Ремингтон с осторожностью смотрит на меня, когда я заставляю себя сделать шаг назад, и они прикрепляют какие-то электроды к его лбу. Огненный шар образуется в моем горле, сердце и в животе. Я даже не дышу, когда медсестра спрашивает его:

— Вы готовы?

— Заряжайте, — отвечает он, кратко бросая на меня взгляд, проверяя мою реакцию, и снова возвращается к потолку.

Они делают инъекцию, чтобы усыпить его.

Начинают задавать ему вопросы.

— Полное имя?

— Ремингтон Тэйт.

У меня на глаза наворачиваются слезы.

— Дата рождения?

— Десятое апреля, 1988.

— Место рождения?

— Остин, Техас.

— Имена ваших родителей?

— Дора Финлей и Гаррисон Тэйт.

Я с трудом могу принять тот факт, что он привязан, и говорит о своих долбаных родителях, которые сделали его темным, как сейчас. Он глубоким сильным голосом отвечает на все, о чем они его спрашивают.

Затем она говорит ему:

— Считайте от одного до ста.

И ему прикладывают маску дыхательного аппарата.

Он начинает считать, и я в уме считаю вместе с ним. Его глаза закрываются. Красивые темные ресницы на его твердых скулах.

Мои защитные инстинкты так сильно бушуют, что мне хочется кричать на них, чтобы они остановились сейчас, когда он не может видеть меня и не может удержать от прекращения этого. Но я стою здесь, потому что он хочет это сделать. Потому что он сильный. Сильнее меня. Он будет загонять себя в форму, до которой его довела эта жизнь.

Затем ударяет ток.

Его большое тело сокращается и напрягается на столе.

Мое тело напрягается, готовое взорваться.

Аппарат издает звуковой сигнал.

Пальцы на его ногах поджимаются.

Я не знала, будет ли он метаться, ломать вещи, потому что он такой сильный, но его тело все еще сохраняет прежнее состояние, пока ток проходит через его мозг.

О Господи.

Господи, твою мать.

Я влюблена в Ремингтона Тэйта и у него биполярное расстройство 1 типа, и это обрушивается на меня, как лавина.

Не думаю, что когда-либо так плакала. Несмотря на то, что направила все свои усилия на то, чтобы не плакать, слезы буквально хлещут из глаз, и руки дрожат, а тело такое слабое от горя, что я отхожу назад, сползая вниз, прислоняясь к стене, безуспешно пытаясь вобрать все слезы назад в себя.

— Эй, Брук, эй, — говорит Пит, становясь на колени и обнимая меня.

— Это так тяжело, — говорю я, закрывая лицо и пытаясь отстранится от него, потому что Реми бы этого не хотел. Реми бы это не понравилось. — Не прикасайся ко мне, Пит, о Боже, это так чертовски тяжело. Так чертовски тяжело!

Он хватает меня, слегка встряхивает, он говорит успокаивающим голосом, а в глазах его видна боль:

— Он не страдает, Брук. Он просто хочет поправиться. Брук, он НЕ жертва. Он делает свой выбор на основе своих обстоятельств. Он будет волноваться за тебя. Тебе нужно собраться, как он, пожалуйста, прошу тебя, будь сильной.

Я киваю в то время, когда все, о чем могу думать - это прекрасный мозг Реми.

Его прекрасное тело, мой храм, мое святилище, проходит через это.

— Брук, мне это тоже причиняет боль. Ясно? Мне тоже это причиняет боль. Ты не можешь позволить ему увидеть это. Он сильный, потому что как бы он не был обеспокоен, это его реальность; он справляется с этим, он никогда не падал духом. Он не жалуется на это. Не позволяй ему увидеть, что это ломает тебя, иначе ты сломаешь его. Ты не должна спасать его; просто будь с ним, когда он спасает себя.

Взяв себя в руки, я киваю и вытираю слезы, пытаясь собраться. Вытираю глаза, пытаясь встать, и медсестры с доктором говорят, что все сделано.

Реми все еще в отключке, на столе, они сняли с него маску и все трубки из его дыхательных путей.. Я хватаю его за руку, когда они отстегивают его, подношу к своим губам, и целую каждую костяшку пальцев, затем вытираю их губами от своих слез.

То, как Реми заботится о...

