Живоглот вдруг вспомнил, как им хорошо стало без неё, как он, пятнадцатилетний Коляка, ухаживал за восьмилетним Игорьком, готовил ему, стирал, гладил чугунным утюгом трусы и рубашки… Прекратился отборный мамашин мат, вечные окрики, затрещины, щедро раздаваемые ей малышу… Стало тихо и спокойно. Только тогда Николай почувствовал, что он кому-то в жизни нужен, что, если что-нибудь с ним случится, его младшему братику станет плохо… А потом вернулась мать, и все встало на свои места. Утро она начинала с крепкого слова на букву «б», которым величала обоих сыновей, а кончала день, уже хорошенько поддатая, каким-нибудь заковыристым ругательством… Теперь она жила в особняке Живоглота по Боровскому шоссе, командовала прислугой, материла всех почём зря. Она распорядилась построить сарай и завела там свиней. Это были единственные существа, к которым она испытывала какую-то теплоту. Откормленные свиньи ходили по посаженным специалистами газонам, гадили на покрытые красным гравием дорожки, смачно хрюкали, жрали, рожали… А Николай перестал ездить в свой особняк, гадко ему там было, несмотря на бесчисленное количество комнат. И мать к нему никогда не приезжала… А Игорек? Его младший братишка… Его держит под прицелом остервенелый от злобы и желания мстить капитан Кондратьев. И если он его убьёт, то зачем Живоглоту жизнь вообще? Ему тридцать шесть лет, он испытал все — и нищету, и зону, и побои, и богатство, и власть… Ни одной женщины он не любил, их тупость и жадность раздражали его. И похотливый Гнедой со своими изощрёнными развлечениями был ему противен и непонятен. Живоглота тянуло к нормальной жизни — он хотел жениться, иметь много детей, жить в своём доме и заниматься хозяйством… Но никого на пути ему не встретилось, одни шлюхи, одни размалёванные бляди, которые, несмотря на их умение, не могли удовлетворить его. Обычно после соития он избивал их и выгонял вон — только не из сладострастного садизма, как Гнедой, а просто от раздражения их тупостью и продажностью. А все тепло в его очерствелой душе он отдавал одному человеку — своему младшенькому братишке Игорьку.

От воспоминаний его отвлёк свет дальних фар машины, едущей навстречу. Он каким-то шестым чувством ощутил, что это о н и.

И действительно, машина остановилась метрах в двадцати от них на противоположной стороне дороги. Оттуда вышла высокая мужская фигура и направилась твёрдым шагом к их машине. Живоглот понял, что это Кондратьев. Он тоже вышел из машины, сказав телохранителям, чтобы были наготове, и пошёл навстречу своему врагу.

— Здорово, — произнёс он, подходя к Кондратьеву. Им никогда не доводилось лично встречаться, и Живоглот помимо всего прочего испытывал некий интерес к тому, против кого они затеяли семь с лишним лет назад опасную игру, которая никак не может закончиться.

— Ладно, целоваться в следующий раз будем, — грубо оборвал его Алексей. — Шуруй к моей тачке и убедись, что твой брательник жив и здоров… А я пойду к твоей… Но предупреждаю ещё раз… Пусть только кто-нибудь дёрнется…

— Да все путём, — ответил Живоглот. — Только учти вот что, я тебя тогда ещё предупредил… До твоего звонка с ней поработали… Избили… Но не трогали, клянусь братом… Она в шоке после всего этого. Сам понимаешь, женщина… Если бы ты раньше позвонил… Сам понимаешь…

— Разберёмся, не болтай много, — сказал Алексей и пошёл к «Ауди», оглядываясь по сторонам.

Живоглот подошёл к «девяносто девятке» и увидел там, на заднем сиденье, живого и здорового, хоть и какого-то одуревшего Игорька. Рядом с ним сидели здоровенный кудрявый мужик лет сорока и ещё один, тоже крепкого сложения. Мрачно глядели на него.

— Здорово, братуха, — произнёс Живоглот.

— Здорово, — тихо, виноватым голосом ответил Игорь. — Видишь вот, лоханулся я… Тёпленьким взяли…

— Ничего, не переживай… Главное, что жив и здоров. Остальное приложится.

