Девушка не приходила в себя уже три дня, и Арчер очень тревожился. Он даже запретил врачу ставить ей, пиявки, полагая, что кровь нужна пострадавшей больше, чем им.

Одна из гостиничных служанок открыла перед Арчером дверь. Она была приставлена к девушке в качестве горничной — причесывала ее, обмывала, а иногда, возможно, и произносила молитву с просьбой вернуть больной сознание. Сент-Джон молча пожелал ей успеха в обращении к Господу.

Он бросил хмурый взгляд в сторону подобострастно-то врача и обратил свой взор на лежавшую в постели. У его жертвы было лицо с картин французского художника Юстиса Лесюэра: волосы напоминали своим оттенком золотое сияние рассвета, губы чуть полноваты по английским меркам, нос курносый. Во время обследования врач поднял ей веки, под которыми скрывались глаза цвета лесной зелени. Девушка была красива той пышной красотой, которая вызывала у Сент-Джона мысли об изумрудных лугах или натюрмортах со спелыми фруктами. Впрочем, ни одна из ассоциаций не отвечала месту и времени.

Голова больной метнулась на подушке: она явно пыталась вырваться из опутавшей ее паутины сновидений. Какой кошмар удерживает ее в своих объятиях, какие колдовские чары завладели ее разумом?

Руки у девушки были белые, с округлыми ногтями. На левой руке поблескивало простенькое, без всяких украшений золотое колечко. Как ему, однако, не повезло! Куда проще было бы сбить старую грязную старуху или нищего пропойцу. А его жертвой оказалась дама с соблазнительной фигурой и матовой кожей цвета слоновой кости, чей муж, без сомнения, уже разыскивает ее. Какая ирония!

Пропавшие жены.

Возможно, и Алиса лежит где-то без сознания, как эта женщина, и ждет спасения. Или она безмятежно спит в объятиях любовника, живет в достатке и довольстве, не мучимая чувством вины или угрызениями совести? Или просто спряталась где-то и ждет, что он будет страдать и раскаиваться?

Где же его жена?

Каждый день с той же неизбежностью, с какой садится солнце, перед ним вставал этот вопрос. Посмотри правде в глаза, Арчер! Ты ведь хочешь этого, жаждешь ответа.

Нет.

Он не станет смотреть правде в глаза. Слишком больно и тяжело.

— Она очень ушиблась, сэр. У нее все тело в синяках. — Молоденькая служанка сообщила ему об этом, будто он сам не видел, что эта женщина чудом избежала смерти. — У нее рана на бедре и вся грудь в ссадинах. — Произнося последние слова, горничная вспыхнула и смешалась. — Но ей все равно повезло, сэр. Мою сестру Салли однажды чуть не затоптали до смерти. Лошадь мистера Хоггина, злобная скотина, лягнула ее, сэр, так она четыре дня пролежала без памяти. И за все это время ни словечка не сказала, не издала ни звука…

Над толпой, собравшейся у маленькой каменной церкви, раздался женский смех. Невеста в бледно-желтом платье, ее светлые волосы будто впитывают в себя яркий дневной свет. Красота девушки оттеняется простотой ее наряда. Рядом стоит мужчина, возвышаясь над ней почти на фут. Она кажется слишком хрупкой по сравнению с его мужественной красотой. У него темные волосы, черты лица четкие, фигура крепкая и мускулистая. Он стоит в непринужденной позе, но его дерзкий взгляд предостерегает против любых посягательств на его личность, намекает на бурлящие в нем чувства, которые он тщательно скрывает.

Вокруг невесты толпятся оживленные женщины, жених молчит. Молодая улыбается, а он хранит серьезность. И тем не менее между ними угадывается прочная связь, словно он поглощает то, что излучает она. И оставляя их отделенными друг от друга. Двое, но не супружеская пара.

Вспышка, Миг во времени. Чернота.

Это было то самое лицо, которое Мэри-Кейт всю свою жизнь видела перед собой в зеркале. Зеленые глаза с коричневыми искорками — когда-то давно братья дразнили ее, говоря, что, если она заблудится в лесу, они не смогут ее отыскать. Рыжие волосы — и не подобрать другого слова, чтобы описать их, — слишком яркие, вызывающие к ней интерес того рода, к которому она никогда не стремилась. Рот немного великоват, будто вот-вот улыбнется. Веснушки на носу, который она всегда считала слишком маленьким. И упрямый подбородок, совсем не соответствующий ее положению и месту в этой жизни.

