С ростом населения начали складываться племена; они стали называться по именам своих предков с приставкой ати, точно так же, как в Центральной Полинезии, на Маркизских островах, островах Туамоту и в Новой Зеландии. С течением времени после межплеменных раздоров более мелкие округа и отдаленные острова объединились в два больших округа: Рикитеа, находившийся под властью Апе-ити, и Таку, возглавлявшийся вождем Тупоу-эрики. В результате великой войны жители Рикитеа покорили Таку и Апе-ити стал правителем всей земли. Апе-ити считался прямым потомком ветви Ануа-мотуа по старшей линии и поэтому стал основоположником царской династии Мангаревы. Тупоу-эрики и оставшиеся в живых его приверженцы, покинув Мангареву, отправились искать новую родину.

Во времена Те Манги-ту-таваке, потомка Апе-ити, народ восстал против своего короля, потому что он отбирал в качестве подати заквашенные плоды хлебного дерева и хранил их только для личного употребления. Те Манги, поняв, что общественное мнение резко настроено против него, отправился в изгнание и погиб в море. Мангаревой стал править король из простонародья по имени Теити-а-туоу. Но власть наследованной аристократии слишком сильно укоренилась, чтобы народное правление могло долго продлиться. Приверженцы королевского рода восстали на защиту прав двух сыновей Те Манги-ту-таваке, и плебейский король был убит.

Королевская династия была восстановлена, и два сына Те Манги правили совместно под именами Акарики-теа (Белый король) и Акарики-пангу (Черный король). Из-за раздоров между потомками двух братьев вспыхнула война, и в конце концов старшая ветвь потомков Белого короля захватила всю полноту власти. Последним из этой династии был Те Ма-путеоа, который правил Мангаревой, когда французские священники высадились здесь на берег в 1834 г. После смерти Белого и Черного королей, правление которых было отмечено важными событиями, они были погребены на маленьком острове Ангакау-и-таи в пещере Тетеа у подножия высокого утеса, обращенного к солнечному восходу. Согласно древнему обычаю, рядом с телами грудой было сложено большое количество лубяной ткани.

Мы с Эмори решили посетить островок Ангакау-и-таи; нас провел к могиле королей Стив, местный белый поселенец. Мы обнаружили, что пещера представляла собой только углубление в подножии величественного утеса, который в воображении своем я олицетворил. Подножие было покрыто обломками скал; их пришлось удалить, чтобы получить для музея Бишопа образцы лубяной ткани. Предварительно мы получили на это согласие местного населения. Стив сказал: «Когда мы с Эскриджем были здесь в последний раз, камни падали вниз с утеса. Это жуткое место; здесь полно привидений. Не будем здесь долго задерживаться». Я взглянул наверх. Был прекрасный день, и ни одно дуновение ветра не искажало облика утеса. Он благосклонно смотрел вниз на меня, как бы подавая знак дружеского расположения.

Я сказал: «Души умерших знали, что вы чужие. Теперь другое дело. Они знают, что я свой и что сведения, полученные здесь, послужат для их прославления. Запомните мои слова. За все время, пока мы здесь, ни один камень не упадет с утеса».

Мы нашли здесь очень много белой тапы и захватили с собой ее образцы, а также череп и несколько костей. Измерив череп толстотным циркулем, мы завернули его в лубяную ткань и с уважением покрыли обломками скал. Я плохой музеевед и поэтому не решился увезти полинезийские черепа с родины. Мне показалось — почудилось, если вам угодно, что если я сделаю это, то разрушу тесную связь, которая установилась между прошлым и мной.

После того как мы отошли в сторону и нам больше не грозила каменная лавина, я обратился к Стиву: «Ну, что я говорил вам? Упал ли хоть один камень?»

Стив взглянул на меня, и в глазах его мелькнуло уважение: «Вы были правы».

На прощание я с благодарностью помахал утесу рукой, и мне показалось, что он улыбается мне. Утес понял меня.

Белый король и Черный король были погребены в пещере после того, как их тела высушило солнце, под лучи которого они были подставлены на деревянных похоронных носилках. Эта форма наземного погребения была распространена на вулканических островах, таких, как Маркизские и острова Общества. Однако наряду с этим на Мангареве сохранился обычай погребения в море. У каждого племени было свое место, куда с погребального плота опускали в воду покойника, завернутого в темную ткань, с тяжелым камнем, привязанным к ногам. Женщины собирались поблизости на середине горного хребта и оглашали воздух причитаниями, пока тело погружалось к месту своего вечного успокоения[59].

Такое погребение описывается в народной сказке о Тонге. После многих приключений в подземном мире Тонга вернулся в надземный мир и, став рыбаком, начал заниматься ловлей рыб в открытом море. У него была любимая дочь, которую он назвал Царевна, сплетающая прекрасные вещи. Она сопровождала его в одном из его плаваний и серьезно заболела. Тонга повернул свою ладью к берегу, но сильный шторм помешал ему причалить. Дочь Тонги умерла и была погребена в море. В порыве горя Тонга сложил погребальную песнь с повторяющимся припевом: «Я опустил тебя в пучину». Последний стих звучит так:

Рыбак открытых морей,
Я был застигнут бурей далеко от берега,
А расстояние было слишком велико,
Чтобы боги родины услышали меня.
И вот твое тело, моя дорогая,
Я опустил в пучину.

