Он часто думал, что, пожалуй, не так уж плохо узнать о женщинах от самой непохожей на них представительницы этого пола. Его мать была человеком, который всегда боролся с предрассудками, избегая послушания и внешних приличий. Она тратила свои деньги на сиротские приюты. Каждый месяц, в какой бы стране ни находилась, она брала бедного ребенка, затрачивала множество денег на то, чтобы найти для него семью, в которой о ребенке заботились бы и любили его. Она помогала тем людям, кто учился какому-нибудь ремеслу, чтобы прокормить себя, и, воздев к небу руки, покидала тех, кто не хотел этого делать.

Но сына она никогда не покидала.

Она всегда находилась дома, когда он приезжал на каникулы, требуя, чтобы он привозил в Сандерхерст своих друзей. Она защищала его от тех женщин, которых больше привлекал не сам Сент-Джон, а его состояние. Даже толпа родственников, которых он поддерживал, была вынуждена до его совершеннолетия сначала обращаться к матери, и такое положение вещей оказалось очень целесообразным. Берни, в конце концов, не видела ничего плохого в том, чтобы оказывать помощь из тех денег, которые на это предназначались. Казалось, источник неисчерпаем. Просители были удовлетворены, Арчер доволен: он больше не выслушивал жалобные истории дальних родственников о своих несчастьях, а Берни наслаждалась властью.

Даже уехав из Англии, она не покинула его. В ежемесячных письмах рассказывала о том, что с ней случалось, размышляла о жизни, а бывало, разбирала его ошибки, бранила за тот или иной, по своему усмотрению, грех.

Арчер никогда не женился бы на женщине, которая смотрела бы на него как на банкира, удовлетворяющего любые ее прихоти. Он считал, как ни банально это звучит, что жена должна обожать его и детей, которые боготворили бы его. Сказочная жизнь! А Сандерхерст — самое подходящее место для основания династии. Здесь были потайные комнаты, по крайней мере три скрытые лестницы, большая, хорошо освещаемая библиотека и тысяча мест для игр. Здесь были высокие потолки и похожие на темницу погреба. Иными словами, готовый рай для его будущих детей. Только их здесь не будет. Из-за исчезновения Алисы.

Интересно, подарил ли он Мэри-Кейт ребенка? Он послал свое семя так глубоко в нее, что удивительно, если этого не случится. «Нет, более того, Арчер. Ты испытал сегодня самое сильное в жизни ощущение».

Какой у них мог бы быть ребенок? Темноволосый мальчик с сияющими зелеными глазами? Девочка с волосами морковного цвета и черными глазами? Маленькое подобие их обоих и с таким же характером? Он поймал себя на том, что много бы отдал, чтобы узнать это От этой мысли впору бежать отсюда прочь.

Он оперся о буфет, предварительно еще раз наполнив стакан, и стал наблюдать за тем, как две самые интересные женщины, которых он когда-либо знал, рассматривают друг друга.

— Итак, я установила, что ты не Алиса, девочка, но еще не выяснила, кто же ты.

Мэри-Кейт посмотрела на Арчера. Обычно его защиты нельзя было добиться таким отчаянным взглядом, но он не мог не откликнуться на молчаливый призыв: ведь этим вечером он уложил ее в свою постель. Оба эти события скорее всего будут иметь далеко идущие последствия.

— Мэри-Кейт — моя гостья, мама, и это все.

Берни выгнула бровь. Когда его неподражаемая мать успела пристраститься к молчаливому сарказму?

Она повернулась к Мэри-Кейт и положила теплую ладонь на руку молодой женщины:

— Тебе нравится в Сандерхерсте?

В глазах Берни промелькнула искорка интереса, хотя, возможно, Арчеру это просто показалось. Он понимал, что противостояние оказалось неравным. Мэри-Кейт, не благородного происхождения и не видевшая мира, не могла безнаказанно проигнорировать правила приличия. Позволить ей стать его любовницей — одно, но позволить матери в целях защиты сына вцепиться в эту женщину — совсем другое.

Он подошел к дивану и протянул руку. Поднимаясь, Мэри-Кейт положила пальцы на его ладонь. Легкое, вежливое движение, сотни раз повторяемое за день мужчинами и женщинами. Но какой глубокий отклик оно нашло в нем! Невинное прикосновение напомнило о другом интимном движении внутри нее.

