Словно сквозь сон она почувствовала, как напряглось тело Корбетта, а потом услышала его тихий стон наслаждения. Глаза Лиллианы были закрыты, пот покрывал тело; никогда она не чувствовала себя такой безвольной и опустошенной. И все-таки, когда он наконец замедлил свою умопомрачительную гонку, в уголках ее губ играла мягкая улыбка.

— Улыбаешься? — Корбетт легко поцеловал ее в губы, а потом перекатился на бок и притянул ее поближе к себе.

Он все еще тяжело дышал, и она слышала, как колотится его сердце. Лиллиана провела рукой вдоль стальных мускулов у него на боку и поразилась тому, насколько уместна сейчас эта нежная ласка и как много в ней заключено. А потом она тихо рассмеялась в ответ на свои причудливые мысли. Да, то, что произошло сейчас, не шло ни в какое сравнение с другими часами близости с этим человеком.

— Она улыбается. Потом смеется, — дыхание Корбетта коснулось ее уха. — Ах, редкое счастье мужчины, у которого жена воистину наслаждается радостями супружеского ложа.

Он увидел, как жаркий румянец смущения заливает ее лицо, и тогда настала его очередь засмеяться. Он ласково погладил ее по руке.

— Я надеюсь, теперь можно предать забвению ту досадную неприятность, которая разлучила нас в прошлый раз.

Она робко подняла на него глаза. Он полулежал, опираясь на локоть и наблюдая за ней; на его прекрасно очерченных губах играла едва заметная улыбка. Но искренность его взгляда была несомненной.

Она медленно кивнула, не отводя от него глаз, но закрыла их, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее. Это был рай небесный — когда его губы так соблазнительно приникали к ее губам. Это было наслаждение, о котором она и мечтать не смела, — когда его стальное бедро подвинулось чтобы найти себе место между ее обнаженными ногами. Она подняла руку, желая обнять его, но он перехватил эту руку и поднес к губам, Он горячо поцеловал ее запястье, потом ладонь, а потом каждый палец по очереди.

И вдруг он замер, глядя на палец, где раньше было кольцо.

— Где оно? — Он пронзительно взглянул на нее сразу потемневшими глазами.

— Я… оно… — запинаясь, начала Лиллиана, лихорадочно пытаясь вспомнить, куда она в припадке ярости забросила кольцо. Но подозрительный взгляд Корбетта только усиливал ее растерянность. — Я была… я усомнилась в тебе… Мой отец умер…

— Естественной смертью, — отрывисто бросил он.

— Да, — согласилась она, все больше нервничая. — Но я-то этого не знала, и когда Уильям…

Сердце у Лиллианы упало, когда она увидела, как ожесточенно окаменело лицо Корбетта при одном упоминании имени Уильяма. Несколько мгновений он молча смотрел на нее, а потом отвернулся и сел на край кровати.

Мерцающие огоньки, перебегающие по углям в камине, отражались от его влажной кожи и окружали его золотым ореолом. Но то тепло, которое еще минуту назад он так щедро ей отдавал, исчезло без следа. Она вздрогнула и натянула тяжелое покрывало до подбородка, чтобы защититься от холодного ночного воздуха. Она боялась, что он покинет ее, и пыталась найти такие слова, чтобы загладить свой опрометчивый поступок. Но первым заговорил он, и его угрюмый тон встревожил ее донельзя.

— Сегодня ночью Уильям сидит под стражей в своей комнате. — Он обернулся и вперил в нее взгляд темных глаз. — Укажи мне хоть одну причину, почему бы мне не бросить его в темницу. Укажи мне хоть одну причину, почему бы мне не покарать его за подлость.

— Он помогал мне вовсе не из подлости, — тихо возразила Лиллиана.

— Вот как? — Его рассеченная бровь поднялась в гримасе издевательского сомнения. — Тогда скажи мне, почему он так себя повел?

— Он… просто, чтобы помочь мне.

— Чтобы помочь самому себе. — Он стиснул зубы. — И чтобы подобраться поближе к тебе.

— Неправда! — Она собралась вскочить, но он усмирил ее одним свирепым взглядом.

— Ты моя жена, Лилли. Моя! Я был более чем снисходителен к тебе, потому что знаю, каково это — потерять отца, Но запомни мои слова, женщина. Сегодня ты зашла слишком далеко. Есть вещи, которых я не прощаю.

