Дзебу умолк, чувствуя, что если он скажет ещё хоть слово, то разрыдается вслух. Выглянуло солнце и ослепило его. Он посмотрел на Танико. Слёзы снова бежали по её лицу, обильные, как вчерашний дождь. Наконец Дзебу почувствовал, что в силах продолжать.

– И всё же, говоря всё это о Хаяме Моко, я сказал не всё. Что было смыслом его жизни? Когда Моко умер от своей раны, мудрый брат из моего ордена сказал мне, что тех, кто умер в расцвете своих сил, тех, о ком мы говорим, что смерть подкосила их слишком рано, не нужно оплакивать. Моко жил так, что, если бы он прожил тысячу лет, мы всё равно сказали бы, что его жизнь была слишком короткой. Он умер без оружия в руках, пожертвовав собой ради спасения других, не нанеся ни одного удара. Он не давал священнических обетов, тем не менее он ни разу в своей жизни не обидел ни одно существо. Его жизнь была посвящена созиданию. Почему он умер от руки другого человеческого существа? Мы никогда не должны переставать задавать себе этот вопрос! Моко своим ответом послал нас на поиск, на поиск ответа на вопрос: почему люди убивают других людей? В этом поиске смысл жизни и смерти Моко…

Когда Дзебу замолчал, наступила долгая тишина. Затем Сакагура шагнул к костру, держа в руке горящий факел.

После похорон Сакагура и Дзебу сели в одну из уцелевших в шторм кобая, чтобы поискать какие-либо следы вражеского флота. Это был пятнадцатиместный корабль, похожий на тот, в котором похоронили Моко. Жаркое солнце стояло высоко, лёгкие волны в бухте сверкали. Дзебу и Сакагура мало что могли сказать друг другу на пути к устью бухты. Каждый был погружен в собственное горе о Моко.

Их корабль сидел в воде так низко, что они не видели обломков кораблекрушения, пока не подплывали к ним совсем близко. Проходя напротив острова Шинга, они оказались среди разбитых шпангоутов, обломков палуб и корпусов, плавающих вокруг так тесно, что их приходилось расталкивать с пути. Наконец они уже не могли идти дальше. Путь преграждал барьер из разбитого, пропитанного водой дерева. Качающийся на волнах, но прочный, он простирался впереди насколько хватало глаз. Там были и тела, множество тел в одежде солдат и моряков. Они плавали в воде или лежали, запутавшись среди обломков флота Великого Хана. И там были акулы, искавшие добычу, их чёрные плавники разрезали воду вокруг груд дерева.

– Это тянется отсюда до мыса Шинга, – сказал Сакагура, стоя на носу кобая.

Они медленно поплыли на юг вдоль барьера, ища просвет, чтобы выйти в море. Но как бы далеко они ни заходили, картина не менялась, перед ними тянулась все та же стена из обломков кораблекрушения, слишком крепкая, чтобы через нее мог пройти маленький корабль.

– Еще не было видано ничего подобного, – сказал Дзебу, – и, возможно, никогда не будет видано снова.

«Это для тебя, Юкио, – подумал он. – Если ты ещё существуешь в каком-нибудь виде, если ты действительно стоял рядом со мной на поручнях корабля Аргуна, то смотри на это. Твои люди, вдохновляемые твоим духом, одержали победу над теми самыми монголами, что уничтожили тебя!..»

– Их, наверно, прибило друг, к другу у входа в гавань, когда они пытались уйти, – сказал Сакагура. – Они наткнулись друг на друга, и шторм разбил их.

– Они, видимо, потеряли здесь половину своего флота, – сказал Дзебу. – Вероятно, они потеряли намного больше в открытом море. Нам, конечно, придется послать за ними разведывательные корабли, но я не думаю, что они вернутся. По крайней мере, эта экспедиция Кублай-хана окончена.

Десятки тысяч людей утонули, целые армии! Это было трудно представить, это ужасало, вызывало жалость. Случилось так, как Тайтаро предсказывал Юкио и Дзебу много лет назад в Китае: «Сокровища, созданные Изанами и Изанаги, будут защищены ураганом, пришедшим с ками». Со вздохом Дзебу сел, скрестив ноги, на носу кобая, опустив на грудь свое длинноволосое бородатое лицо.

