Наружная хитиновая оболочка гусениц — это мертвое вещество. Она не растет, не растягивается, и этот футляр не дает расти гусенице. Поэтому ей приходится регулярно линять, сбрасывая старую тесную оболочку, и, воспользовавшись коротким периодом, пока новая еще не затвердела и способна растягиваться, она существенно увеличивается в размерах.

Готовясь к линьке, гусеницы перестают есть, прикрепляются к листу шелковыми нитями и 10–20 часов проводят в полной неподвижности, дожидаясь, пока грудной отдел не набухнет и оболочка у затылка не лопнет. Когда щель протянется вдоль всей спины, червь выбирается из ставшего тесным футляра. Его отделению способствует специальная жидкость, вырабатываемая пятнадцатью парами железок. Она впрыскивается в щель между старой и новой оболочками, расширяет ее и служит смазкой, благодаря этому червю нетрудно выбраться из тесного футляра, который остается на листе, прикрепившись к нему коготками ложноножек. У закончившего линьку червя аппетит волчий. Он приступает к затяжному обеду и непрерывно ест, жует до следующей линьки, нисколько не интересуясь соседями и тем, что они делают.

После четвертой линьки гусеница ест особенно много, но дней через десять начинает терять аппетит. Однажды она делает последний глоток и больше до самой смерти в рот ничего не возьмет, но еще некоторое время продолжает оставлять кучки экскрементов, пока кишечник не очистится полностью, только теперь она не зеленая, а серовато-розовая. Очищение кишечника завершается выделением большой лужицы клееобразной жидкости, и впервые в жизни червя охватывает беспокойство, появляется желание бродяжничать. Нельзя сказать, что гусеница суетится. Это медлительное существо. Просто чувствуется, что она что-то ищет, чего-то ей не хватает. Она долго кружится на одном месте, время от времени поднимая голову и заглядывая наверх, и, если находит малейшую возможность, совершает небольшой подъем. В червивнях на этот случай заготавливают ветви, чтобы гусеницы могли забраться на них и с комфортом устроиться для осуществления очень сложной процедуры — метаморфоза, реконструкции своего тела.

В этот период гусенице необходимо надежное убежище, и она сплетает для себя шелковый кокон. Взбираясь вверх, она из сосочка на своем подбородке начинает выпускать шелковинку. Найдя подходящее местечко — веточку, стенку или лист, — гусеница не требует особого комфорта, она начинает водить головой из стороны в сторону, беспорядочно натягивая нити во всех направлениях. Так сооружается «фундамент» будущего дома. Внутри опорных нитей сплетается кокон. На это, почти без перерывов на отдых, уходит два-три дня упорного труда. Кокон прядется из единой непрерывной нити, которая ложится восьмерками слой за слоем: сначала самый наружный, затем 7—12 внутренних. Такая конструкция кокона позволяет его размотать, получив не порванную на части шелковую нитку. В зависимости от породы червя и от его размера на создание шелкового шатра требуется нить длиной от половины до полутора километров! Последние метры этой нити, идущие на отделку внутренних стенок кокона, самые тонкие, эластичные и мягкие. Возможно, гусеница таким образом заботится о собственном комфорте, но, скорее всего, у нее на исходе запас слюны и нить получается тонкой.

Шелковые железы, а их у червя две, сливают свой секрет в общий проток. Железы огромны и заполняют всю полость первых шести сегментов его тела. Они имеют вид извитых трубок длиной 25 сантиметров, в несколько раз превышая длину гусеницы. Шелковая нить образуется из двух веществ. Если рассматривать ее под микроскопом, можно убедиться, что шелковинка склеена из двух нитей твердого вещества, разделенных достаточно глубоким желобком и одетых общей эластичной оболочкой. Она формируется в общем резервуаре, куда поступают нити из обеих желез. Поэтому на срезе шелковинка производит впечатление ленты толщиной в 10 и шириной до 40 микрон.

Довольно часто, особенно когда гусеницы живут в большой тесноте, два червя, до тех пор никогда не проявлявшие интереса друг к другу, вьют общий кокон. В нем обычно селятся самец и самка — будущие супруги. Случается, что общий дом строят сообща три — пять или восемь особей. Внутри он чаще всего разделен на отдельные комнаты по числу жильцов.

