Франциска внимательно слушала ее.

— В коалиции есть немало людей, которые считают, что нам нужен именно такой популярный, умеющий привлечь к себе сердца людей вождь, как мисс Бид. — Полли подалась вперед в своей коляске. — Они хотят воспитать из нее некое подобие королевы-девственницы[10] — сильную, независимую, стоящую над любыми плотскими влечениями женщину.

Франциска вдруг расхохоталась, и Полли терпеливо ждала, пока ее смех не затих. Со стороны могло даже показаться, что она испытывала к своей собеседнице чувство, близкое к жалости.

— Извините меня, мисс Мейкпис, — проговорила Франциска, утирая глаза кончиком рукава. — Я просто поражена тем, что кто-то мог… Умоляю вас, продолжайте!

— На самом деле мисс Бид подобные порывы отнюдь не чужды, и ее реакция на мистера Торна служит тому подтверждением, — заявила Полли. — Итак, если между Лили Бид и мистером Торном возникнет любовная связь, все равно, законная или нет, она уже не будет пригодна на роль королевы-девственницы. Тогда коалиция сможет выбрать себе настоящего руководителя, а не просто номинального главу. — Она уронила руки на колени. — Именно эти соображения и вынуждают меня делать то, что я делаю в данную минуту.

Франциска задумчиво посмотрела на нее.

— Ладно, предположим, что причины, побудившие мисс Мейкпис взять на себя роль свахи, теперь ясны. — Тут она с циничным видом перевела взгляд на Эвелин. — Но признаюсь, я все еще не могу понять, какая тебе от этого выгода, Эви.

Узкая полоска кружева неожиданно выскользнула из пальцев Эвелин и упала ей на колени.

— О Господи! Какой же я стала неловкой!

— Эви? — чуть слышно повторила Франциска. Опустив голову, Эвелин прошептала, не поднимая глаз:

— Я делаю это ради Бернарда.

— Прошу прощения? — пробормотала ничего не понимающая Франциска.

— Франциска. — Взгляд молодой женщины стал решительным. — Ты должна понять. Ты видела, что происходило у нас в доме, пока Джеральд был жив. Ты сама жила под одной крышей с ним, — добавила она чуть слышно. — Ты видела, как он… Иногда я не могла даже…

Тут Эвелин совсем было умолкла, однако Франциска требовала ответа, а на умудренном жизненным опытом лице Полли Мейкпис отражалось столько грусти, что она, не сдержавшись, открыла как им, так и себе самой причину, побуждавшую ее уступить Лили мужчине.

— Я просто трусиха.

— Не правда, миссис Торн, — отозвалась Полли. — Вы очень стойкий человек.

Эвелин покачала головой:

— Нет, я трусиха. Я провела целых десять лет в постоянном стра…

Семейная жизнь была сугубо личным делом каждого, святая святых. Она воспитывалась в этом убеждении с детства, и оно до сих пор оставалось для нее незыблемым. Честь родового имени, имени Бернарда, должна была оставаться незапятнанной, какую бы цену ни пришлось за это платить.

Полли отвернулась к окну, сделав вид, что любуется пейзажем, и тем самым давая Эвелин возможность прийти в себя. Этот простой и вместе с тем полный врожденного такта жест глубоко тронул молодую женщину.

— Я не могу совладать с Эйвери Торном, — продолжила она. — Просто не могу, и все тут. Если я не способна обратиться к нему с самой ничтожной просьбой, когда дело касается меня, едва ли мне удастся выговорить у него какие-либо уступки от имени моего сына. И, — добавила она голосом, дрожавшим от презрения к себе самой, — если возникнет необходимость предъявить Эйвери Торну требования, я сомневаюсь, хватит ли у меня на это сил, даже если речь будет идти о безопасности Бернарда.

— Да полно тебе, Эви! — отозвалась со своего места Франциска. — Если на карту будет поставлена безопасность Бернарда, ты, конечно, сможешь…

Эвелин обратила к ней почерневшее от горя лицо.

— Ты так думаешь, Франциска? Мне самой хотелось бы в это верить, однако когда дело касается будущего моего сына, я не склонна полагаться на такую ненадежную опору, как моя собственная храбрость. Главное заключается в том, что я боюсь, а Лили — нет. Она никогда и никого не боялась. Если она останется здесь — а она должна остаться, поскольку, если она окажется в проигрыше, ей просто некуда будет больше идти, а Эйвери не посмеет вышвырнуть ее из дома, — то она сможет вступиться за Бернарда вместо меня. Она никогда не пойдет; против своей совести, чтобы спасти свое тело. Она не станет убегать там, где надо твердо стоять на своем. А если он станет дурно с ней обращаться, у нее найдется достаточно смелости, чтобы бросить все и уехать.

