Бамбридж пожал плечами:

— Ребята покупают их в Канаде. Никогда не курите американские сигары. Возможно, кубинцы и ублюдки, но делать сигары — это уж наверняка — они умеют. — Он поставил бутылку и стаканы на кофейный столик, налил. — О кей, так о чем вы хотели поговорить?

— О Молоте, — сказал Артур Джеллисон.

Лицо генерала Бамбриджа побледнело:

— А именно?

— Эта комета пройдет очень близко от Земли.

Бамбридж кивнул.

— Как вы знаете, у нас есть тоже неплохие математики. И компьютеры тоже.

— И что вы намерены предпринять?

— Ничего. Согласно приказу президента, — генерал указал на золотистый телефон. — Ничего не случится, и мы не должны вызывать тревогу у русских, — Бамбридж сморщился. — Нельзя вызывать тревогу у этих ублюдков. Они убивают наших друзей в Африке, но мы не имеем права выводить их из душевного равновесия, поскольку это может нарушить нашу дружбу.

— Нелегко жить в этом мире, — сказал Джеллисон.

— Да, нелегко. Так чего вы хотите?

— Том, комета пройдет близко. По-настоящему близко. Мне кажется, что президент не понимает, что это значит.

Бамбридж вынул сигару изо рта и обследовал ее изжеванный кончик.

— Президент не слишком интересуется нами, — сказал он. — И это хорошо, поскольку этим он предоставляет Стратегическому авиационному командованию значительную свободу действий. Но, хорошо это или плохо, но он — президент, и в силу этого является моим Верховным главнокомандующим. У меня препотешные представления, такие, например: я должен повиноваться приказам.

— А ваша клятва Конституции? — спросил Джеллисон. — Или вы не выпускник Уэст-Пойнта? Долг, Честь, Страна. К вопросу о приказах.

— Итак?

— Том, эта комета пройдет по-настоящему близко. По-настоящему близко. Мне сказали, что против нее окажутся бессильными все ваши радары раннего предупреждения…

— Мне это тоже говорили, — сказал Бамбридж. — Арт, мне не хочется быть наглецом, но зачем вы берете на себя роль яйца, поучающего курицу? — он отошел к письменному столу и вернулся с переплетенным в красную кожу докладом. — Мы обнаружили, что на нас напали — а на самом деле никакого нападения не было. И, видимо, проворонили настоящее нападение… если оно состоится. Естественно, в тот самый день, когда русские решат, что смогут выиграть у нас вчистую, они нанесут удар. Но разведка Военно-Воздушных сил заверила меня, что сейчас дела у них обстоят точно таким же образом, — генерал перелистнул страницы доклада — веером, понизил голос: — Разумеется, если мы не сможем засечь их нападение, они не смогут засечь наше…

— Что вы порете!..

— Ну, меня нельзя отдать под военный суд только за то, что я размышляю вслух.

— Том, это серьезно. Не думаю, чтобы русские начали что-нибудь… если только Молот пройдет не совсем близко. Однако…

Бамбридж склонил голову набок:

— Иисусе! Мои люди не утверждают, что Молот столкнется с нами!

— Я тоже этого не утверждаю, — сказал Джеллисон. — Однако вероятность столкновения сейчас — одна к сколько-то сотым. Сперва было: один шанс против нескольких миллиардов. Потом: один против нескольких тысяч. Сейчас: только сотые доли. Эта тенденция несколько пугает.

— Все так. Так что вы предлагаете мне предпринять? Президент приказал мне не поднимать тревогу…

— Он не мог дать вам такой приказ. Согласно уставу вы имеете право принимать любые меры, необходимые для защиты находящихся в вашем подчинении сил. Вплоть до открытия огня.

— Господи, — Бамбридж выглянул в окно. Очередной КС-135 системы «Зеркало» готовился к взлету. Значит, самолет, сейчас находящийся в воздухе, сдав дежурство, скоро пойдет на посадку. Все в порядке. — Вы требуете, что бы я нарушил прямой приказ президента…

— Говорю вам: если вы это сделаете, у вас появятся друзья в конгрессе. Самое худшее, что с вами может случиться — это вас выгонят со службы. Всего лишь, — Джеллисон говорил очень тихо и очень настойчиво. — Том, вы думаете, мне нравится все это? Сомнительно, что эта проклятая комета столкнется с Землей, но если это произойдет, а мы окажемся не готовы… Бог знает, что тогда произойдет.