Мэри-Кейт и сама не знала, почему так пристально разглядывает себя. Неужели она и вправду три дня находилась без памяти?

Ей посчастливилось, что она осталась жива, если верить чуть слышным словам молодой служанки. А раны и синяки совсем не большая плата за это. Данное суждение совпадало и с мнением врача, который почти неотлучно находился у ее постели, склоняясь над ней, как привидение, до тех пор, пока она не начала различать иссохшее, морщинистое лицо. Ежедневное присутствие доктора Эндикотта сопровождалось отвратительным тонизирующим средством, приготовленным, как он сказал, из жира печени трески, меда и малой толики имбиря. Мэри-Кейт содрогнулась при воспоминании о снадобье.

Она положила зеркальце на ночной столик рядом с букетом пурпурных роз в глиняной вазе. Ей вроде не очень нравятся розы, но это, должно быть, еще одно забытое воспоминание…

А какие она видит сны!

Конечно же, из-за ранения, потрясения после случившегося и трехдневного сна. Это наверняка единственное объяснение тех странных снов, проблесков памяти. Но почему некоторые воспоминания кажутся отрывочными и словно бы не принадлежащими ей? Как глупо! Кому же еще они могут принадлежать?

А между тем они вовсе и не похожи на воспоминания. Блистательная свадьба, еще более удивительное путешествие в Венецию, Флоренцию, Рим. Непонятные видения для женщины, свадьба которой была обычной гражданской церемонией и которая пережила свою первую брачную ночь терпеливо и не строя никаких иллюзий. А свадебным путешествием Мэри-Кейт стала поездка в Корнуолл вместе с мужем-адвокатом.

Она приняла желаемое за действительное? Мечты, лелеемые юной, наивной девушкой и воскресшие из-за ранения? Только удивительно, что сны переполняют странные подробности и незнакомые ей люди.

Она пожала плечами. Возможно, никогда не удастся разгадать эту загадку.

Молоденькая служанка помогла Мэри-Кейт обтереть, тело влажной тканью, и теперь она сидела на краю кровати, свесив ноги. Вместе с зеркалом служанка принесла сообщение, что благодетель Мэри-Кейт собирается до своего отъезда нанести ей визит. Девушка вряд ли могла уклониться от этого, поскольку только благодаря его доброте за ней заботливо ухаживали. По правде говоря, он не виноват в несчастном случае, просто так получилось.

Девушка снова улеглась в постель, подобрав тяжелые складки ночной рубашки. Как и все предметы ее гардероба, она была хорошего качества, но сильно поношенная. Материальное положение Мэри-Кейт в последние месяцы не позволяло ей покупать ничего, кроме самого необходимого, а одежда всегда казалась менее нужной, чем пища или плата за маленький дом.

Мэри-Кейт совсем ослабела. Даже для того, чтобы просто улечься под одеяло, ей пришлось собрать все силы. Болело и ныло все тело — даже те места, которые, по ее мнению, не могли болеть, — синяки явно начали сходить. Нет, эта неприятность не помешает ей! Она достигнет поставленной цели. Ей некогда болеть. Вот сейчас она встанет и дойдет до кресла в другом конце комнаты. Это очень легко и просто…

Девушка не ожидала, что в голове у нее застучит, что появится ощущение, будто двигается она медленно, продираясь сквозь ставший неожиданно густым воздух. Ноги, казалось, прилипали к холодным доскам пола, каждый шаг давался с таким трудом, что прошла, похоже, вечность, прежде чем Мэри-Кейт тяжело опустилась в кресло с решетчатой спинкой.

Голова раскалывалась. Мэри-Кейт откинулась на спинку, положила ладони на орлов, вырезанных на подлокотниках кресла, и в изнеможении закрыла глаза.

Однажды, еще девочкой, она бежала домой через поле, и ее застигла весенняя гроза. Молния ударила в дерево в десяти футах, страшно перепугав ее, и Мэри-Кейт какое-то время лежала за рухнувшим стволом, чувствуя запах горелого дерева и другой, едкий, запах, который был ей незнаком, но который она так и не смогла забыть. И вот теперь она снова ощутила его в этой комнате, вдалеке от тех мест, где играла ребенком.