– Вы просите, чтобы я позволила разрушить моё счастье секретному обществу, о котором я едва знала раньше, ради блага людей, которых я никогда не видела!

– Для блага вашего народа, моя госпожа. Если бы вы знали, что поездка Дзебу могла бы помочь сделать так, чтобы монголы никогда больше не угрожали Священным Островам, вы отпустили бы его?

Она долго раздумывала.

– Вы играете на моей любви к стране, чтобы заставить меня пожертвовать человеком, составляющим мою жизнь.

– Первые ветви Ордена, которые Дзебу посетит, находятся в Китае и Монголии. Он встретится с людьми, которые стараются повлиять на ход событий в этих странах.

– Вы не можете обещать, что, когда Дзебу покинет меня, произойдут чудеса, разве не так?

– Конечно, я не могу ничего гарантировать, – сказал Ейзен. – Но знание того, что вы должны действовать определённым образом, и такое действие, независимо от его результатов, ведут к озарению.

– Не пытайтесь отвлечь меня обещаниями озарения. – Её голос был резок и сердит. – Мне нужен Дзебу!

– Как я говорил вам при нашей первой встрече, сила вашей любви показывает, что вы уже значительно озарены. Но одним из важнейших источников силы бакуфу является уважение, почти поклонение, которое большинство самураев питает к Ама-сёгун. К несчастью, распространяется слух, что реальная власть над бакуфу принадлежит вашему любовнику, монаху, пользующемуся дурной репутацией Ордена зиндзя, который, что еще хуже, наполовину монгол.

Танико была оскорблена.

– Я имею право на личную жизнь! Начиная с императора, на этих островах нет ни одного дворянина, который не спит с несколькими женами и разными куртизанками. И более того, Дзебу – герой! Его деяния легендарны! Как может кто-нибудь говорить что-то плохое о нём?

Ейзен покачал головой.

– Наши господа могут развлекаться как хотят, но наши дамы должны быть целомудренны. Я не одобряю такое положение дел так же искренне, как и вы, но мы не можем изменить его. Что касается героизма Дзебу, есть много людей, которые завидуют ему и ненавидят его. Юкио был героем, но люди все равно отвернулись от него.

Танико была в слезах.

– Я не сделаю этого! Я не откажусь от него! Это нечестно! Я люблю его всю свою жизнь, и мы ни разу не смогли провести вместе больше нескольких месяцев подряд. Даже в последние шесть лет мы встречаемся только во время коротких визитов. Теперь, впервые в нашей жизни, мы можем жить вместе, как мы всегда хотели. Нам осталось так мало времени, сенсей! – Она молила о понимании. – Мы не можем надеяться, что проживем ещё долго. Правда же, мы имеем право на несколько лет счастья, оставшихся нам!

Ейзен покачал головой.

– Единственное, что обещано нам в этой жизни, – страдание.

Гнев кипел в ней. Она перевела дыхание и открыла рот, чтобы протестующе закричать, чтобы заявить «нет» вере в то, что жизнь – это только страдание, «нет» его требованию жертвы, «нет» всем страданиям и потерям своей жизни, «нет» многим годам, проведенным вдали от Дзебу. Но пока она дышала, ей показалось, что какая-то огромная сила овладела ею и вбирает в себя ее дыхание, как вода вблизи берега вбирается в большую подступающую волну, и вот уже её легкие наполнились так, что были готовы разорваться. Затем волна отхлынула.

Она позволила воздуху вырваться из неё одним ужасным воплем, долгим криком ярости и агонии, криком, идущим из самой глубины её существа. От силы, вложенной ею в этот вопль, у нее скрутились мышцы живота, запылало горло и заболели связки на шее. Она продолжала кричать, пока последний глоток воздуха не вышел из её груди.

Она открыла глаза и с изумлением увидела, что Ейзен сидит в неглубоком пруду с карпами, глядя на нее с таким же удивлением, как и она на него. Через мгновение он начал смеяться.

