и мне пришлось еще дважды взмахнуть киркой, прежде чем наша связь разорвалась. Затем мы сделали вид, будто продолжаем нашу работу, стоя близко друг к другу и к разорванной цепи между нами. Никто не смотрел в нашу сторону, и никто с первого взгляда не смог бы догадаться, что мы сделали. После третьего выстрела на повороте дороги, ведущей к каменоломне, появилась группа офицеров и джентльменов. Все головы были повернуты в их сторону; каждый преступник приостановил свою работу; каждый охранник поднял оружие. В этот момент мы отбросили наши шапки и кирки, взобрались на неровный кусок скалы, на котором мы трудились, спустились в ущелье внизу и направились к горным перевалам, ведущим в долину. Все еще обремененные железными браслетами, к которым прежде были прикованы наши цепи, мы не могли бежать очень быстро. Вдобавок к нашим трудностям дорога была неровной, усыпанной кремнем и глыбами упавшего гранита и извилистой, словно змея. Внезапно, повернув за острый угол выступающей скалы, мы наткнулись на небольшое караульное помещение и пару часовых. Отступить было невозможно. Солдаты находились в нескольких ярдах от нас. Они наставили на нас ружья и призвали сдаться. Гаспаро повернулся ко мне, как загнанный волк.

— Будь ты проклят! — сказал он, нанося мне страшный удар. — Оставайся и будь схвачен! Я всегда ненавидел тебя!

Я упал, как будто меня ударили кувалдой, и, падая, увидел, как он бросил одного солдата на землю, пронесся мимо другого, услышал выстрел, а затем… все погрузилось во тьму.

Когда я в следующий раз открыл глаза, то обнаружил, что лежу на полу в маленькой комнате без мебели, тускло освещенной крошечным окошком под потолком. Казалось, прошли недели с тех пор, как я потерял сознание. У меня едва хватило сил подняться, и, поднявшись, я с трудом удержался на ногах. Там, где лежала моя голова, пол был мокрым от крови. Ошеломленный и сбитый с толку, я прислонился к стене и попытался собраться с мыслями.

Во-первых, где я находился? Очевидно, ни в одной части тюрьмы, из которой сбежал. Там был цельный камень и железные решетки; здесь — только побеленные и оштукатуренные стены. Я, должно быть, находился в одной из комнат маленького караульного помещения; вероятно, в верхней. Где были солдаты? Где был Гаспаро? Хватит ли у меня сил взобраться к окну, и если да, то куда оно выходит? Я прокрался к двери и обнаружил, что она заперта. Я прислушался, но не услышал ни звука — ни внизу, ни наверху. Снова отползая назад, я увидел, что окно находится по меньшей мере в четырех футах над моей головой. На гладкой штукатурке не было выступов, по которым я мог бы подняться, и в комнате не было даже камина, из которого я мог бы выдернуть прут, чтобы проделать отверстия в стене для моих ног и рук. Но! На мне остался мой кожаный пояс, а на поясе — железный крючок, поддерживавший мою цепь, когда я не был на работе. Я сорвал крючок, разбил штукатурку в трех или четырех местах, взобрался наверх, открыл окно и жадно выглянул наружу. Передо мной, на расстоянии не более тридцати пяти или сорока футов, возвышался скалистый утес, под прикрытием которого была построена сторожка; у ее подножия располагался небольшой огород, отделенный от основания скалы грязной канавой, которая, казалось, тянулась через овраг; справа и слева, насколько я мог судить, проходила каменистая тропа, по которой мы шли.

Остаться — неминуемо значило вернуться в тюрьму; риск, несмотря ни на что, не ухудшил бы ситуации. Я снова прислушался, — все было тихо. Я протиснулся через маленькое окошко, так же осторожно опустился на влажную землю и, прислонившись к стене, спросил себя, что мне делать дальше. Взобраться на утес означало бы предложить себя в качестве мишени первому солдату, который меня увидит. Рискнуть пройти по ущелью означало бы, возможно, столкнуться лицом к лицу с Гаспаро и его преследователями. Кроме того, уже смеркалось, и под покровом ночи, — если бы я только мог спрятаться до тех пор, — я еще мог бы сбежать. Но где можно было найти это укрытие? Благодарение небесам за эту мысль! Там была канава.

Только два окна выходили в сад с задней стороны караульного помещения. Из одного из этих окон я только что спустился, а другое было частично закрыто ставнями. Однако я не решился открыто пересечь сад. Я упал ничком и пополз по бороздам между рядами овощей, пока не добрался до канавы. Здесь вода доходила мне почти до пояса, но берега по обе стороны были значительно выше, и, нагнувшись, я обнаружил, что могу идти, не поднимая головы до уровня дороги.

Я прошел по канаве около двухсот или трехсот ярдов в направлении Тулона, рассчитывая, что мои преследователи вряд ли заподозрят меня в том, что я возвращаюсь в тюрьму, а не продвигаюсь вперед вглубь страны. Скорчившись под травой, окаймлявшей берег, я наблюдал за сгущающимися тенями. Вскоре я услышал вечерний выстрел, а мгновение спустя что-то похожее на отдаленный звук голосов. Не в силах вынести мучительного ожидания, я поднял голову и осторожно выглянул наружу. В окнах караульного помещения двигались огни, в саду виднелись темные фигуры, на дороге наверху раздавались торопливые шаги; над водой, всего в нескольких ярдах от моего укрытия, вспыхнул свет. Я мягко соскользнул вниз и позволил илу бесшумно сомкнуться надо мной. Я задерживал дыхание до тех пор, пока биение моего сердца, казалось, не стало душить меня, а вены на висках чуть не лопнули. Я больше не мог этого выносить, я поднялся на поверхность… я снова задышал… я осмотрелся… я прислушался. Кругом была тьма и тишина.

Я терпел целый час, прежде чем решился снова пошевелиться. К тому времени уже совсем стемнело, начался сильный дождь. Вода в канаве превратилась в поток, по которому я пробрался, никем не услышанный, мимо окон караульного помещения.

Пройдя по воде милю или больше, я снова отважился выйти на дорогу; и вот, когда дождь и ветер хлестали меня по лицу, а разбросанные валуны постоянно сбивали с ног, я прошел по всей длине извилистого перевала и около полуночи вышел на более открытую местность. Не имея другого ориентира, кроме ветра, который дул с северо-востока, и даже без звезды, которая могла бы мне помочь, я свернул направо, следуя по тому, что казалось неровной проселочной дорогой. Мало-помалу дождь утих, и я различил темные очертания цепи холмов, протянувшихся вдоль дороги слева. Я пришел к выводу, что это, должно быть, Моры. Пока все шло хорошо. Я выбрал правильное направление и находился на пути в Италию.