Другим обычаем был огромный почет, который оказывали мужчины своим сестрам, особенно старшим сестрам. На островах Тонга сестра считалась высшей по рангу, чем брат, и это старшинство распространялось и на детей.
На островах Самоа дети сестры были священны («тама са») для дядей; их боялись, потому что верили, что мать обладает магической силой и может ее использовать во вред обидчику детей. На Тонга дети сестры были «фаху» для дяди и его детей, то есть могли требовать от них дани продуктами и вещами. «Фаху» мог даже взять в наложницы жену дяди. Этот обычай противоречит распространенному во всей Полинезии закону наследования старшинства по мужской линии[91].
Различия между Западной и Восточной Полинезией могут быть объяснены тремя причинами: местными особенностями развития, культурным влиянием островов Фиджи и ранним, отделением от Центральной Полинезии.
Местные особенности развития отразились на искусстве и ремеслах, например на строительстве домов и ладей, а также на выделке лубяной ткани. Местные черты отмечаются во всех частях Полинезии, ибо нигде мастера и художники не придерживались полностью старых образцов. Так союз плотников Та-галоа черпал в своем вдохновении стиль новых строений.
Культурное влияние островов Фиджи сказалось в запрете общения братьев и сестер, широко распространенном в Меланезии, и в наделении властью детей сестры. Эта особая власть на Фиджи обозначается термином «вазу», и, очевидно, тонганцы восприняли не только сам обычай, но также и термин, принявший тонганскую форму «фаху». Фиджийский обычай вазу основан на меланезийской системе вести происхождение по матери. Муж там фактически является гостем в доме жены, а о его детях заботится брат жены. Муж в свою очередь заботится о детях своей сестры[92]. Такая система является столь же необычной для остальной Полинезии, как для Европы или Америки. Влияние Фиджи сказывается также в терминах, обозначающих родство, ягод, корней, мякоть древовидного папоротника, его вьющиеся молодые побеги, а также побеги и стебли ползучих растений и морская трава. Даже в новейшее время все это употребляется в пищу на различных островах в неурожайные годы. Нельзя сомневаться, что первые поселенцы поедали эти растения до того, как были завезены новые. На атоллах единственным съедобным растением были корни портулака (Portulaca sp.), морская трава и, возможно, панданус на тех, островах, куда семена этого растения могли попасть до прихода людей. Панданус, пышно разрастающийся на атоллах, а также на вулканических островах, дает большой плод, разделяющийся на дольки, подобно ананасу. Мякоть дольки составляет съедобную часть плода, а внешняя твердая оболочка содержит семя в водонепроницаемой полости. Высохшие дольки так легки, что могли быть перенесены на большие расстояния океанскими течениями и попасть на острова без участия человека. Профессор Сент-Джон, ботаник музея Бишопа, сообщил мне, что насчитываются десятки видов и разновидностей пандануса на различных тропических островах Тихого океана. Большинство видов встречается только на одном или на нескольких островах, и лишь очень немногие широко распространены. Отсюда можно заключить, что панданус, по-видимому, распространился здесь так давно, что было достаточно времени для образования многих местных видов. Панданус, без сомнения, появился в районе Тихого океана задолго до полинезийцев, хотя последние, несомненно, принесли с собой его культурную длиннолистную разновидность, которую начали выращивать на многих островах. Панданус представлял огромную экономическую ценность для полинезийцев не только благодаря своему съедобному плоду, но и благодаря листьям, идущим на плетение корзин и парусов и для покрытия кровли.
Важными плодовыми деревьями, произраставшими в Полинезии к тому времени, когда европейцы впервые пришли с ней в соприкосновение, были кокосовая пальма, хлебное дерево, бананы и пизанг. Основными клубневыми культурами были таро, ямс, арроурут, куркума и батат. Из прочих растений, используемых человеком, я упомяну лишь бумажное шелковичное дерево, снабжавшее сырьем для изготовления лубяной материи, и кабачок (Lagenaria vulgaris), из которых изготовлялись сосуды. Ботаники утверждают, что все эти растения, за исключением батата, происходят из индомалайского района. Все они переселились в Полинезию до открытия Америки Колумбом и потому не могли быть завезены позднейшими испанскими мореплавателями. Путешествия растений из Индонезии в Полинезию овеяны такой же романтикой, как странствия полинезийских мореплавателей.
Ботаники придерживаются различных мнений по вопросу о первоначальной родине кокосовой пальмы. Некоторые полагают, что ею была Америка, другие утверждают, что Азия, и последние, по-видимому, более правы. Хотя сухой зрелый кокосовый орех может плыть, пока не размокнет, и мог, по-видимому, переноситься течениями и штормами от острова к острову, однако еще не установлено, как долго в состоянии просуществовать живой зародыш внутри ореха. Можно предположить, что кокосовый орех доплывал по течению до соседних островов и укоренялся там, однако нет доказательств, что он мог достичь таким образом и отдаленных островов. Распространение кокосовой пальмы по Полинезии следует приписать человеку. Все съедобные растения и бумажная шелковица, несомненно, ввезены сюда людьми.