Для общественного строя Мангаревы характерно, что наследственная аристократия (того'ити) владела обрабатываемой землей, на которой трудились общинники ('уруману)[60]).

Во время многочисленных войн у побежденных отнимали земли, которые делились между предводителями победивших. Доблестные воины, не принадлежавшие к роду вождей, получали участки земли в награду за свою службу и образовывали богатый средний класс, так называемый «пакаора». Обычной пищей были заготовлявшиеся впрок плоды хлебного дерева и рыба. В так называемые «королевские ямы» обычно складывались не только плоды хлебного дерева, выращиваемые в королевских владениях, но и часть плодов, собираемых на землях знати и средних классов. Ямы эти служили хранилищем. Из них черпали запасы в случае торжеств, которыми отмечались религиозные обряды, похороны и события общественного значения. Некоторые из этих празднеств были весьма пышными и продолжались от трех до пяти дней. Жрецы («таура») руководили религиозными церемониями с помощью «ронгоронго», певцов из аристократических родов, знатоков древней истории. Песнопения ронгоронго сопровождались ударами в барабаны из полых древесных стволов с мембраной из кожи акулы. Кроме того, выступали группы обученных певцов под руководством «поу-капа». Они исполняли «капа» и другие песни, носящие специальные названия, соответствующие теме произведения. Искусные плотники («таура-ракау») тоже принимали видное участие в празднествах, для которых нужно было подготовить помещения, помосты и столы. Жрецы, певцы, певицы и ремесленники вознаграждались за свой труд порцией заготовленных впрок плодов хлебного дерева, завернутых в листья. На более торжественных празднествах пища из королевской «житницы» распределялась между всеми жителями. Даже грудные младенцы и неродившиеся дети получали свою долю в виде добавочной порции матерям и беременным женщинам.

Многие песни капа сохранились и до наших дней, так как местные жители и сейчас любят их слушать и исполнять. Одна из этих песен напоминает «Семь возрастов человека» Шекспира. В этой песне старик вспоминает различные периоды жизни, прожитые им с женой. Последняя строфа гласит:

Мы вдвоем, о любимая,
Когда наши мутные глаза видят лишь туманное небо
И зрение уже не позволяет нам различить его сияние,
О, куда же божество ведет нас?
вернуться

59

Способы погребения у полинезийцев были довольно разнообразны, в зависимости не только от местных обычаев, но и от социального положения умершего: в этом отчетливо сказывался кастовый строй старой Полинезии. Тела умерших вождей и людей из высших сословий хоронили с особыми сложными обрядами, и обычно самый способ погребения был иным. Наиболее распространенными способами погребения в Полинезии были: зарывание в землю (в вытянутом или сидячем положении), водяное погребение и бальзамирование с положением в склеп. Воздушное погребение, широко распространенное у более отсталых народов, встречалось редко, кремация — еще реже. Местами было распространено пещерное погребение. Так, например, простое зарывание в землю применялось к телам рядовых общинников на островах Тонга, Самоа, Таити и др. На Самоа трупы иногда оставляли на подмостках в лесу, а после сгнивания кости зарывали. Водяное погребение (опускание трупов в море) практиковалось на острове Ниуе и, как один из наименее почетных способов, на Новой Зеландии; на Гавайях так поступали с телами рыбаков; разновидностью того же способа было отправление тела умершего на лодке в море (Самоа). Обычай водяного погребения, видимо, возник в эпоху великих переселений и был связан с воспоминанием о стране предков. Покойника как бы отправляли на его прародину. На Маркизских островах тела простых общинников прятали в пещерах или на деревьях; на Гавайях их хоронили в пещерах или в жилом доме. Тела вождей на Маркизских островах бальзамировали и погребали в особых усыпальницах. Так же поступали на Самоа, Тонга и Таити. На Мангареве вождей погребали в священных марае, на Гавайях — в особых тайниках, в пещерах или в святилищах. В настоящее время все эти разнообразные способы погребения умерших вышли из обычая и заменены европейским способом зарывания в землю.

вернуться

60

Автор лишь изредка и вскользь упоминает о тех формах собственности и отношениях эксплуатации, которые существовали у полинезийцев до прихода белых. Буржуазная наука вообще уделяет этим вопросам мало внимания, а иногда и сознательно их затушевывает. В действительности на большинстве островов Полинезии разложение первобытнообщинных отношений к началу XIX в. зашло уже так далеко, что выделилась крупная родоплеменная знать, захватившая в свои руки землю и принуждавшая массу населения нести за право пользования его известные повинности. На основе этого классового (сословного) расслоения намечались уже зародышевые формы государственной власти. Разумеется, эти формы туземной эксплуатации были довольно мягкими сравнительно с жестоким колониально-капиталистическим гнетом, который установили здесь в XIX в. европейские и американские завоеватели.