К моменту, когда гусеницы очистят кишечник и истратят массу материала на постройку шелкового шатра, они сильно худеют, заметно теряют в весе и приступают к линьке. Как и прежде, кожа сначала лопается у затылка. Благодаря судорожным движениям тела гусеница быстро сбрасывает старую одежду, и в коконе оказывается новое существо — куколка. У нее маленькая головка и большое брюшко, на котором уже нет ложных ножек. На плотном покрове куколки, вылепленном по ее форме, можно заметить маленькие крылья, три пары ножек и усики на голове. Всю свою энергию она растрачивает на реконструкцию тела и при нормальной температуре через три-четыре недели становится бабочкой. Происходит еще одна, последняя в ее жизни линька. Футляр куколки лопается, и из щели, протянувшейся вдоль спины, выбирается юная бабочка. Выпустив из зоба каплю жидкости, которая размягчает и расклеивает шелковинки в стенке кокона, она сует в смоченное место голову, раздвигает нити и, ни одну из них не порвав, выбирается наружу.

Мокрое, жалкое создание, только что покинувшее кокон, еще совсем не похоже на бабочку и выглядит каким-то уродцем. У него даже нет крыльев, обязательного украшения любой бабочки. Вместо них есть два каких-то образования, похожих на острые лопатки или на появившиеся на спине уши. Но такой она остается недолго. Вскоре бабочка подсохнет, а воздух, засасываемый в ее дыхательную систему, наполнит все тело, проникнет в крылья, и под его напором они распрямляются, увеличиваясь, как резиновые надувные игрушки. Правда, у многих бабочек крылья все же не разовьются, но, так как они служат лишь украшением, это не помешает шелкопрядам нормально прожить отпущенные природой последние 10–15 дней.

У бабочки, в отличие от гусениц, вместо шести маленьких глаз есть два больших, собранных из десяти тысяч крохотных фасеточных глазков каждый. Два волосатых усика украшают голову. Густые белые волоски прикрывают все тело, а крылья покрыты, как черепицей, мелкими мягкими чешуйками, остающимися на пальцах, если бабочку взять в руки. По некоторым незначительным отличиям в форме крыльев и более изящному брюшку самцов можно отличить от самок. Но главное отличие — два крючочка на кончике брюшка, с помощью которых самцы прикрепляются к толстому, набитому яичками брюшку самки. А у самки на конце брюшка есть два небольших бугорка, вырабатывающих пахучее вещество, помогающее самцам находить подруг.

Никаких средств для защиты от врагов у бабочки нет, лишь темная жидкость, скопившаяся за время окукливания в слепом мешке, примыкающем к кишечнику. Для насекомых и мелких млекопитающих эта жидкость слегка ядовита и раздражает человеческую кожу, и это, возможно, спасает их и отложенные ими яички от нападок хищных насекомых и мышей.

Взрослую бабочку невозможно напугать. Если ее осторожно посадить на ладонь, она быстро успокоится и будет сидеть, не делая попыток сбежать. С бабочкой, посаженной на плечо, можно идти на работу, и, если не делать резких движений и нет ветра, такое путешествие не вызовет у нее беспокойства. Согласитесь, что подобное малоподвижное и безразличное ко всему насекомое вряд ли может жить самостоятельно без помощи человека.

Через несколько часов после выхода из куколки подсохшие и похорошевшие бабочки готовы к последнему, главному делу своей жизни — к размножению. Поэтому спешат самцы начать поиски невест, устроить брачные игры, а оплодотворенные самки примутся откладывать яички.

Костры горели всю ночь. Их дым поднимался к высокому звездному небу. Где-то ржали кони, гремели повозки, у воды стучали топоры, кричали наездники. Македонский Александр — царь и владыка Азии — приказал воинам по ночам не спать, и они бодрствовали. Шум доносился и с соседних холмов. Там вспыхивали и гасли костры, перекрикивались погонщики. Это отряды македонских войск будили торжественную тишину ночи. Они подняли такой шум, что казалось, будто началась переправа через быстрый Джелум.