Вокруг раздалось клацанье оружия. Самураи, охранявшие Танико, услышали ее вопль и поспешили к ней на помощь. Воины-монахи Дайдодзи увидели Ейзена, упавшего в пруд, и прибежали помочь своему сенсею. Две группы вооружённых людей стояли кольцом вокруг Ейзена и Танико, яростно глядя друг на друга, напряжённые и готовые сражаться. Танико и Ейзен отпустили их, уверив, что всё в порядке и что они никоим образом не хотели причинить вреда друг другу. Прежде чем кто-нибудь успел помочь ей, Ейзен с плеском поднялся из пруда, как бы самой своей ловкостью подтверждая, что все в порядке.

– Сенсей, что случилось? – тихо спросила Танико, когда они снова остались наедине.

– Это явление разработано мастерами чан из Китая; мы, последователи дзен, ввели его здесь в боевые искусства, – сказал Ейзен. – Это называется «киай», крик. Через много лет практики изучающий эти искусства может издать крик, способный оглушить или убить человека. Сейчас, под влиянием ситуации, вы издали такой киай естественным образом.

– Да, но что случилось со мной, сенсей?

Ейзен взглянул в её лицо. Солнце давно село, и сад Дайдодзи освещался многочисленными бронзовыми и каменными фонарями, их свет, мерцая, отражался в пруду. Из-за ограды храма выглядывала почти полная жёлто-оранжевая луна.

– Ах! – сказал Ейзен, внимательно всмотревшись в лицо Танико. Его взгляд и лёгкий вздох подтвердили то, о чем она догадывалась. Поднималась луна, и она чувствовала, что внутри нее тоже поднимается свет. Страдание, которое она испытывала мгновение назад, было вытеснено чистой, безграничной радостью. Её озарило! Её вопль был криком самой жизни, жизни, которая была в её родителях и которую они передали ей, жизни, которая перешла к ним от бесчисленных поколений предков, которая была такой же, как и жизнь, находившаяся в Ейзене, в карпах в пруду, в деревьях вокруг них. Быть живой – значит страдать. Вопль боли и протеста против боли есть первоначальный крик жизни. Первым побуждением каждого рождённого ею ребенка был такой крик. Это был крик ян, творческого начала, самим своим страданием побуждаемого преодолевать свои несчастья и становиться сильнее и мудрее. Она почувствовала неразрывность всего сущего. Это был экстаз, который она раньше ощущала лишь в самые возвышенные моменты с Дзебу.

– Этот крик, сенсей, – сказала она, – выражал тот облик, который я имела, прежде чем родилась.

Ейзен опустился на колени и прижался руками и лицом к земле перед ней, смиренно признавая её озарение. Она была так поглощена своими новыми мыслями и чувствами, что едва замечала, что он делает.

– Я не чувствую, что я сделала открытие, – сказала она, когда он снова поднялся. – Я чувствую, будто я вспомнила что-то, что я всегда знала.

– Одно дело – знать, что огонь обжигает тело, – сказал Ейзен. – Совсем другое – узнать эту истину, положив руку в пламя факела. Теперь мне нужно найти новую кунг-ан, чтобы вы над ней работали.

– Я должна продолжать решать кунг-ан до конца моей жизни?

Ейзен засмеялся.

– Говорит ли когда-нибудь изучающий боевые искусства: «Теперь моя учеба окончена, мне не нужно больше тренироваться»? – Его круглое лицо стало серьёзным и сострадательным. – Иногда воодушевление дает нам кунг-ан для решения. Теперь, когда вы нашли облик, который имели перед рождением, может быть, у вас появится мудрость, чтобы решить, что вы и Дзебу должны делать.

Танико задумалась на мгновение, всматриваясь в себя, чтобы понять, изменились ли её чувства к Дзебу. Ничего не изменилось. Она всё ещё хотела, чтобы он был рядом с ней до конца ее жизни, и она всё ещё негодовала на Орден за попытку разлучить их.

– Ваш Орден не имеет права отсылать Дзебу от меня, – твердо сказала она. – Я заставлю его остаться со мной. Мы заслуживаем того, чтобы быть вместе после всех этих лет, и только попробуйте разлучить нас!

Ейзен кивнул.

– Вы должны делать то, что считаете нужным. В этом самая суть озарения. Что касается Дзебу, ему было дано время подумать о своей поездке. Я не знаю, что он решит. Может быть, он скажет вам. Когда вы увидите его снова?

– Я впервые за месяц увижу его послезавтра – в Хэйан Кё. Он остался в Хакате, содействуя строительству и оказывая помощь жертвам.