– Сострадательный Будда! – сказал Сакагура, глядя на остатки монгольского флота. Он приказал гребцам идти обратно к Хакосаки и опустился рядом с Дзебу.

– Шике, я благодарю тебя за прекрасные слова, сказанные утром на похоронах моего отца, но твоя речь звучала странно для монаха-воина. Что ты имел в виду под поисками того, почему люди убивают друг друга?

– Орден зиндзя был основан для защиты людей от войны и убийства, поэтому мои слова соответствуют духу Ордена. Спустя много поколений мы были вынуждены признать поражение. Именно поэтому Орден был распущен.

– Ни одна группа, преданная своему делу так, как зиндзя, не может исчезнуть просто так, шике, – сказал Сакагура с понимающей улыбкой. – Но это еще не всё. Мой отец намекнул мне, что ваш Орден просто решил сделаться невидимым.

– А почему это должно интересовать тебя? – сказал Дзебу. Лицо этого юноши сильно напоминало Моко.

– Шике, я нахожусь на перекрёстке моей жизни.

В больших карих глазах Сакагуры появились слёзы.

– Я думал, что я – великий герой. Я восхищался похвалами других самураев. Потом я сделал величайшую ошибку, унесшую так много жизней, в том числе жизнь моего отца, только из-за моей глупой гордости и жажды славы. Всю жизнь я мечтал о продвижении по службе, землях, власти, ранге. Я хотел этих вещей как ради своего отца, так и ради самого себя, шике. Я уважал и любил его. Я знаю, что он был мудрым и сострадательным человеком. И храбрым. Он был храбрым, хотя всегда говорил, что это не так.

Сакагура немного помолчал, не в силах продолжать.

– Он был храбрым, но никогда – глупым, – сказал Дзебу.

– Кое-кто в Камакуре смеялся над ним, шике. Я хотел, чтобы наша семья поднялась так высоко, чтобы больше никто не посмел смеяться над моим отцом. Но вместо этого я стал причиной его смерти. Один из капитанов кобая собирается нанять художника, чтобы тот нарисовал свиток с изображением его героических дел. Он преподнесет его бакуфу вместе с петицией о наградах. Несколько дней назад я хотел сделать то же самое. Теперь это кажется мне смешным. Когда ты сегодня утром сказал, что смерть моего отца заставила тебя отправиться искать ответ на вопрос, почему люди убивают друг друга, я подумал, что если монах-воин может задаться таким вопросом, то может и самурай. Шике, я хотел бы сопровождать тебя в этих поисках, куда бы они тебя ни привели!

«Хороший учитель сначала попытается отговорить своего предполагаемого ученика», – подумал Дзебу.

– Я не ищу последователей, – резко сказал он. – Я не имею понятия, что я сам собираюсь делать сейчас. В любом случае это чувство – что жизнь самурая не подходит тебе – всего лишь преходящий этап. Горе о смерти твоего отца со временем, естественно, будет меньше мучить тебя, и образ жизни самурая снова покажется тебе желанным.

– Ты не понимаешь, шике, – начал Сакагура. Дзебу повернул к нему сумрачное лицо:

– Оставь меня в покое! Я медитирую! – Дзебу скрестил руки на коленях и полузакрыл глаза. Сакагура вздохнул и ничего не сказал. Под ритмичные удары вёсел кобая скользила по искрящейся воде гавани. Через какое-то время Дзебу осознал, что то, что он сказал Сакагуре, отчасти верно. Он действительно не был уверен в своём будущем, и это было очень больно.

Сакагура ничего не говорил до тех пор, пока кобая не была привязана к временному пирсу в Хакосаки. Затем, когда оба выбрались на берег, он повернулся и встал перед Дзебу.

– Извини меня, шике, но ты не понимаешь, что я очень похож на моего отца. Он рассказывал мне, что однажды обещал следовать за тобой повсюду, даже в Китай, и сдержал свое обещание. Так как мой отец приказал мне жить, я хочу занять место, которое он оставил. Я тоже буду следовать за тобой. Везде!

Не давая Дзебу ответить, он повернулся на пятках и зашагал в город. Дзебу стоял, улыбаясь ему вслед, надеясь, что борода скроет улыбку.