— Уже поздно, — сказал он, пресекая вопросы матери и заставляя ее оставить при себе любые замечания. — Завтра у тебя будет много времени для вопросов.

— А для ответов, Арчер? Для них будет время?

Берни без улыбки посмотрела на него, потом перевела глаза на Мэри-Кейт. В глазах матери отразилось то, что он уже видел раньше — когда упал со своего первого пони или когда его избил отец.

Не ответив, он увел Мэри-Кейт из комнаты.

— Нет-нет, бивень слона пойдет вон туда! А это, мой дорогой, богиня плодородия, а не удачи. Ты ничего не добьешься, с таким пылом поглаживая ее груди. А, вот и ты, девочка! — проговорила она, заметив остановившуюся на пороге Мэри-Кейт. — Я услышала о тебе много интересных историй, Мэри-Кейт Беннетт.

Мэри-Кейт помедлила в дверях.

— Помочь вам разобрать вещи, графиня?

— Половина удовольствия по окончании путешествия — доставать вещи, которые в начале него казались бесценными. Однажды я перебралась через Пиренеи с целым сундуком венецианского стекла. Грустно признать, но лишь около половины его перенесло перевозку на мулах, но, с другой стороны, над осколками и стоит поразмышлять. Поможешь разложить по местам все эти вещи, теперь, когда вокруг стоит моя мебель?

— Вы всегда путешествуете со своей кроватью?

— Со своей кроватью, своим стулом, своими перинами и коврами. Какой прок от такого количества денег, если не можешь найти им применения? И прежде чем ты вздернешь свой носик, девочка, подумай о том, как рады все эти трудяги, когда я приезжаю, и рады еще больше, когда я уезжаю.

— У меня и в мыслях не было ничего подобного, поскольку я из тех, кто только выгадывает от вашего существования.

— Твоя улыбка слишком задумчива, моя дорогая девочка. Как солнце, посылающее лучи из-за тучи. Итак, ты из крестьянского сословия?

— Из него. Я оказалась здесь не просто для утех вашего сына. Большую часть своей жизни я честно работала.

Было бы трудно укрыться от ее прямого взгляда, если бы даже Берни и захотела. Но она лишь коротко кивнула.

— Ну что ж, на этот вопрос ответ получен. У тебя великолепные волосы, девочка, тебе следует носить их распущенными. Так, должно быть, выглядела Гигиея (Богиня здоровья в греческой мифологии Богиня здоровья в греческой мифологии).

— Не девочка. Мэри-Кейт. Берни бросила на нее взгляд:

— Прошу прощения?

— Мне не нравится, когда меня называют девочкой. Я не девочка с того дня, как ко мне пришли первые месячные.

Прямота заявления заставила Бернадетт вытаращить глаза и издать смешок.

— Мне кажется, ты мне понравишься, Мэри-Кейт из крестьянского сословия. Если, конечно, — она ткнула в ее сторону пальцем, — ты не окажешься глупой. Не выношу глупых женщин. От большинства мужчин нечего ждать, кроме среднего уровня, за редким исключением. Но женщины либо блистают умом, либо непроходимее ослиной задницы.

— Постараюсь ослепить вас своим сиянием.

— Не смейся надо мной, Мэри-Кейт, я вижу это по твоим глазам. Ты будешь звать меня Берни. Мне совершенно не нравится имя Бернадетт, и на графиню я не отзываюсь, только если это помогает укрепить положение в свете. Исключительная глупость считать титулованных людей достойнее тех, кто титула не имеет. Благородное происхождение — это случай, а быть по-настоящему благородным — совсем другое. Ты не согласна?

Наверное, так чувствует себя человек, когда огромная река выходит из берегов. Никто не ожидает наводнения, особенно в низовьях, где не шли дожди. Но Бернадетт Сент-Джон была подобна полноводной Темзе, опасной для всего лежащего на ее пути. Она не столько говорила, сколько увлекала людей.

— Значит, ты считаешь, что тебе являются духи? — Похоже, один из способов начать беседу — заставить жертву думать, что разговор не коснется никаких неприятных вещей, а затем швырнуть в нее вопросом с живостью фехтовальщика. — Ну? Ты видишь духов или слышишь их?