С другой стороны, необходимо сказать, что было бы неверно считать, что между "Феноменологией" Гегеля и его последующим развитием существует пропасть. Тот факт, что глава "Энциклопедии философских наук", также называющаяся "Феноменологией", имеет для задуманной в Иене системы философии гораздо более узкое значение, чем обсуждаемое здесь произведение, еще ничего не значит. Более того, как известно, в последние годы своей жизни Гегель готовил новое издание "Феноменологии духа". Точное и полное понимание его отношения к этой работе мы могли бы иметь, конечно, в том случае, если бы это новое издание действительно состоялось, и мы могли бы видеть те изменения, которые внес Гегель в первое издание. Этого, к сожалению, не произошло. Наше понимание развития Гегеля достигло той точки, когда мы можем увидеть, что и для развития взглядов Гегеля весьма существенно диалектическое единство как "тождество тождественного и нетождественного". То, как осуществляется это развитие, то, как связаны его отдельные этапы с великими достижениями своего времени, должно показать марксистское исследование по мере того, как оно обработает весь существующий материал, относящийся к этому процессу.

Для буржуазных исследований Гегеля "Феноменология духа" представляет собой нечто весьма неприятное и даже пугающее. Ее специфический характер, по их мнению, должен быть устранен с помощью различных остроумных гипотез. Не желая утруждать читателя спором со всеми этими высосанными из пальца теориями, мы хотели бы просто привести в качестве весьма выразительного и отпугивающего примера подобного рода "теорий" новую трактовку известным исследователем Гегеля Т. Херингом генезиса "Феноменологии". Согласно трактовке Херинга, "Феноменология" представляет собой просто импровизацию. "Эта догадка, — как пишет Херинг, — напрашивается хотя бы потому, что Гегелю впервые пришла в голову мысль превратить "Феноменологию" в подробное введение после заключения издательского договора и, возможно, даже после предоставления первой части рукописи". И так как Херинг действительно может сослаться на то, что при подготовке рукописи к печати были задержки, то он выдвигает "остроумную" гипотезу о том, что вторая половина "Феноменологии" была быстро и экспромтом сшита из кусков ранних произведений и заметок к лекциям. Из такой интерпретации генезиса "Феноменологии" Херинг делает вывод, что "Феноменология" есть якобы нечто "преходящее" в развитии взглядов Гегеля. Ее сущность заключается в том, чтобы быть "созерцанием сущности духа… почти в гуссерлевском смысле"[40].

Причины, по которым Херинг приходит к принижению значения "Феноменологии", раскрыть нетрудно. Их уже ясно раскрыл, хотя и без осознания существующей здесь проблемы, такой биограф Гегеля, как Гайм — либерал по своим убеждениям. Его оценка "Феноменологии" завершается оскорбительной бранью по поводу непатриотического поведения Гегеля во время падения феодальной Пруссии, во время битвы под Иеной (1806), после которой Гегель приветствовал победу Наполеона над старопрусской армией как победу цивилизации над феодальным варварством. Конечно, следствия, которые делает из этого Гайм, не ограничиваются только "Феноменологией", а относятся ко всему мышлению Гегеля.

Он находит у Гегеля эстетическое стремление к отвлечению от реальности, доминирующее во всей его жизни, и противопоставляет этому патриотизм Фихте, который "отодвигает в сторону пыльную метафизику и в своих мужественных речах к немецкой нации громко взывал к дремавшему национальному чувству"[2]. То, что этот "взлет" Фихте стал концом его карьеры как философа общеевропейского значения, его трагической гибелью как философа, оказавшегося в неразрешимом противоречии с тогдашней Германией, — все это мало интересует Гайма. Однако его биография Гегеля написана в тот переходный период, когда немецкая буржуазия все более и более склонялась к тому, чтобы совсем ликвидировать прежние традиции свободы, полностью подчинить мысль о "свободе" мысли об "единстве", одним словом, капитулировать перед "бонапартистской монархией" (Энгельс) Гогенцоллернов под руководством Бисмарка.

Лучше всех раскрыл действительные социальные основания весьма сложного положения Германии в период битвы под Иеной выдающийся немецкий марксист Франц Меринг. Он остроумно сравнивает битву под Иеной со штурмом Бастилии и правильно добавляет, что эти различные формы разрушения феодально-абсолютистской монархии в Германии и во Франции влекут за собой весьма существенные следствия[3]. В частности, из этого проистекают те противоречия рассматриваемого здесь периода, о которых мы уже подробно говорили, а именно, что ликвидация остатков феодализма в Германии и движение за национальное объединение, за освобождение Германии от французского господства шли разными, оторванными друг от друга путями. На этом историческом распутье романтики представляли одну сторону, а именно борьбу за национальное освобождение под прусско-австрийским руководством, и, поскольку эта линия, особенно после победы над Наполеоном и его низвержения, становилась все более и более реакционной, постольку большинство из них стали на позиции самого мрачного обскурантизма. (Не будучи в состоянии решить возникшие здесь противоречия, Фихте гибнет как философ.) Наиболее выдающиеся немцы этого периода — Гете и Гегель были защитниками Наполеона, ожидали от него разрушения остатков феодализма в Германии и тем самым изолировали себя от мнения широких народных масс, особенно Северной Германии.

Преклонение Гете и Гегеля перед Наполеоном — слишком известный и доказанный факт, чтобы его могла полностью отрицать националистическая немецкая историография. Несмотря на все это, и здесь пытаются стереть следы этого преклонения, поскольку преклонение перед Наполеоном превращают в абстрактный культ гения. (Такова, например, литература эпохи империализма-от Ницше до Ф. Гундольфа, фальсифицирующая Гете). Нас здесь интересует конкретное политическое содержание отношения Гегеля к Наполеону. Оно находит свое выражение не в его произведениях, а в его письмах, что легко объясняется политическими отношениями, господствовавшими в тогдашней Германии. Можно даже отметить, что наиболее откровенно Гегель высказывается по этим вопросам в письмах к своему испытанному другу — философу И. Нитхаммеру.

В этих письмах политические взгляды Гегеля обнаруживаются совершенно недвусмысленно. В дальнейшем мы приведем некоторые его высказывания, из которых читателю станет совершенно ясно, что Гегель восхищается Наполеоном не как абстрактным гением — это вообще совершенно ему несвойственно, как мы знаем из его трактовки роли великих людей в истории. Он восхищается Наполеоном как выразителем наследия французской революции в Германии, одним словом, Гегель и в этот период, до низвержения Наполеона и даже позднее, был убежденным защитником политики Рейнского союза.

Письмо к Нитхаммеру, в котором он описывает свои непосредственные впечатления после битвы под Иеной, всем известно. Мы приведем отрывок из него лишь потому, что другие письма этого периода написаны после завершения "Феноменологии", и для того, чтобы показать, что развитие политических взглядов Гегеля представляет собой прямую линию — от его признания государственного переворота 18 брюмера в статье о естественном праве до низвержения Наполеона. Следовательно, политические взгляды Гегеля и его трактовка современности в "Феноменологии" образуют органическое целое. Он писал 13 октября 1806 г.: "Самого императора — эту мировую душу — я увидел, когда он выезжал на коне на рекогносцировку. Поистине испытываешь удивительное чувство, созерцая такую личность, которая, находясь здесь, в этом месте, восседая на коне, охватывает весь мир и властвует над ним… Прусакам нельзя было, конечно, предсказать ничего хорошего, однако иметь такие успехи от четверга до понедельника мыслимо только для этого исключительного человека, и не изумляться ему просто невозможно"[4].