Она не ответила. Когда он наконец снова улегся и натянул на себя покрывало, она лежала тихо и неподвижно. Так они лежали в темноте, пока он не заговорил:

— Завтра он уедет. Дальше этого моя снисходительность не может простираться.

Это было сказано ровным спокойным тоном, но она понимала, какие чувства прячутся за личиной бесстрастия. Тем не менее она не могла оставить его в неведении:

— Леди Верона не может отправиться в дорогу, — спокойно сказала она. Он пошевелился в кровати, но она смотрела в потолок. — Ее ребенок вот-вот появится на свет, но это преждевременно, — продолжала Лиллиана, — Она не может отправиться в дорогу.

Он коротко и приглушенно выругался, а потом, овладев собой, сказал:

— Не делай из меня злодея, Лилли. — Он протянул к ней руку и привлек ее к своей груди. — Теперь я — лорд Оррикский. Ты — моя жена и госпожа здесь. Но я — твой лорд.

— Да, ты теперь лорд, это верно. Но разве я действительно госпожа? Ты отнял у меня даже тень власти. Ты заставил мою собственную стражу обратиться против меня! — возмутилась она.

Его рука по-хозяйски прижала ее живот к своим чреслам.

— Я ведь предупреждал заранее, что тебе не стоит бороться против меня. Но ты не пожелала прислушаться. Может быть, теперь ты не станешь повторять эту ошибку.

Лиллиана понимала, что спорить с ним бесполезно, но в душе у нее закипал гнев. Она пыталась убедить себя, что время сотрет воспоминания об этой ссоре, и жизнь в Оррике как-нибудь наладится. Но при всем при том она не обманывалась: ей предстоят трудные времена.

Не без внутреннего сопротивления она прильнула к нему и собралась уже заснуть в этом тесном объятии; наконец она глубоко вздохнула. Прежде всего следовало разобраться в собственных мыслях. Да, Корбетт хотел, чтобы Уильям уехал. Но ведь и она хотела того же. Однако леди Верона — это совсем другое дело. Она боролась за жизнь своего младенца. Лиллиана понимала, что по крайней мере в этом она обязана помочь своей новой подруге.

Она пошевелилась, когда нога Корбетта легла между ее ногами. Много случилось между ними за этот день, подумала она. От злобы и ненависти к неохотному доверию — и потом эта неожиданная грозовая вспышка страсти. Она снова зевнула; он пристроился к ней поудобней, уткнувшись головой в ее шею. Сегодня был день открытий. Завтра можно будет что-то предпринять.

Но прежде всего надо отыскать кольцо.

Леди Верона слабо цеплялась за руку Лиллианы. На ее бледном лице выделялись огромные запавшие глаза — ужасное свидетельство той борьбы, которую она вела. Схватки начались в ранний предрассветный час и теперь следовали одна за другой с устрашающей регулярностью.

— Ты только держись, Верона. Все уже почти позади. Ты только держись, — подбодряла Лиллиана свою страдающую подопечную.

— О… о… — стонала женщина, но боли начали понемногу отступать; тогда она перевела взгляд на измученное лицо Лиллианы. — Не волнуйся так, Лиллиана. Что Господь нам посылает, то мы и должны принимать.

— Не говори так. Твое дитя может еще родиться сильным и здоровым.

— Да, — Верона закрыла глаза в полном изнеможении. Ее голос был едва слышен. — Да, я молюсь, чтобы так и было. Но ты должна обещать мне… — она снова закрыла глаза.

— Ты знаешь, я сделаю все, что могу, лишь бы помочь тебе.

— Тогда помоги моему ребенку, — прошептала Верона. — Если это будет девочка… Уильям хочет сына. Он будет так недоволен… Пожалуйста, если это девочка… прошу тебя, приюти ее. Замени ей мать… воспитай ее.

У Лиллианы зашлось сердце от обреченности, которая сквозила в словах Вероны.

— Да что ты говоришь, ты сама вырастишь ее. Или его. Уильяму нужны вы оба — ребенок и жена.

Верона слабо улыбнулась и погладила руку Лиллианы.

— Он будет рад, если родится сын. Дочь ему не нужна. И я знаю, что меня скоро не станет.

Как ни противилось все в Лиллиане этой мысли, ей не пришлось долго ждать подтверждения мрачных пророчеств Вероны. Ни хлопоты Матушки Гренделлы, ни молитвы отца Дэниса не могли изменить роковой ход событий.