Пит такой хороший человек. Мне разбивает сердце то, что моя сестра, должно быть, не увидела этого.

— Пит, ты действительно нравишься моей сестре, я не знаю, что случилось, — шепчу я.

Он поднимает брови в удивлении:

— Что? Брук, мне она тоже нравится, до сих пор. Но я не оставлю своего брата ради кого-то.

Молча кивая, я изучаю огромную ладонь Ремингтона. Каждую мозоль, каждую линию на этой ладони... размер этих костяшек, длину и форму его красивых пальцев, короткие чистые ногти.

Тихо глажу линии ладони Реми, и затем поднимаю голову и улыбаюсь, глядя в добрые карие глаза Пита.

— Однажды ты найдешь кого-то, кто заставит тебя сделать все, что угодно, ради нее. Пит, я позабочусь о нем. Ты научишь меня идеально заботится о нем.

Он улыбается, похлопывая меня по плечу.

— До тех пор никому из вас не придется делать это самостоятельно, — он кладет руку на плечо Ремингтона. И я клянусь сердцем и умом, даже если не по крови, он действительно является братом Ремингтона, и в этот момент мне так хочется, чтобы и мы с сестрой были такими же близкими и верными, как они.

— Брук, я сделал кое-что, за что мне очень стыдно, и думаю, что должен перед тобой извиниться, — выпаливает Пит. От вида отчаяния в его глазах, в центре моего живота образуется маленький кубик льда.

— Когда ты ушла, ему было так плохо. Он был под надзором с целью предотвращения самоубийства в больнице, и они продолжали усыплять его, когда он просыпался, потому что он разрушал все вокруг и пытался пойти за тобой. Они давали ему антидепрессанты, но не действовало, а с быстрой сменой циклов, как у Реми, это совсем плохая идея. Так что мы должны были начать водить его на это, — он указывает на стол. — Мы делали это в течение нескольких недель, и таким образом его выписали из больницы...

Он смотрит на меня, и мне кажется, что я даже не дышу. Я просто уставилась, ожидая большего, запутанная и частично онемевшая от всех этих американских горок этого дня.

— После первых трех процедур ему стало немного лучше, так что его выписали, и мы приходили три раза в неделю на электрошоковую терапию в течение пары недель. В течение этого времени, он все еще был темным. Мы приводили к нему четырнадцать женщин.

Мое сердце разрывается от упоминания о них, и чувствую, как в уме возвожу барьеры, обнимая свой живот, а мой мозг кричит - я не хочу знать, я не хочу знать, я не хочу знать!

— Я заставил всех этих женщин подписать документы, что они не будут говорить, фотографировать, что они используют двойную защиту... Они все выходили через полчаса с нетронутыми презервативами, подтверждая, что не смогли заставить его перевернуться или хотя бы поднять голову с кровати. Он сказал им всем уйти. Всем им.

Я продолжаю смотреть, а Пит потирает свое лицо руками и добавляет:

— Он не спал ни с кем из них, Брук, независимо от того, как сильно мы старались для этого. Он был одержим твоим чертовым письмом, читал и читал его каждый раз, когда просыпался. Когда он, наконец, прошел через эту депрессию и его глаза стали голубыми, он ничего не помнил. Может, потому что он был темным, или может, из-за побочного эффекта электрошока. Ему провели около двенадцати процедур. Но мы почти потеряли его, Брук, понимаешь? Райли и я были... мы были чертовски злы на тебя тоже! Так что мы сказали ему, что он повеселился со всеми теми женщинами.

— Пит! — Я в полном ужасе открываю рот.

— Мне жаль! Но мы хотели, чтобы он вспомнил, как это было раньше, до тебя. Так что он будет помнить, что есть сотни женщин, а не ты одна, — он пожимает плечами и смотрит на меня почти умоляюще. — Но даже когда мы пытались заставить его думать, что у него все хорошо без тебя, думаю, что голова не является тем, что управляет таким мужчиной, как он. Он услышал все о женщинах, не комментируя этого, начал собирать вещи и сказал, что мы полетим в Сиэтл и что мы должны забрать сестру и вернуть к тебе. Так что да. Райли и я - врали ему, — говорит он. — Это убивает меня. Сейчас, как только он узнает правду... он никогда не поверит нам снова!