Он, развалившийся на сидении под углом в мою сторону, и его неподвижность обрушивают на меня полное осознание того, что я чувствую свернутую энергию в его теле, как будто он готов наброситься. На меня.

      Мое сердце набирает немного бо?льшую скорость, и я затаиваю дыхание, склоняюсь ближе, хватаю еще салфетку и произношу самым ровным голосом, на который сейчас способна:

      — Закрой этот глаз.

      Удерживая порез над его бровью, я начинаю очищать кровь с века. Подчиняясь мне, он зажмуривает один глаз, продолжая наблюдать за мной другим, как будто в моем выражении есть что-то такое, чего он очень жаждет увидеть.

      Внезапно его голос нарушает тишину.

      — Я весь изранен, - неожиданный гортанный шепот посылает мурашки по моей коже и, я чуть не подпрыгиваю. — Ранен мой правый бицепс и плечо, косая мышца и рот.

      — Чувак, это безумие. Как ты можешь так испортить все в одну ночь? — в недоумении спрашивает Райли.

      — Брук, ты знаешь, что делать, — говорит тренер.

      Быстро кивая, я смотрю в голубые глаза Ремингтона, и от того, как они сияют в мужской удовлетворенности, меня наконец осеняет, что здесь происходит, и я сжимаю челюсть.

¦ ¦ ¦ 

      КОГДА МЫ ПРИБЫВАЕМ в наш люкс, я раздражена.

      — Ты нарочно позволил ему побить себя.

      Он плюхается на скамейку у подножья кровати и смотрит на меня, отбрасывая пустую бутылку “Геторейд” в сторону.

      — Я весь изранен, вылечи меня.

      — Ты изранен, все верно, но это не бицепс, требующий нежной любовной заботы!

      — Ты права, — его глаза мерцают в мягком свете лампы, когда он смотрит на меня. — Ты собираешься вылечить меня?

      — Только потому, что ты мне платишь за это, — сердито пыхтя, я хватаю свои массажные масла, а конкретнее, масло арники и горчичное масло против воспаления, и иду включать душ. — Тебе нужен холодный душ.

      Его губы вздрагивают и вставая, он машет, чтобы я подошла. И когда я в замешательстве подхожу, он обнимает рукой мои плечи.

      — Что? Ты не можешь сам ходить? Пару минут назад ты был живчиком, — говорю ему.

      — Эндорфины убили боль, — бормочет он мне на ухо, когда я обвиваю рукой его талию и веду в ванную. - Я говорил тебе, что весь побитый.

      Я подпираю его к стене и открываю дверь душа. Проверяю, ледяная ли вода, и тут он поднимает меня на руки, переставляет регулятор на середину и заходит со мной внутрь, в одежде.

      На нас течет поток воды и я, задыхаясь от удивления, пинаюсь в воздухе, когда вся моя одежда прилипает к телу.

      — Что ты делаешь?

      Он снимает мою обувь и отбрасывает ее за стеклянную перегородку, затем босую ставит меня на ноги и стягивает вниз мою юбку. Внезапно, все эти феромоны, вырабатываемые им после боя, начинают вести войну с моими чувствами, и мне становится так жарко, что единственное, благодаря чему я не превращаюсь в пепел - это вода, стучащая по моей коже. 

   — Что ты делаешь? — задыхаясь, спрашиваю у него.

      Он рывком снимает мой топ, и он падает на мраморный пол с хлюпающим звуком. Он раздевается, и я так переполнена гневом за то, что он позволил побить себя и так возбуждена от вида его напрягающихся мышц, когда он раздевается, показывая свою золотую влажную кожу, что мне бешено хочется одновременно ударить его и поцеловать. Когда его боксеры падают — хлюп! — и он пинает их в сторону, обожемой, моим глазам становится больно.

      Мне приходится прикусить нижнюю губу в попытке подавить инстинкт броситься на него и дать ему все, в чем он нуждается. Не отрывая глаз от меня, он встает назад под напор, его широкие плечи защищают меня от воды. Затем я чувствую медленное скольжение его пальца вверх к моему подбородку и нежное поглаживание нижней губы, освобождая ее от зубов. И слышу его хриплый голос:

      — Это должен кусать я.

