— Какое отношение все это имеет ко мне?

— Вы мешаете, — сказал Харди. — И сами знаете, чем именно мешаете.

Зубы Гарви Рэнделла лязгнули. — Если завтра он умрет… — сказал Харди, — если он умрет, единственный человек, способный взять власть и продолжить его дело — это Джордж Кристофер. Нет, подождите задавать вопросы. Мне не по душе было бы стать его начальником штаба. Но я стану им, потому что никто иной, кроме него, не сможет удержать в руках эту долину. И мне ясно, что все понимают, что сенатор желал бы иметь своим наследником именно Кристофера. Не более, чем через неделю будет сыграна свадьба.

— Она не выйдет замуж за Джорджа Кристофера!

— Выйдет. Если это означает выбор между успехом и неудачей всего того, что пытался создать сенатор — выйдет.

— Вы говорите так, будто за кого бы Маурин ни вышла замуж, тот во главе Твердыни…

— Нет, — сказал Харди. Печально покачал головой. — Это относится далеко не ко всем. К вам, например, не относится. Вы не местный. Никто не захочет повиноваться вашим приказам, но некоторые станут повиноваться — если бы вы оказались наследником сенатора. Но таких насчитывалось бы немного. Вы здесь слишком мало прожили, — Эл промолчал секунду. — Кроме того, и мне бы это было не нужно.

Гарви развернулся и уставился на своего более молодого собеседника.

— Вы ее любовник, — прошипел он.

Харди пожал плечами:

— Она достаточно занимает мои мысли, чтобы я не желал ее смерти. А женившись на ней, я именно убил бы ее. Все, что может в этой долине вызвать дезорганизацию, что расколет ее население на отдельные группы и фракции, убьет всех, кто здесь находится. Мы не сможем выдержать натиска первого же отряда врагов, пожелавшего вторгнуться к нам… А во Внешнем мире, Гарви, враги у нас есть. И хуже, чем вы думаете.

— Вам известно что-то, о чем не говорилось на совещании?

— Вы все узнаете от Дика, когда он приедет сюда, — сказал Эл. Взял бутылку и разлил в стаканы еще «Бурбона». — Оставьте ее в покое, Гарви. Я знаю, что ей одиноко и знаю какие чувства вы испытываете к ней, но оставьте ее в покое. Все, что вы сможете сделать — это убить ее и уничтожить то, что создал ее отец.

— Черт побери, я…

— Кричать на меня или злиться на меня бесполезно, — голос Харди был холоден и не допускал возражений. — Вы сами понимаете, что я прав. Она должна выйти замуж за того, кто станет новым герцогом. В противном случае попытается предъявить права Джек Турнер, и мне придется его убить. В противном случае появятся фракции, каждая из которых попытается захватить власть. Потому что членам каждой из фракций будет казаться, что у них не меньше прав, чем у кого-либо другого или других. Единственная возможность мирного перехода власти — это апеллировать к памяти сенатора, призывать хранить верность его делу. Такое по силам только Маурин, и никому больше. Но она не сможет полностью контролировать положение. Смогут это лишь они вместе — Маурин и Джордж.

И тут холодный голос Харди дрогнул — чуть дрогнул. Рука его задрожала:

— Вы думаете, от того, что вы делаете, ей хоть чуточку легче? Ей известно, как она обязана поступить. Почему, как вы считаете, она тайно встречается с вами, но не собирается выходить за вас замуж? — Харди встал. — Мы здесь пробыли уже долго. Присоединимся к остальным.

Гарви осушил свой стакан. Но не поднялся с места.

— Я пытался поговорить с вами по дружески, — сказал Харди. — Сенатор о вас высокого мнения. Ему нравится ваша работа, ему нравятся ваши идеи. Мне кажется, если б он мог сделать свободный выбор, он бы… впрочем, неважно. У него нет свободного выбора, а я вам сказал то, что хотел сказать. — И прежде, чем Рэнделл успел сказать что-нибудь, Харди вышел.

Гарви уставился на пустой стакан. Наконец он встал и швырнул стакан на ковер, на пол.

— Дерьмо! — сказал он. — Будь оно все проклято и на том и на этом свете!