Однако переселение растений с одного острова на другой сопровождалось большими трудностями, чем переселение людей, которые везли эти растения в своих ладьях. Человек обладал волей и вез с собой пищу и воду для удовлетворения своих потребностей. Растения же были беспомощными пассажирами с различной силой сопротивления солнцу, ветру и соленой воде. По прибытии на остров, безразлично коралловый или вулканический, человек мог приспособиться к окружающей среде, но растения, которые уцелели во время морского путешествия, приживались только на почве, соответствующей их специфическим потребностям.
Единственными растениями, которые прижились на атоллах, были кокосовая пальма и стойкая разновидность таро, которая росла в рвах, вырытых до подпочвенной солоноватой воды. Нежные разновидности таро требовали вулканической почвы. Другим съедобным растением атоллов, иногда употреблявшимся в пищу, было «нони» (Morinda citrifolia), и человек мог способствовать ее распространению. Все остальные культурные съедобные растения приживались только на вулканической почве и поэтому не могли переселиться в Полинезию морским путем через усеянное атоллами пространство. Микронезийский путь, следовательно, не годился для растений, ибо вулканические острова кончаются на Кусаие или по крайней мере у островов Банаба и Науру. Расстояние от Кусаие в Каролинском архипелаге до островов Общества составляет свыше 3000 миль, а до Самоа — 2500 миль. Промежуточные атоллы заселялись в течение длительного периода времени. В течение этого времени только кокосовая пальма, грубое таро, панданус и «нони» могли, переносясь с атоллла на атолл, попасть в Центральную Полинезию.
Другие съедобные растения могли распространяться в восточном направлении по Тихому океану только по тому пути, где вулканические острова представляли промежуточные базы, лежавшие на доступном расстоянии друг от друга. Таков южный путь через Меланезию. Я, правда, не ботаник, но предполагаю, что хотя полинезийцы и прибыли в Центральную Полинезию микронезийским путем, такие съедобные растения, как хлебные растения, хлебное дерево, бананы, ямс и менее грубое таро, были сначала завезены из Индонезии на Новую Гвинею и затем, распространены меланезийцами вплоть до их крайнего восточного форпоста — Фиджи.
Древние разведывательные группы полинезийцев, которые прибыли из Микронезии прямо в центр Полинезии, на Ра'иатеа, на ее север, Гавайи, или на Самоа, находящееся в основании треугольника, могли привезти с собой только кокосовую пальму, панданус, «нони» и грубое таро. В Куалоа на острове Оаху (Гавайи) имеется глубокий и широкий ров, столь древний, что сами гавайцы не могут объяснить для чего он был вырыт. Сооружения, которые не могут быть объяснены людьми более поздней культуры, обычно принадлежат к более ранней культуре, умершей так давно, что ее памятники стали загадкой. Нельзя ли предположить, что глубокий ров, прорытый до подпочвенной воды, является свидетельством разведения грубой разновидности таро, ввезенной первыми поселенцами непосредственно с атоллов и заброшенной, когда лучшие сорта достигли Гавайских островов в более позднее время?
91
Архаические черты общественного строя самоанцев сказались не только в сохранении некоторых старинных семейных обычаев, но и в более существенных фактах, которые ускользнули от внимания Те Ранги Хироа. Базу социального быта островитян Самоа составляла в прошлом патриархально-семейная община (аинга, фале) совместно живущих родственников четырех-пяти поколений (30–40 человек), во главе со старейшиной — тулафале (он же семейный жрец). Несколько таких патриархальных общин составляли сельскую общину, управлявшуюся советом (фоно) из, представителей семейных общин. Земля принадлежала общинам, частной земельной собственности не было. Однако от первобытного демократизма общественный строй самоанцев был уже далек. Общество делилось на сословия: «алии» — вожди; «тулафале» — свободные общинники; безземельные и неимущие люди, отбившиеся от общины; пленные рабы. Сами общины делились на аристократические и простые. Между ними складывались, отношения зависимости и эксплуатации. Тем не менее до таких резких классовых противоречий и до примитивных форм государства, какие складывались в других частях Полинезии, самоанцы перед появлением европейцев не дошли.
92
Обычаи типа «авункулата» (тесная связь племянника с дядей со стороны матери) и им подобные являются несомненными остатками эпохи матриархального рода. Они свидетельствуют о большей архаичности общественного строя Западной Полинезии сравнительно с Восточной; в этом отношении острова Самоа и Тонга действительно близки к Фиджи, где сохранилось еще больше пережитков материнского рода