— Да, конечно, — Бамбридж постарался представить как будут развиваться события. Падение астероида придется на какой-то отдаленный район Советского Союза — разве в этом случае русские не решат, что имеет место подлое нападение со стороны Соединенных Штатов? Но почему отдаленный район? А если столкновение придется на Москву?! — Но если мы объявим боевую тревогу, русские разузнают об этом, и решат, что наши действия вызваны иными причинами. А причин этих достаточно…

— Естественно. Ну, а если мы не объявим тревогу, и они поймут, что им предоставился исключительно счастливый случай? Том, если Молот ударит, возможно, Вашингтон, Нью-Йорк, фактически все восточное побережье…

— Дерьмово. А для полноты картины — война, — сказал Бамбридж. — Если Молот действительно ударит, мир и без большой войны перевернется вверх тормашками. Но если удар, минуя их, придется только на нас, им захочется довершить начатое. Я бы так и поступил, будь на их месте.

— Но вы не…

— Да не из этого кабинета, — пояснил Бамбридж. — Не отсюда, даже если б я получил приказ — который, слава Богу, я никогда не получу, — генерал перевел взгляд на стену, где были выставлены макеты ракет. — Скажу, чтобы я сделал, если б вдруг случилось, что все дежурные посты заняты людьми, которым я доверяю. Отправил бы весь начальствующий состав на гауптвахту и сам принял дежурство на «Зеркале». Но как мне объяснить подчиненным, что пуск ракет нужно произвести из-за какого-то метеора?

— Думаю, вы найдете объяснение, — сказал Джеллисон.

Снаружи тьма и сияние. А в капсуле «Аполлона» Рик Деланти не в силах встать с койки. Глаза его плотно закрыты, он неподвижно лежит, кулаки стиснуты. «Прекрасно, черт побери. Я заболел, как только мы вышли в космос. Не сообщай Хаустону. Они ничего не смогут сделать».

— Ты проклятый дурак, ты же умрешь с голоду, — сказал Бейкер. — Черт, здесь же нет ничего позорного. Каждый может заболеть космической болезнью.

— Но не на целую неделю.

— Тебе все известно не хуже, чем мне. Мак-Аллиард проболел весь полет. Не в такой тяжелой форме, как ты — но его лечили. Я сообщу доктору Малик.

— Нет!

— Да. На проявление мужества и гордости у нас нет времени.

— Дело не в этом. Ты сам все понимаешь, — сказал пронзительным голосом. — Она сообщит о моей болезни. И тогда…

— И — ничего, — сказал Бейкер. — Никто не станет срывать полет только потому, что у тебя непорядок с желудком.

— Ты уверен в этом?

— Угу. Они не могут признать, что полет окончился неудачей… пока я не потребую, чтобы они это признали. А я этого не потребую. Пока что…

— Пока все более-менее в порядке, — сказал Деланти. — Вот ведь в чем дело. Господи боже, Джонни, если экспедиция из-за меня окажется сорванной… Черт возьми, жаль, что они не выбрали кого-нибудь вместо меня. Тогда все это не было так важно. Но я — я обязан продержаться…

— Почему? — спросил Бейкер.

— Потому, что я…

— Человек, у которого кожа не белого цвета?

— Черного цвета. И об этом забывать нельзя, — Рик попытался улыбнуться. — Ладно, зови госпожу докторшу. Пусть как-нибудь лечит. Может, вылечит, покормив меня грудью?

— Так будет лучше, если ты будешь лежать с закрытыми глазами.

— Что я и делаю, и это самое большое, что я могу сделать, — в голосе Деланти звучала горечь. — Я старое железное ухо — и подхватил космическую болезнь. Бред какой-то, — он осознал, что Бейкера рядом уже нет, и лихорадочно стал застегивать ширинку.

Официально это одеяние называлось «повседневной служебной формой». Кто нибудь мог сказать: «это — теплое белье». Или: «это белье — комбинезон». Во всяком случае это — одежда астронавтов. Очень хороша с практической точки зрения одежда — но Рик Деланти не мог скрыть как он нервничает: не часто он представал перед женщинами в нижнем белье. Тем более, если это — белые женщины.