— И сейчас?
— На самом деле, это хорошо, что он смог действовать трезво сегодня, потому что я не могла. Меня сводит с ума сама мысль о том, что Нора где-то там с этими мужчинами. Что ты собираешься делать?
Он качает головой и направляется в душ:
— Ты в это не вмешиваешься.
Я иду за ним:
— Не хочешь хотя бы сказать мне?
Он открывает дверь душевой кабинки и одаривает меня самым мрачным взглядом на сегодняшний день.
— Ради нас, Брук, — сурово шепчет, поглаживая рукой выпуклость моего живота. — Ради нас троих. Мне нужно, чтобы ты пообещала, что будешь держаться от этого подальше. И если ты нарушишь свое обещание, да поможет мне Бог...
— Нет! Да поможет мне Бог, если ты подвергнешь себя опасности из-за нее... из-за меня... я буду...
— Что? — он удивленно поднимает бровь, затем с ухмылкой шлепает меня по попе. — Мне нравится, когда ты бьешь меня, и также мне нравится, когда ты сердита.
— Но я буду чертовски безумной, какой ты меня еще никогда не видел! — я пристально смотрю на его грудь, когда он начинает снимать свою боксерскую одежду.— Нет, Реми, — я протягиваю руку, и прежде, чем он попадает в душ, хватаю его за челюсть, заставляя смотреть на меня: — Пообещай мне.
В его глазах мелькает веселье, когда он проводит тыльной стороной пальца по моему виску.
— Что мне с тобой поделать, маленькая петарда?
— Пообещай мне, — принуждаю я.
— Я обещаю тебе, — говорит он мне, — что твоя сестра очень скоро вернется к тебе, и я уничтожу это насекомое в этом году, — он ласково гладит меня по подбородку и заходит в душ, и я не могу объяснить облегчение, которое чувствую. Он мне никогда не лгал. Возможно, он не особо красноречив, но его слова имеют большое значение. Он побеждает в этом году и, о чем бы он там не договаривался, Нора скоро будет свободна. Почувствовав небольшое облегчение, иду вытаскивать свои масла для массажа. У него занимает ровно четыре минуты, чтобы намылиться, помыть голову, и выйти с полотенцем вокруг талии, используя другое, чтобы вытереть грудь.
— Иди сюда и дай мне натереть тебя, — говорю я ему, и когда он следует за мной на скамейку, которая, как обычно, находится у подножия большинства отельных кроватей, обнимает меня и целует в ухо.
— Кому ты принадлежишь? — тихо спрашивает он.
Я таю.
— Одному везунчику, — я заставляю его сесть, борясь с желанием поцеловать каждый его дюйм.
— Скажи мне его имя, — командует он, опускаясь так, чтобы я могла помассировать его мышцы. Он смотрит, как я встаю перед ним на колени, раскладывая все свои принадлежности поблизости и его убийственно сексуально изогнутые губы откровенно говоря, выглядят просто неотразимо.
— Зачем? Тебе нравится, как звучит его имя, когда я его произношу? — спрашиваю я, откручивая крышку масла арники.
— Я чертовски это люблю. Скажи сейчас мне его имя, — горячие голубые глаза смотрят на меня, когда я наливаю масло в ладони, втирая их, чтобы согреть жидкость, прежде, чем провести ими вдоль его груди и плеч.
— Но... он... сложный, — шепчу я, массируя пальцами его ключицу и горло. — Я очень хорошо его знаю, и тем не менее... — я делаю паузу и втираю масло арники по всей твердой длине его мускулистой руки. — И в то же время, он все еще остается загадкой, — скользя обратно вверх по его руке, втираю масло в его трапецевидные мышцы и шепчу ему на ухо: — Его иногда называют Разрывной, но я зову его Реми. И я без ума от него.
Его грудь двигается от усмешки, и я вижу, как маленькие звездочки восторга пляшут в его глазах, когда он смотрит мне в лицо и щиплет меня за нос:
— Ты благотворно воздействуешь на мое эго, Брук моя-беременная-прекрасная Дюма.
— Но не позволяй этому эго стать еще больше, — предупреждаю я, натирая маслом его грудные мышцы, затем понижая голос, говорю ему: — Ты мой.
Улыбаясь, я провожу пальцами вниз вдоль предплечья, достигая его ладони, затем импульсивно поднимаю его руку и целую костяшки его пальцев, смотрю в его голубые глаза, которые светятся нежностью, смотря на меня.
