— Нет. Я хочу быть там с первыми лучами солнца, чтобы полюбоваться рассветом над гаванью. Это будет своего рода отдыхом для… для мисс Мейкпис.

Глаза Полли округлились от удивления.

— Ей, должно быть, ужасно скучно просиживать здесь целыми днями в этой коляске, а этот отвратительный запах мокрого пепла на кого угодно способен навеять тоску. Не правда ли, дорогая?

— Ах! — только и смогла проговорить Полли, широко раскрыв рот. — Да, разумеется.

— Вот видишь, Бернард? Сейчас же иди и собери в дорожную сумку самое необходимое, а потом разыщи Хоба.

— Ну ладно, — ответил Бернард, отшвырнув в сторону книгу и спустив с кресла длинные худые ноги. — Я пойду и передам мисс Бид, чтобы она тоже готовилась к отъезду.

— Нет! — воскликнула Эвелин, но, заметив ошеломленное выражение на лице сына, добавила с нервной улыбкой:

— Я имею в виду, в этом нет нужды. Мисс Бид с нами не поедет.

— Вот как?

— Завтра ей нужно будет повидаться с плотниками, которые прибудут сюда для ремонта конюшни.

— А кузен Эйвери? — спросил Бернард, подозрительно глядя на мать.

— Он тоже останется здесь, — ответила Эвелин невозмутимо. Единожды солгав, она вдруг обнаружила, что новая ложь стекала у нее с языка без особого труда. — Ты и сам должен понимать, Бернард, что именно он берет на себя все расходы по восстановлению конюшни. Разумеется, он пожелает присутствовать при разговоре, чтобы в случае нужды дать разумный совет.

Голос ее звучал куда более властно, чем обычно, и она видела, что ее слова и поведение сильно озадачили Бернарда. Эвелин мысленно молила Бога, чтобы мальчик не слишком донимал ее расспросами. Она была не настолько сильна, чтобы преодолеть слишком много препятствий сразу, а на сегодня их и так уже было более чем достаточно.

Бернард посмотрел на мать.

— Я возьму мою дорожную сумку.

Через двадцать минут Бернард, Полли и Эвелин уже стояли в парадном вестибюле, предварительно раструбив на весь дом о своем желании провести ночь за пределами Милл-Хауса.

Со стороны могло показаться, будто все фурии в одночасье покинули свое логово. Хлопали двери, чьи-то голоса громко отдавали приказания, по половицам стучали каблуки. Выглянув из спальни, Эйвери увидел Мери, сбегавшую вниз по лестнице с такой скоростью, что живот ее раскачивался из стороны в сторону. В одной руке горничная держана пару женских ботинок, в другой — дорожную аптечку.

— Что происходит? — осведомился он.

— Они все с ума посходили, вот что! — отозвалась Мери, подняв на него глаза. — Им вдруг взбрело в их дурацкие головы ехать в Клив-Кросс.

— Что, прямо сейчас, на ночь глядя? — изумился Эйвери.

— Вот именно, прямо сейчас! Хоб уже ждет их внизу у экипажа. Ну ладно. По крайней мере нам хоть одну ночь удастся поспать спокойно. У малышей Терезы очень здоровые легкие, — добавила она угрюмо и удалилась, оставив его стоять в одиночестве.

Эйвери вернулся к себе в комнату, откуда, к несчастью, не мог видеть дорогу перед домом. Он твердо решил не спускаться вниз, чтобы через оконное стекло наблюдать за их отъездом, и все же горькое сознание того, что они бросили его одного — нет, она бросила его одного! — бередило ему душу. Он был обижен на нее за то, что она уехала без предупреждения — пусть даже всего на одну ночь. Затем он вдруг вспомнил, что очень скоро Лили покинет этот дом не на время, а навсегда, и спросил себя, не оставит ли она его так же, как сейчас, — молча, не удостоив даже словом на прощание.

Терзаемый горем и досадой, Эйвери мерил шагами комнату и весь кипел от возмущения. Он услышал, как в последний раз хлопнула парадная дверь, часы в вестибюле пробили девять, со стороны лестницы для слуг послышались уже знакомые звуки шагов, а затем воцарилась тишина. Она окутала его, постепенно ширясь и увеличиваясь в размерах, ничем не нарушаемая и оттого еще более невыносимая. Эйвери опустился в кресло и подобрал книгу, лежавшую рядом с ним на столе. С отъездом Лили Милл-Хаус вдруг превратился в мавзолей. Он уже не был больше домом его мечты, он стал вместилищем погребальной утвари, воспоминанием об уже прожитой жизни.