— Ох, Эви! — устало промолвила Франциска. — Как жаль, что твоя жизнь сложилась именно так! Ведь это могло бы быть таким чудесным…

— В самом деле? — Колкий, циничный тон Эвелин казался в ее устах столь же противоестественным, как кошачье мяуканье, доносившееся из пасти собаки.

— О да, — мечтательно прошептала Франциска, и вдруг все заметили то, чего раньше никогда не замечали. Тонкая, как папиросная бумага, кожа, мешки под глазами, неровная линия узких губ, подкрашенных слишком яркой помадой, розовато-лиловые жилки, проступавшие неясным узором под мраморной поверхностью висков, — все это были признаки неумолимого времени, которые обычно не бросались в глаза лишь благодаря ее природной жизнерадостности. — Да, это может быть чудесно. За одно ослепительное мгновение ты готова отдать все на свете. Тебе кажется, что ты нашла то, к чему всегда стремилась, свою нирвану… свой Эдем, и это ощущение блаженства столь же чисто и невинно, сколь порочно было твое желание во что бы то ни стало его испытать.

Веки ее опустились, голова откинулась на подушку, и она рассмеялась хриплым, грубоватым смехом — немного растерянным и отчасти предательским.

— Само собой, это вовсе не Эдем и даже не земля обетованная. Но даже слабый отголосок этой иллюзии заставляет тебя мечтать о ней, искать ее… идти ради нее на любые сделки.

Франциска открыла глаза, и Эвелин заметила промелькнувшую в них жажду — отчаянную, неутолимую жажду, но тут же ее место снова заняло уже знакомое выражение самоиронии, а боль исчезла за маской беззаботности. Франциска залпом осушила свою рюмку.

— Некоторые люди уверяют, что все это существует на самом деле, — продолжала она. — Будто это чувство не только не ослабевает, но, напротив, усиливается с каждой новой встречей. И будто оно способно дать человеку крылья — вместо того, чтобы истощить его душу. Разумеется, — добавила она с ухмылкой, — у меня есть свои подозрения касательно пристрастия этих людей к спиртному, но так или иначе, будучи романтиком, я готова оставить свои сомнения при себе. И я абсолютно убеждена в том, что ни один из нас не должен покинуть этот мир, не пережив хотя бы слабое эхо того дивного чувства, с которым я сама так хорошо знакома. Ну вот, пожалуй, и все. Ты не находишь, что я изложила суть дела в самых деликатных выражениях, Эви? Готова поклясться, что отец мог бы мной гордиться.

— Франциска…

— Вот вам и ответ на ваш вопрос, мисс Мейкпис.

— Какой еще вопрос? — осведомилась Полли. Ее обычно резкий, дребезжащий голос смягчился.

— Почему я, как и вы, хочу, чтобы Эйвери и Лили были вместе. — Франциска встала и поправила декольте. — Как я уже сказала, Лили мне очень дорога. Я хочу надеяться, что она станет одной из тех, кому удалось обрести… Эдем.

Глава 12

В любое другое время прогулка длиной в милю до конторы Драммонда могла бы доставить Лили удовольствие, даже несмотря на цель — особенно в такой чудесный день, как этот, когда на небе ярко светило солнце, среди живой изгороди алели цветы шиповника, а воздух был наполнен нежным ароматом весенней листвы. Но сегодня она слишком хорошо себе представляла, какой прием ожидал ее у Драммонда, и, кроме того, все время ощущала присутствие Эйвери Торна за своей спиной.

Эйвери принадлежал к числу людей, у которых имелись ответы на все вопросы, которые могли справиться с любыми обстоятельствами, сколь бы неприятными или затруднительными они ни были, и обернуть их к выгоде для себя. Такой, как он, просто не допустит, чтобы все вдруг пошло вкривь и вкось. Умный, дерзкий, бесстрашный и на редкость самоуверенный, он казался воплощением всех истинно мужских качеств.

вернуться

10

Так называли придворные английскую королеву Елизавету I (1533-1603).