— Она моя? — неуверенно спрашиваю я.
Он понижает голос до игривого шепота, проводя тыльной стороной пальца по моей щеке.
— Это зависит кое от чего, маленькая петарда. Ты хочешь ее?
— Я хочу ее.
— Тогда она твоя, девочка.
Взяв другую его руку, я повторяю то же самое, что и с первой и целую его пальцы.
— И эта?
— Ты хочешь? — он поднимает брови и весело дергает головой в сторону двери. — Все дамочки там хотели этого.
— Но этого хочу я, — протестую я.
Он снисходительно улыбается и снова проводит пальцем по моему подбородку:
— Тогда она твоя.
Мой голос грубеет, когда я сдергиваю его полотенце так, чтобы я смогла втереть масло в его икры и мощные бедра. Я восхищаюсь его сексуальной улыбкой, этими ямочками и этими помятыми волосами. И спрашиваю его:
— Как на счет тебя? Весь ты? — скольжу маслянистыми руками вверх к его восьмикубиковому прессу и поднимаю голову, ища его губы. Он стонет, когда я облизываю линию его рта. Мягко. Продолжаю массировать его тело, когда начинаю двигать своими губами по его губам. Он боевая машина и он мой, мои глаза быстро закрываются, когда я обращаюсь к нему и выдыхаю: — Как на счет тебя, Ремингтон? Ты мой?
Его грубый шепот заставляет мои соски твердеть:
— Ты хочешь меня?
Боже. Мой очаровательный большой мужчина. Парень с силой тысячи мужчин. Игривый и собственник. Я умираю от желания и любви, когда шепчу ему на ухо:
— Я хочу тебя. Всего тебя. Темного или печального, или в любом другом состоянии, каким бы ты не стал.
Со стоном он наклоняет мою голову к губам и целует меня, жестко и глубоко.
— Я отвечу тебе на это в постели, — он хватает меня за руку, как будто готов к постельной части, но я смеюсь и отступаю.
— Еще пять минут!
Он качает головой:
— Две.
— Четыре.
— Три, теперь прими это или я брошу тебя на кровать прямо сейчас, в эту секунду.
— Договорились.
— Договорились, я бросаю тебя на кровать? — подстрекает он.
— Договорились, еще три минуты! — со смехом кричу я, двигая быстрее руками, натирая его твердые грудные мышцы. Мой смех исчезает, когда мои мысли возвращаются к людям Скорпиона. — Она спала ночью в моей кровати, когда у нее были кошмары. У нее было такое богатое воображение, что она могла видеть вещи, хорошие и плохие, где их просто не было.
— О чем ты говоришь? — хриплым голосом спрашивает он.
— Нора, — говорю я, не в силах скрыть печаль в голосе. — Я просто хочу, чтобы ты знал, почему я... не знаю. Почему я всегда защищала ее. Казалось, она нуждалась во мне, и мы приняли эти роли. Она всегда нуждалась в защите. Но теперь я задаюсь вопросом, если я не позволю ей самой решить свои проблемы, извлечет ли она из этого урок? Я всегда хотела ее защитить, но теперь ничто не заставит меня рисковать ребенком и тобой, даже она.
В выражении его лица столько нежности и понимания, что от эмоций у меня в груди образуется узел.
— Чшш. Расслабься, — говорит он, проводя рукой по моим волосам. — Ему не достанется ни чемпионский титул, ни приз, ни твоя сестра. Он не выиграет. Я. Получу. Это все. Ты меня слышишь? Мне достанется золото, титул чемпиона, свобода сестры... И я буду защищать, желать и любить свою девушку.
Глава 17
Остин - это суматоха
Стадо оленей пробегает по лесополосе позади разросшихся садов дома, арендованного в Остине. Я показываю на них и говорю: "Смотри!", но Реми только ворчит; он немного занят, переворачивая огромную шину от трактора, снова и снова.
Здесь, в Техасе, настолько жарко, что пот струится по моей шее, стекая в декольте.
Щурясь на послеполуденное солнце, я спрашиваю Реми и тренера, не нужно ли им что-нибудь из дома, тренер машет головой, пока Реми ворчит, начиная толкать шину в обратную сторону.
— Мы почти закончили, — говорит мне тренер.