Внизу на земле царила ночь. Но на борту время измерялось по часам, а не по смене света и тьмы. Через каждые девяносто минут «Молотлаб» выходил из полосы дня в полосу ночи и наоборот.

С края планеты виднелась Европа, сплошь испещренная огнями городов. Черная поверхность Атлантического океана занимала половину неба, скрывая за собой ядро и оболочку кометы Хамнер-Брауна. А если посмотреть в противоположном направлении, были видны звезды, сверкающие сквози тонкую дымку. Из-за планеты со всех сторон, куда ни посмотришь — был виден хвост кометы. Хвост обтекал черную Землю — светящиеся голубые, оранжевые и зеленые струи, льющиеся вверх, к наивысшей точке усеянного звездами темного купола неба. Вдали и сбоку, в переплетении неровно колышущихся волн плыл полумесяц — словно бриллиант в обрамлении снопов ракетного пламени. Любоваться этим зрелищем можно было бы бесконечно.

Работу пришлось прервать: настало время обеда. Все внимание Рика Деланти было поглощено развертывающимся за окном ослепительным зрелищем, но ел он много. Все участники полета (как и полагается) потеряли свой вес, но все же именно Рик и никто другой за время своей вынужденной голодовки потерял девять фунтов, и сейчас он старался потерять упущенное. (Это было бы великим достижением — изобрести прибор, измеряющий потерю веса человеком, находящимся в состоянии невесомости).

— Раз у человека есть здоровье, — сказал Рик. — У него есть абсолютно все. Ох и здорово, когда тебя не рвет.

Он уловил, какой изумленный взгляд бросили на него советские космонавты: им никогда не приходилось видеть американских телевизионных рекламных фильмов. А Бейкер проигнорировал Рика.

Где-то в дальнем конце мира — огненный взрыв: взошло Солнце. Рик на несколько мгновений закрыл глаза, а когда открыл их, увидел протянувшуюся к кораблю голубовато-белую радугу. Вчерашний ураган еще бушевал над Индийским океаном — распялился, словно морское чудовище, как их изображали на старинных картах. Тифон… по имени Хильда. Вдали слева виднелся Эверест, виден был горный массив Гималаев.

— Вот это зрелище, мне бы никогда не надоело любоваться им.

— Да, — Леонилла тоже подошла к иллюминатору, встала рядом с Риком. — Отсюда все кажется таким маленьким, хрупким. Будто я могу высунуться и… будто я могу провести пальцем, и на планете останется полоса шириной в сотни километров. Полоса, где все уничтожено. Неприятное ощущение.

— Не забудьте это ощущение. Земля, действительно маленькая и хрупкая, — сказал Джонни Бейкер.

— Вас тревожит комета? — было трудно понять выражение, появившееся на лице Леониллы. Русское лицо, как и русский язык — не то же самое, как лица и язык американцев.

— Да забудьте вы о комете. Как вы знаете, мы уязвимы, очень уязвимы, нам угрожают гораздо большие опасности, — сказал Джонни. — Вспыхнувшая поблизости новая может полностью стерилизовать Землю, уцелеют разве что бактерии. Или, скажем, может взорваться Солнце. Или может вдруг остыть. Или вся наша галактика может превратиться в галактику Сейферта, и все живое будет уничтожено. Убито.

Леонилла рассмеялась.

— Ну, об этом можем не беспокоится еще тридцать три тысячи лет. Как вам известно, есть такое понятие, как скорость света.

Джонни пожал плечами.

— Хорошо, взрыв произошел тридцать две тысячи девятьсот лет назад. Или — мы и сами можем уничтожить все живое. Химическое загрязнение убьет океан, а тепловое загрязнение…

— Подожди, — сказал Рик. — Тепловое загрязнение, возможно, всего лишь уберегает нас от оледенения. Некоторые полагают, что очередной ледниковый период начался уже несколько столетий назад. Но имеющиеся запасы угля и нефти истощаются.

— Черта с два! Ты меня не переспоришь.

— Атомная война. Столкновение с гигантским метеоритом. Сверхзвуковые самолеты, уничтожающие защитный слой озона, — сказал Петр Яков. — Зачем только мы это делаем?

