Вы относитесь серьезно к таким вещам, над которыми другие будут смеяться, — над ними будут смеяться даже ваши дети. Перестаньте растрачивать разум на философствование и абстракции. Обратитесь к истине.

А истина такова: человек не соблюдает даже закон, — что уж говорить о морали? Не уважая ни закон, ни мораль, человек не сможет понять религию. Религия по-прежнему остается уделом немногих избранных, уделом отважных и разумных.

Запомните: так называемые моралисты, пуритане на самом деле безнравственны. Герберт Уэллс как-то сказал: «Негодующая мораль его — зависть, увенчанная нимбом». И он прав. Так называемые моралисты на деле нисколько не нравственны. Они живут двойной жизнью. На поверхности их жизнь кажется нравственной, но в реальности она безнравственна так же, как и у всех остальных или даже больше. Может быть, мораль служит им для прикрытия незаконных действий. Кажется, все плывут в одной лодке. Начиная от самого низкооплачиваемого рабочего до премьер-министра или президента — человека, занимающего высший в стране пост, — все плывут в одной лодке.

Ричард Никсон считался великим человеком, пока не был пойман с поличным. Сейчас в ту же ловушку попал Джимми Картер. Его брат был задержан — он незаконно получил миллионы долларов от страны, которую лоббировал. На днях такое же обвинение было предъявлено его сыну и сестре. Так что ждите: не сегодня-завтра в новостях появится его жена! И в конце концов окажется, что центральной фигурой был он. Так и должно быть, без него все это не могло бы случиться. «Уотергейт» исключил Ричарда Никсона из числа сильных мира сего. Теперь то же самое происходит и с Джимми Картером из-за «Биллигейта»! Улыбка исчезла с его лица. Раньше он улыбался так, что можно было сосчитать все его зубы, но теперь от его улыбки не осталось и следа.

Человек кажется нравственным до тех пор, пока не пойман с поличным. Поэтому разница между нравственностью и безнравственностью такая же, что и между пойманным и непойманным преступником.

В старших классах у меня был один прекрасный учитель, очень любящий человек. Он был мусульманином; в школе он был старше остальных учителей и поэтому возглавлял все экзаменационные комиссии. Многое в нем вызывало мою любовь. В частности, я очень любил его за то, что перед экзаменами он подходил к нам и говорил; «Я не против конспектов, списывания друг у друга, подсматривания в учебники — пожалуйста, я не против. Но если вы попадетесь, вы будете наказаны! Так что смотрите, не попадитесь. Если вы попадетесь, я вас не прощу; но если вам удастся списать незаметно — списывайте себе на здоровье, я вас могу только с этим поздравить!»

И еще он добавлял: «Даю вам пять минут на размышления. Если вы взяли с собой какие-то конспекты, книги или еще что-нибудь, у вас есть пять минут для того, чтобы их сдать. Или, если вы решили их оставить, — оставляйте и действуйте. Но помните: если вас поймают, у вас не будет более злейшего врага, чем я. Не думайте, что я приказываю вам сдать свои шпаргалки. Я просто напоминаю: я здесь для того, чтобы наказать тех, кто попался».

Я любил его. Многие доставали конспекты и книги и сдавали их: «Он — опасный человек, он говорит правду!» Но он преподал мне первый в моей жизни урок о нравственности и безнравственности. Разница невелика.

Вполне естественно, что вопрос задал тот, кто в Пуне служит помощником судьи:

«Почему при определении виновности преступника нравственные нормы отличаются от юридических?»

По существу, признавать кого-либо виновным само по себе неправильно. Виновный не виноват; этого человека воспитало общество, одержимое идеей вины. Он не несет полной ответственности, и наказывать его преступно.

Однажды Лао-Цзы был назначен судьей. Император Китая считал его мудрейшим в стране человеком и уговорил стать судьей, верховным судьей. Но первое же заседание ясно показало и императору, и всем остальным, что Лао-Цзы опасен, и его пришлось освободить от должности. Он осудил на полгода тюрьмы и вора, пойманного на месте преступления, и человека, чей дом этот вор обокрал! Никто не мог понять, в чем тут дело.