      Я не дышу. Он владеет непреодолимым влиянием на меня. Я могла бы сразиться со своей реакцией, но проиграла бы. Мои глаза удерживают его взгляд, и собственнический проблеск в нем пулей проносится сквозь меня. Вода ручьями стекает по его челюсти, когда он хватает меня за задницу и прижимает к себе. Его эрекция упирается в мой живот, когда он смотрит на меня сверху вниз с упорной интенсивностью.

      — Ты, — отрывисто говорит он командующим голосом, проводя своим пальцем по моей нижней губе, — Будешь любить меня, пока я не умру. Я буду делать так, чтобы ты любила меня, даже если это приносит боль. И, когда это больно, я буду делать это лучше, Брук, — он легонько запускает палец в мой рот и специально трется им о кончик языка, спокойно требуя, чтобы я облизала его. Когда я это делаю, у меня ноет грудь и я наблюдаю, как он вытаскивает палец, проделывая влажную дорожку на моей нижней губе. — Ты будешь, черт возьми, любить меня, даже если это нас убивает.

      Мои легкие болят от нехватки воздуха, а вся остальная часть меня болит от нехватки его рук на мне. Когда я поднимаю взгляд, то натыкаюсь на эти голубые глаза, сосредоточенные на мне, его лицо повреждено и в поту, весь тестостерон мира проходит сквозь него, притягивая и обволакивая меня так, что именно сейчас я могу принять только то, что очень сильно его хочу. Он заставляет меня чувствовать эту всепоглощающую, душераздирающую, мучительную, болезненную потребность в нем выше физического и эмоционального уровня.

      Мое влагалище сжимается так туго, что требуются все усилия, чтобы не захныкать. Мои чувства усиливаются от его близости. Я не могу не заметить, что кровь на его губе такого же цвета, как его мантия "РАЗРЫВНОЙ", яркая и вполне насыщенная. Как мое лицо окутывает его равномерное горячее дыхание. Как медленно его пальцы еще больше охватывают мою задницу, а один из них касается кожи на моей челюсти. Он разрушает меня.

      — Перестань причинять себе боль, — несчастным голосом говорю я, пытаясь высвободиться от его рук, только, чтобы удариться о холодный мрамор позади себя.

      — Это не приносит боль, — шепчет он, затем за задницу притягивает меня к себе ближе и вдыхает меня. — Ты. Плачущая в моих гребаных руках. Потому что я чертовски обижаю тебя. Это приносит боль. Когда ты . . . не прикасаешься ко мне. Не смотришь на меня, как всегда, этими милыми маленькими счастливыми глазами. Становится больно. Мне охренеть, как больно и ни одна часть меня снаружи не болит так, как болит там, где ты делаешь мне больно.

Борясь со своими эмоциями, пытаясь держать их под контролем, я бросаю взгляд и яростно смахиваю ресницами влагу в глазах.

      — И еще мне больно здесь, — он направляет мою руку на свою огромную эрекцию. — Мне больно всю ночь наблюдать за тем, как ты расклеилась из-за меня. Этим утром. И в тренажерном зале, — он прижимает меня ближе, и я тихо стону, опускаясь лбом на его грудные мышцы, изо всех сил пытаясь не расклеиться снова.

      Сжалившись надо мной, он отпускает мою руку, но пальцы мои горят, и я не знаю, что поделать со своими руками. От его близости у меня кружится голова. Мне хочется прощупать пальцами каждый сантиметр его мышц и стереть прикосновения любой другой руки, что побывала здесь. Мне хочется . . .

      Я даже не знаю. Сейчас я не могу думать не о чем, кроме возрастающего болезненного трепета внутри меня. В моем сердце. В моем влагалище. Он хватает мыло и начинает намыливать мою обнаженную кожу. Как будто делая это впервые, он наблюдает за своими руками между моих ног, его пальцы мнут и намыливают мою грудь, большие пальцы намыливают мои соски.

      — Тебе понравился бой? — спрашивает он своим тихим низким голосом, плавно скользя своими сильными руками вниз по внешней стороне ног и вверх по внутренней стороне бедер, потирая мою промежность. Затем он намыливает кожу моих ягодиц и между ними.

      Удовольствие от его уверенного знакомого касания настолько сильное, что я сдерживаю стон, наблюдая, как он моет меня.