— Потому что там внизу, мы не чувствуем себя в безопасности, — сказал Бейкер.

— Земля большая, и не настолько уязвима, как кажется, — сказала Леонилла. — Но присущая человеку изобретательность… вот что меня иногда пугает.

— Существует только один выход, — сказал Бейкер. Сказал это очень серьезно. — Нужно выйти за установленные границы. Колонизовать планеты. Не только ближайшие планеты, но и планеты в других звездных системах. Надо построить огромные космические корабли. Разложить наши яйца во множестве корзин. Но это менее вероятно, чем то, что раньше произойдет, какая-нибудь проклятая идиотская случайность… Что какой-нибудь фанатик… что произойдет что-то, что уничтожит нас. Полностью. Уничтожит всю человеческую расу. И этим «чем-то» мы начинаем потихонечку восхищаться!..

— Чем же тут восхищаться? — спросил Яков. — Мне кажется, что вы и я во многом стоим на разных точках зрения. Но если вы выдвинете свою кандидатуру на пост президента Соединенных Штатов, моя поддержка вам обеспечена. Я произнесу множество речей, восхваляя вас… но вот голосовать мне не позволят.

— А жаль, — сказал Джонни Бейкер, и на мгновение ему вспомнилась судьба Джона Гленна, который занялся политической деятельностью и добился своего. — Пора снова заняться нашей каторжной работой. Кто сейчас выходит брать пробы?

До встречи с ядром Хамнер-Брауна осталось тридцать часов. В телескоп ядро казалось скоплением мелких крупинок, между крупинками большие пространства пустоты. Ученые из ИРД не переставали восторгаться, но Бейкеру и остальным космонавтам все это уже осточертело. Поскольку все вокруг затопило вещество хвоста, допплерово смещение для твердых тел становилось определить все труднее. Подгоняемые давлением солнечного света, газ и пылевые частички мчались прочь от ядра. Мчались с чудовищными скоростями. Комета приближалась к Земле со скоростью около пятидесяти миль в секунду. Обнаружить ее боковое смещение было еще труднее, чем поступательное.

— По прежнему идет прямо на нас, — сообщил Бейкер.

— Наверняка есть какое-то смещение в сторону, — сказал наушник голосом Дана Форрестера.

— Конечно, но определить его мы не можем, — сказал Рик Деланти. — Послушайте, док, мы делаем все, что в наших силах. И результаты передаем вам… должен же быть какой-то полезный выход.

Форрестер тут же принялся извиняться.

— Извините, я знаю, что вы делаете все, что в ваших силах. Просто очень трудно определить проекционную кривую, не имея достаточно точных данных.

А затем пришлось потратить пять минут, гладя Форрестера по шерстке и уверяя, что никто на него не сердится.

— Бывают минуты, когда я чувствую, что эти гении доведут меня до сумасшедшего дома, — сказал Джонни Бейкер.

— Простейший способ утихомирить их — это дать им то, что они требуют, — сказал Деланти. — Никто не слышал, чтобы он выражал недовольство результатами моих наблюдений.

— Знаешь, куда тебе их следует запихать? — спросил Бейкер.

Деланти перекатил на него свои глаза.

— Куда? — поплыл к Бейкеру: — Вот что, я их представлю в цифровой форме и отпечатаю. А ты дай себе труд просто прочесть их.

Когда утренние наблюдения были закончены, и появилась короткая возможность отдохнуть, Петр Яков покашлял с извиняющейся интонацией.

— У меня есть вопрос, — сказал он. — Мне его давно уже хотелось задать. Пожалуйста, не поймите меня неправильно.

Джонни сообразил, что Петр не торопился задать свой вопрос, пока Леонилла не уйдет в «Союз»и не прикроет плотно за собой крышку люка.

— Конечно. Смелее.

Петр переводил взгляд с одного американца на другого и обратно.

— В наших газетах утверждается, что в Америке черные служат белым, что белые командуют черными. Но мне кажется, что вы сработались друг с другом очень не плохо. В общем прямо говоря, вы считаете себя равными?