Когда объявили перерыв совещания, Маурин вышла из дома. На улице — легкий туман, такой легкий, что едва его можно заметить. Туман никому не мешает, он никого не беспокоит. Видимость была хорошей, на несколько миль, и Маурин могла разглядеть снег, покрывающий вершины Хай-Сьерры. И не только вершинны, но и склоны. Снег покрывал и лежащую к югу Коровью гору, а ведь ее высота не достигает и пяти тысяч футов. Скоро снег появится и в долине.

Маурин чуть поеживалась под холодным ветром, но ей и в голову не пришло вернуться в дом и надеть что-нибудь потеплее. Если она вернется в дом, значит снова: видеть Гарви Рэнделла и отводить взгляд. Ей не хочется ни видеть никого, ни говорить ни с кем. Но она приветливо улыбнулась, когда мимо проехала на своем огромном жеребце Алис Кокс. Потом она не столько услышала, сколько почувствовала, как кто-то подошел к ней и встал сзади. Маурин медленно обернулась, со страхом — кого она увидит?

— Холодно, — сказал преподобный Варлей. — Вам бы следовало одеть куртку.

— Мне не холодно, — она повернулась чтобы отойти от него, и снова взгляд ее упал на Сьерру. Там, в тех горах, сын Гарви. Те, кто побывал там, рассказывали, что скауты устроились неплохо. Она снова обернулась в Варлею. — Мне говорили, что вам можно доверять, — сказала она.

— Надеюсь, что это так. — Маурин ничего не сказала, и Варлей добавил: — Мое главное дело здесь — выслушивать людей, рассказывающих о своих неприятностях и затруднениях.

— А я думала, ваше главное дело — молиться, — с циничной иронией сказала Маурин.

— Я молюсь, но молитву нельзя назвать делом.

— Нельзя. — Он прав. Том Варлей пользовался немалым влиянием и мог бы претендовать на долю гораздо большую, чем та, которую он брал со своих овечек. Многие из жителей долины отдавали ему часть своих пищевых пайков — и он эти приношения раздавал. Варлей никому не говорил, кому он отдает эту пищу. Джордж подозревал, что он подкармливает чужаков, но и Джордж ничего не говорил Тому Варлею. Джордж боялся его. В социально примитивных обществах священники и колдуны вызывают страх…

— Хотелось бы мне, чтобы тот День действительно был днем Страшного Суда, — не подумав… ляпнула Маурин.

— Почему?

— Потому, что тогда это что-нибудь бы означало. А сейчас во всем этом нет никакого смысла. И не говорите мне о воле Божьей и Его неисповедимых замыслах.

— Раз вы говорите, что не хотите этого слушать — не буду. Но вы убеждены в том, что мне сказали?

— Да, я пыталась — не получается… Я не могу верить в бога, который сделал такое! Во всем этом попросту нет ни цели ни смысла, — Маурин показала на снег, устилающий горы: — Здесь настанет зима. Скоро! И мы переживем ее. Некоторые из нас переживут, а потом будет следующая зима. А потом еще следующая. Чего тут беспокоиться? — Но Маурин не могла задержать взгляд на Варлее. Его собачьи глаза были наполнены сочувствием и пониманием. Она знала, что ей именно это и необходимо — сочувствие и понимание. Но сейчас сочувствие и понимание — это невыносимо. Маурин повернулась и быстрым шагом пошла прочь.

Варлей пошел за ней следом:

— Маурин!

Она продолжала идти по направлению к подъездной аллее. Он догнал ее и пошел рядом.

— Прошу вас.

— Что? — она обернулась, чтобы видеть его лицо. — Что вы можете сказать? И что я могу сказать? Все это правда.

— Большая часть нас хочет выжить, — сказал он.

— Да. Хотелось бы мне знать зачем?

— Вы это знаете. Вы тоже хотите жить.

— Но не так.

— Дела обстоят не так уж плохо…

— Вы не понимаете. Я думала, что я что-то нашла. Жизнь наполненная работой. Я могла в это поверить. Действительно могла. Но у меня нет никакой работы. Я абсолютно, абсолютно бесполезна.

— Это неправда.

— Это правда. Это всегда было правдой. Даже раньше… раньше. Я просто существовала. Иногда я могла почувствовать себя счастливой, представляя, что чья-то чужая жизнь — это моя жизнь. Я могла дурачить сама себя, но ничего хорошего мне это не приносило. Все это было не взаправду. Я просто плыла по течению, я не видела в своем существовании большого смысла, но оно было не таким уж плохим. Тогда еще нет. Но появился Молот и забрал у меня даже это. Он забрал, он унес с собой все.