Император вызвал Лао-Цзы:

— Ты сошел с ума? Зачем ты наказал человека, у которого украли деньги?

Лао-Цзы ответил:

— Этот человек столько накопил, что неудивительно, что его обокрали. Пусть благодарит судьбу за то, что его не убили! На самом деле, назначив им одинаковое наказание, я поступил несправедливо. Богач заслуживает более сурового наказания, чем бедный вор, потому что первое преступление совершил богач, а не бедняк. Преступление бедняка вторично; то, что он совершил, не так важно.

Если некоторые люди в обществе накапливают богатства, тогда другие неизбежно начинают воровать, из нужды становясь ворами. На самом деле никто не виновен. Виновно общественное устройство в целом, и именно оно нуждается в изменениях. Но мы наказываем отдельных людей и продолжаем поддерживать то самое общественное устройство, которое порождает преступления.

Необходимы радикальные перемены. Даже если вы хотите изменить отдельного человека, наказанием вы ничего особо не добьетесь. Не следует заставлять человека чувствовать вину. Необходимо направить его к психологам, он нуждается в терапии. Ему нужно чуть больше осознанности, чуть больше любви, чуть больше медитативности. Несколько месяцев или лет тюрьмы не помогут; наказание только укрепит его преступные наклонности.

Чему он научится в тюрьме за пять лет? Он повстречает опытных воров, убийц и самых разных преступников, и они научат его мастерству, которого ему, должно быть, недоставало, — почему он тогда попался? Выйдя из тюрьмы, он будет более искусно совершать те же или даже более серьезные преступления.

Я противник всякого наказания, всякой тюрьмы. Тюрьмы следует переоборудовать в больницы, а людей направлять в медитационные центры, где они смогут обрести чуть больше осознанности, чуть больше любви, чуть больше медитативности. Их не нужно перевоспитывать, наказывать или бить — такое возмездие безобразно. Это не правосудие, это общественная месть! Общество мстит человеку, который отказался следовать его правилам.

Общество прогнило насквозь, и прогнили все его системы. Общество необходимо изменить, начиная с самого основания. Его юридическая, политическая и так называемая религиозная системы — все это прогнило насквозь, превратилось в гнойные раны. Общество нуждается в хирургической операции.

Именно это мы здесь и пытаемся сделать. Естественно, многие будут выступать против меня, потому что я говорю: все, что общество считает очень ценным, чрезвычайно важным, — сущий вздор, абсолютные глупости.

Английский лорд приходит к врачу. Он аккуратно вешает свой зонтик и цилиндр. Затем снимает пиджак, рубашку и брюки, очень аккуратно складывает их на стул Затем снимает туфли и очень ровно ставит их под стул Потом снимает кальсоны и так же аккуратно оставляет их на стуле.

Вытянувшись перед врачом по стойке смирно, он спокойно говорит:

— Как видите, доктор, мое левое яичко ниже правого.

Доктор с улыбкой отвечает:

— Да, но это же совершенно нормально. Вам не о чем волноваться!

— Доктор, я вовсе не волнуюсь, — отвечает лорд. — Но не кажется ли вам, что это как-то неаккуратно?

Таковы люди… похрапывающие в глубоком сне. Необходимо их разбудить. Необходимо стряхнуть с них путы их привычек. Необходимо дать им новое рождение.

Поэтому я говорю: нам нужен не улучшенный человек, нам нужен новый. Улучшение длилось веками и ни к чему не привело. Никакой улучшенный человек нам больше не нужен — довольно! Теперь нам нужен совершенно новый человек, полностью порвавший с прошлым. Мы хотим начать с самого начала — как Адам и Ева, только что изгнанные из Эдема.

Я хочу начать все заново; выстроить новый дом всегда легче, чем восстанавливать старый. Этот старый дом столько раз ремонтировали, и вы все еще продолжаете его ремонтировать, возводя подпорки со всех сторон, а он все время разваливается. Снова и снова, дальше и дальше. Но вам никак не надоест. Вы хотите жить в нем и дальше — даже если вашей жизни угрожает опасность. Так обстоят дела.