Он повернулся и пошёл обратно к своей машине. Алексей тем временем приоткрыл заднюю дверцу «Ауди» и увидел, что между двух мордоворотов сидит Инна с сильно напудренным лицом в каком-то странном состоянии.

— Инна, — произнёс Алексей. — Это ты?

Но та была в шоке. Она не произносила ни слова. А потом взглянула на него и истерически зарыдала. Какие-то странные звуки исторгались из её рта. Алексею стало не по себе.

— Что вы с ней сделали? — буквально прорычал он подходящему сзади Живоглоту.

— Я тебе говорил, сам посуди… Убили Гнедого, убили ещё троих братков… Узнали, что это сделал ты… Взяли твою бабу в заложницы и, сам понимаешь, отвели на ней душу… Ты думаешь, это все я? Я сам между двух огней, но жизнь братишки для меня дороже их мнения… Думаешь, мне легко было уговорить соглашаться на этот обмен? Я сделал, что мог… Отдавай Игорька и забирай свою Инну…

У Алексея вдруг снова стало тяжело и тревожно на душе. Он почувствовал некую опасность, исходящую от этой глухой ночи, от этих трех молчаливых качков и почему-то даже от сидящей между ними Инны… Инны?!

— Ладно, отпускаю твоего брательника, — произнёс Алексей и пошёл к своей машине. — Выпускай женщину…

Он подошёл к машине и сказал своим спутникам:

— Выпустите его…

Он видел, как из машины Живоглота выпустили женщину, и она пошла по направлению к их машине. Игорь Глотов, не оглядываясь, быстро зашагал к машине брата.

«Но почему она такая странная? — неотвязная мысль буравила мозг Алексея. — Вроде бы она, одежда её, даже запах духов её, но какая же странная… Молчит из-за шока, напудрена для того, чтобы скрыть побои?…»

Женщина, закрыв лицо руками, шла к Алексею. Он, как и договаривались с Живоглотом, находился в машине.

Чувство тревоги нарастало и сделалось совсем угрожающим. «Если я сейчас вскочу, они будут стрелять по ней, как и договаривались… А если это все же Инна?»

Но когда она приблизилась, сомнения в том, что это она, стали совсем уже сильными. И тут произошло неожиданное. Вдруг послышался вой автомобильных сирен, и как из-под земли на трассе появилась милицейская машина.

— Быстрее! — крикнул Игорю Живоглот.

— Быстрее! Сюда! В машину! — крикнул женщине и Алексей. Входить в объяснение с милицией в его планы не входило. Как-никак, только вчера он лишил жизни четырех человек, как это ни странно, но четырех полноправных граждан России, что предусматривается статьёй сто пятой Уголовного кодекса, причём при отягчающих обстоятельствах, наказуемых пожизненным заключением.

Женщина побежала быстрее и нырнула в машину. Уже по запаху Алексей окончательно понял, что это не Инна. Духи её, а запах не её… Но было уже поздно. Две милицейские машины с мигалками и сиренами на огромной скорости летели со стороны Москвы. «Ауди» рванул с места, и то же самое сделал и Алексей. Одна милицейская машина стала догонять «Ауди», другая с визгом развернулась и помчалась за машиной Алексея в сторону Москвы… Что бы все это ни значило, но надо было нажимать на газ, ничего другого не оставалось. И Алексей, до которого дошло, что его обвели вокруг пальца, как школьника, в отчаянии с остервенением давил эту педаль. Машина набрала скорость километров сто сорок и мчалась по левой полосе. Милицейская машина давала сигналы, требуя, чтобы «девяносто девятка» немедленно остановилась. Но останавливаться было нельзя…

— Ты кто такая? — наконец сумел произнести Алексей, бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида и увидев напудренное лицо женщины. Она и впрямь была очень похожа на Инну.

— Кто ты такая? — повторил вопрос Никифоров, но ответа не последовало.

Тут вдруг милицейская машина стала ехать медленнее и наконец совсем отстала. И тогда-то до Алексея дошло, что произошёл самый настоящий кидняк, что он отдал Живоглоту его любимого брата, а Инна по-прежнему находится в опасности.

Он остановил машину у обочины и вышел из неё. Подошёл к задней дверце, Олег из машины вылез, а Алексей сел рядом с этой женщиной.

Она сидела, пряча лицо, и теперь отворачивалась от него. Он оторвал от её лица руки, которыми она его прикрывала, и повернул её голову к себе.