Каждый знатный мужчина держал в правой руке длинный жезл, украшенный на конце волнистыми человеческими волосами, а в левой — изящный веер из сплетенных листьев пандануса с красивой резной рукояткой.

Барабаны гремели беспрерывно; как только один из барабанщиков уставал и сходил с платформы, тотчас же его место занимал другой. Внизу под барабанами расположилась группа певцов. Они пели в такт барабанного боя.

В правом углу площадки для плясок находился длинный открытый навес. Под ним были большие печи, из которых только что вынули приготовленную пищу. Вынесли большие деревянные чаши, наполненные перебродившими выпеченными плодами хлебного дерева. Их поместили в ряд на площадке для плясок и прикрыли банановыми листьями. Рядом на банановые листья положили целиком зажаренные свиные туши. Сырые плоды хлебного дерева были сложены в пирамиды. Ямс и прочие местные припасы громоздились в кучах, свидетельствуя о щедром гостеприимстве. Вперед вышли мужчины с бамбуковыми ножами и быстро разрезали свиные туши. Их помощники разделили куски свинины и остальную еду на доли. После этого распределитель начал выкликать имена, указывая при этом на какую-нибудь долю. Вызванный в сопровождении друзей спускался с террасы или платформы и забирал свою долю пищи, и так, пока все не получили, что им причиталось.

Во сне мне слышался голос распределителя: «То ха'афити иа Те 'Ани Хи'оа» (Вот доля Те Ранги Хироа). Увы, это был только сон. Когда все было разделено, началось пиршество. Барабанный бой, пение, разговор и веселый смех — все слилось в сплошной гул. Жить стало радостнее.

Внезапно барабаны переменили ритм, а рев трубы из раковины остановил нестройные звуки. На центральную площадку для плясок впорхнула группа девушек, грациозных и прекрасных. Благоухающие листья и цветы покрывали их тела. К указательным пальцам каждой руки кольцами из лент были прикреплены длинные красивые перья птицы босун. Гибкие тела ритмично плыли под звуки барабанов и песни; ноги отбивали такт, а трепещущие перья на тонких пальцах словно приводили в колыхание воздух.

За девушками следовали юноши — ка'иои. На них были желтые набедренные повязки, а татуированные тела были до блеска намазаны маслом кокосовой пальмы и шафрановой куркумой. Это была золотая плеяда молодости и мужской красоты. Грохот барабанов и топот ног слились в единый ритм. Может ли быть более совершенная картина, чем большая площадка для плясок с ритмично двигающимися телами и окружающие ее террасы, заполненные безмолвными, затаившими дыхание зрителями, которые с восторгом смотрят на сцену? Сооружения из камня, строения, наряды, украшения, обряды и пляски — все это было проявлением культуры одного из наиболее мужественных полинезийских племен.

Где, кроме как во сне, можем мы еще ощутить биение прошлого? Мне не хочется просыпаться; наяву я увижу только карандашный рисунок в книжке; он изображает безлюдную заброшенную террасу, поросшую южными сорняками, и унылые каменные стены, уже почти сровнявшиеся с землей[48].

Маркизанцы вместо прежних легких и удобных хижин живут в неуклюжих дощатых бараках, крытых толем, где ночью холодно, а днем невыносимо жарко; хлопчатобумажная одежда, носить которую заставляют миссионеры, ведет к простудам; плохое питание усилило распространение туберкулеза. Чиновники и миссионеры запрещают петь старинные песни и исполнять маркизанские пляски. «Скука, смертельная скука царит повсюду среди этого населения, некогда столь жизнерадостного», — пишет французский исследователь Роллен[49].

Я спросил седоволосого старца с морщинистым лицом о том, как представляют себе полинезийцы сотворение мира. Он дал мне современный ответ, основанный на Книге бытия. Я хотел, чтобы он отрешился от мешающей мне современности, и спросил его: «Ну да, так думаешь ты и так думаю я, но что думали твои предки еще до того, как сюда проникла Библия?» Презрительно пожав плечами, он ответил: «Разве мы с тобой можем знать, что думали об этом язычники?» Первые миссионеры стремились разрушить в полинезийцах их представления о сотворении мира и их веру_ в могущество местных богов. Часто, если вождь обращался в христианство, те, кто был недоволен его светской властью, сохраняли приверженность к старой вере. Жестокие войны вспыхивали по политическим причинам не реже, чем по религиозным, и новообращенные с особым наслаждением разрушали вражеские храмы и сокрушали богов. Жрецы и сказители, принявшие новую веру, отказывались сообщать кому-либо представления древнего культа и предания. Так оборвалась традиционная нить передачи. Когда спустя многие годы после принятия христианства исследователи стали расспрашивать о древней религии и мифах, то в ответ они получали только разрозненные, не связанные между собой отрывки. Миссионеры Эллис и Орсмонд на Таити, Гилл на Мангайе и Лаваль на Мангареве собрали бесценные сведения, которые были бы безвозвратно потеряны. Что же касается новообращенных коренных жителей и местных пасторов, то они безжалостно уничтожали преследуемую веру и ее материальные проявления, которые не представляли для них интереса. Поэтому-то на тех островах, где жителей в христианство обращали миссионеры и проповедники из числа полинезийцев, сохранилось так мало сведений о прошлом[50].

Мы исключительно плохо осведомлены о мифологии и устных исторических преданиях Южных островов. Возможно, что это было вызвано полнейшим перерывом в преемственности, который наступил в первый период обращения в христианство.

Южные (Аустральные) острова вулканического происхождения — Риматара, Руруту, Тупуа'и (Тубуаи) и Раивавае[51] — лежат на 400 миль к югу от Таити и представляют собой юго-восточное продолжение архипелага Кука. Между самым восточным островом архипелага Кука — Мангайей — и Риматарой расположен маленький необитаемый атолл Мария (остров Халл). Он мог служить ориентиром и местом отдыха для древних мореходов при плаваниях между островами Кука и Южными. На этих островах с довольно высокими горными хребтами и плодородными долинами начала развиваться культура, занесенная первыми переселенцами. Они завезли сюда все съедобные растения, включая хлебное дерево и кокосовую пальму. По тем немногим сведениям, которые имеются в нашем распоряжении, мы можем судить о том, что западные острова Риматара и Руруту испытывали культурное влияние архипелага Кука, а восточные острова Тупуа'и и Раивавае были теснее связаны с Таити, расположенными к северу от них.

Европейские мореплаватели, впервые посетившие эти острова в конце XVIII в., сообщают, что там было многочисленное и здоровое население. Они видели большие двойные ладьи из сшитых досок, а также лодки с балансиром и высокой кормой, покрытой резьбой; резьбой покрывали и верхнюю часть борта. Ладьи были украшены перьями морских птиц, прикрепленными к прошивке верхнего ряда досок приблизительно так же, как на древних новозеландских военных ладьях. С кормы и носа свисали, кроме того, гирлянды из перьев.

Оружие местных жителей было хорошо выделано и покрыто более искусной резьбой, чем на Таити.

Позднее моряки жадно охотились за диковинками южных морей: покрытыми резьбой веслами, отполированными палицами с ромбовидными лезвиями и каменными пестиками из Раивавае. Многие из этих предметов попали в музеи, и их приписывают обычно Раивавае (Высокий остров). К сожалению, мы не знаем ничего определенного о палицах и веслах трех остальных островов.