Чепуха! Эйвери открыл книгу и начал перелистывать страницы, уставившись невидящим взором на поток лишенных смысла слов. Он просто склонен излишне все романтизировать. Очень скоро Милл-Хаус станет его собственностью, как это и должно было произойти с самого начала. Разумеется, он позаботится о том, чтобы Лили ни в чем не нуждалась — с ее согласия или без, — и спокойно заживет здесь, подыскав себе какую-нибудь достойную супругу, у которой не будет ни темных волос, ни черных как ночь глаз, ни губ, словно созданных мечтой художника, и которая народит ему целую стайку бледных худосочных ребятишек…

Неожиданно со стола ему на колени упало какое-то письмо. Эйвери посмотрел на его потрепанные края, на потертости, образовавшиеся в тех местах, где оно было сложено, на пятна грязи, оставшиеся на бумаге после путешествия через три континента, и осторожно взял его в руки. Конечно же, оно было от нее. Он возил его с собой повсюду с того самого дня, когда впервые его прочел. Тихо выругавшись, он вскочил с кресла. Сложенный лист бумаги выпал из его онемевших пальцев. Он схватил книгу и с силой швырнул ее через всю комнату.

Он не мог здесь больше оставаться. Даже несмотря на то что Лили не было рядом с ним, он все равно ощущал ее присутствие — в строках этого письма, в воздухе, которым она дышала, в своей душе, в своем теле и в своем сердце.

Эйвери шагнул к двери, чтобы догнать ее и силой вернуть назад, заставить ее сказать ему хоть слово на прощание, но только, ради всего святого, не бросать его вот так!

Он рывком распахнул дверь — и увидел Лили.

Чувствуя, что отвага вот-вот покинет ее, девушка нашла наконец предлог, чтобы вернуться сюда. Нужно было проследить за тем, чтобы ему подали обед, а ей не хотелось лишний раз беспокоить Мери или Кэти…

— Я никогда не переставал думать о вас.

Она услышала его голос, и земля вдруг начала уплывать у нее из-под ног. Должно быть, она просто видела чудесный сон, один из тех, от которых так не хочется пробуждаться. Выразительное лицо Эйвери отражало глубокое волнение, голос стал низким и умоляющим. Она приблизилась к нему, слегка приподняв подбородок и пытаясь прочесть по глазам его мысли.

— Я… — Он обратил взор к небу, как бы за поддержкой — или вдохновением. — Мне чертовски хочется вас поцеловать.

Меньше всего Лили ожидала услышать эти слова. Она зачарованно смотрела на него и даже бессознательно подошла к нему еще ближе, влекомая какой-то таинственной магнетической силой. Словно в ослеплении, затаив дыхание, она нетерпеливо ждала следующего мгновения. Она казалась себе чужой в собственном теле, чувствуя, как тревожно бьется сердце в ее груди, и прислушивалась к своему частому прерывистому дыханию. Обещание, содержавшееся в его словах, вместе с неприкрытой страстью в его взоре начисто лишили ее воли, и теперь она стояла перед ним, забыв о всякой гордости, готовая ответить на любое его желание, любую просьбу.

Она признала свое поражение и удивилась тому, что это не причиняет ей страданий.

— Позвольте мне вас поцеловать, — прошептал Эйвери.

Он протянул к ней руку и нежно, кончиками пальцев приподнял ей подбородок. Лили встала на цыпочки, закрыла глаза и услышала, как из груди его вырвался не то вздох, не то стон.

Его губы слегка коснулись ее губ. Он оторвался от нее на миг лишь для того, чтобы поцеловать ее снова, затем еще и еще, и каждый новый поцелуй был дольше и изощреннее предыдущего.

Теплые, влажные, бесконечно нежные поцелуи, сводившие ее с ума… Дразнящие, неспешные, сулившие неописуемое блаженство… Их было много — достаточно, чтобы возместить сполна те поцелуи, которыми они так и не обменялись в прошлом и которыми им никогда не суждено было обменяться в будущем. И с каждым из них она отдавала ему частичку своего сердца.