Она осмотрелась, понимая, что само ее присутствие выводит его из себя.
— Это моя лаборатория, мадам.
— Лаборатория?
— Совершенно верно.
Сказал как отрезал. Находясь в стеклянном здании, нужно быть осторожнее, Арчер Сент-Джон таким тоном, как острым ножом, можно разрезать сверкающие панели.
— Вам нравится возиться с растениями, Арчер?
— Я не «вожусь с растениями», как вы изволили выразиться. Вас не касается моя работа в оранжерее.
— Из чего я делаю вывод, что вы больше ничего не скажете и продолжите молчать, поджав губы.
— Я был бы признателен, если бы в будущем вы воздержались от появления в подобных местах. Здесь для вас нет ничего интересного, мадам.
— За исключением вас, Арчер. Вы самая привлекательная часть Сандерхерста.
Выражение его лица вызвало у нее улыбку. Она разглядела замешательство и что-то еще, очень быстро упрятанное под маску холодности, но возбудившее в ней любопытство и смелость.
Она без труда нашла оранжерею. Через служанку спросила Джонатана, похожего на лорда мажордома, благодаря которому хозяйство графа находилось в безупречном порядке. Джонатан, не колеблясь, указал ей путь в лабораторию Сент-Джона, только задумчиво посмотрел на девушку, прежде чем направить ее туда.
Она никогда раньше не думала, что растения могут стать предметом научных исследований. Она шла следом за Арчером вдоль рядов с нежными ростками, рядом с которыми были прикреплены таблички с длинными латинскими названиями. Одни растения были не больше ее ногтя, другие сидели в больших глиняных горшках, стоявших под приспособлениями, напоминавшими раструб лейки. Когда она проходила мимо одного из них, внутри него забулькала вода и душем низверглась на растение.
Мэри-Кейт закрыла глаза и подставила лицо под облако водяной пыли. Кожу закололо тысячью иголочек. Она улыбнулась, потом открыла глаза и увидела, что Арчер Сент-Джон смотрит на нее без своей обычной сдержанности. На мгновение маска безразличия упала, и девушке открылось лицо человека.
Во взгляде Сент-Джона не было ничего неделикатного, однако у Мэри-Кейт все равно родилось такое ощущение. Обещание удовольствия, проблеск чего-то загадочного, приятного и совершенно ей неизвестного. То ли от страха, то ли от предвкушения ее тело наполнилось теплом.
И тут же все пропало. Тепло осталось, тревожа, заставляя затаить дыхание, но настоящий человек снова спрятался за безразличием. А может, и вовсе не появлялся?
— Как видите, это не совсем обычная «возня с растениями», миссис Беннетт. Я очень серьезно отношусь к своей работе.
— Можете называть меня Мэри-Кейт. Я ведь обращаюсь к вам Арчер.
— Знаю.
Прозвучало ли в его голосе неодобрение? Какой он все-таки двойственный человек: одной рукой манит, а другой — отстраняет!
— Надеюсь, вы не против принципов равенства. Он поднял бровь:
— Вы часто высказываете то, что думаете, Мэри-Кейт? Заверяю вас, даже если коровы будут не против, вам с трудом удастся найти работу с такими привычками.
Она улыбнулась, услышав, как он произнес ее имя, и провела пальцами по нежным перышкам папоротника, размышляя, хочет ли он услышать правду или просто подходящий в данной ситуации ответ. Без сомнения, второе, но их отношения с самого начала несли на себе отпечаток непонятной искренности. Впрочем, какое это теперь имеет значение!
— Я всегда скрывала свои мысли, Арчер, была такой, какой окружающие хотели меня видеть. И обнаружила, что самое трудное в жизни — сначала понять, кто ты, а потом решить, как вести себя, оставаясь самой собой. Идешь ощупью, словно нашариваешь в темноте туфлю. Никто не подскажет, как быть собой, нигде это не написано. Нет, я не часто говорила другим то, что думала. Я приобрела эту привычку только в последнее время.
Он ничего не сказал в ответ на ее признание. А повел в ту часть оранжереи, где было свободное пространство, предназначенное для опытных работ — прививки одних растений и черенкования других. Вдоль одной стены стоял стеклянный ящик. Девушка обратила на него внимание, и Сент-Джон объяснил, для чего он предназначен:
— Это для больных растений. Для зараженных ростков.
— И что с ними делается?
— В основном они погибают, — сказал он.
— Но вы держите их здесь.
— Потому что они могут выжить.
Мэри-Кейт повернулась и пристальна посмотрела на Сент-Джона, с тем же выражением, с которым он смотрел на свои образцы, — с интересом и надеждой.
— Чем вы еще здесь занимаетесь, Арчер?
— Выращиваю кое-что, — ответил он, и в голосе его прозвучал сарказм. — Растения, которые, как считают, не могут расти в Англии.
Он с трудом стащил перчатки и открыл еще одну дверь. Они оказались во влажном и светлом помещении. К высокому потолку крепились факелы, пятна копоти говорили о частом их использовании. Постоянная влажность поддерживалась системой орошения, как в соседней комнате.
Граф подвел Мэри-Кейт к незнакомому ей дереву с простыми листьями и маленькими белыми цветами, собранными в выпуклые грозди.
— Это Pimentа, dioica — пояснил он, нежно касаясь листьев пальцами. — Когда ягоды созревают, их сушат и используют как пряность.
Он открыл стеклянную банку, которую достал с верхней полки, и окунул в нее палец. Поднес его к самому рту девушки, наблюдая при этом за выражением ее лица. Попробуй это, говорили слова. Попробуй меня, говорило движение.
— Это растение называется гвоздичный перец, — произнес он, осторожно встряхнув пальцем над ее нижней губой. Частички пряности прилипли к губе.
Мэри-Кейт осторожно коснулась языком протянутого пальца, ощущая вкус корицы, гвоздики и чего-то еще. Сент-Джон осторожно провел пальцем вокруг ее рта, как бы распространяя вкус. Кожа стала влажной и слегка онемела.
— Я экспериментирую с лавром, как вы могли почувствовать.
Он открыл еще одну склянку, и оттуда пахнуло корицей.
Мэри-Кейт отступила, радуясь, что он не стал предлагать ей попробовать. Ее сердце билось так сильно, что удивительно, как он не высказался по этому поводу.
Еще в одной банке оказалась тягучая жидкость, похожая на масло. Арчер повел ею перед носом Мэри-Кейт, и она чуть не задохнулась.
— Сильный запах, верно? Камфарное масло. Мне говорили, что врачи советуют своим пациентам вдыхать его.
— Для чего? — Глаза у нее все еще слезились. Он усмехнулся, совсем как мальчишка:
— Возможно, в нем заключена волшебная сила.
— Уж лучше я буду нюхать корицу.
— Или гвоздику?
Она уклонилась от ответа, выйдя из комнаты под предлогом, что хочет полюбоваться хрупкими орхидеями.
— Ацидантера, — тихо проговорил Сент-Джон. — Ее привезли из Африки. Считайте это еще одним моим чудачеством, но я хочу заставить цвести тропическое растение. Признаюсь, во многом я делаю это из тщеславия — я могу выиграть. Но с такой же степенью вероятности могу и проиграть.
— У вас такие разнообразные интересы, весьма необычные для землевладельца.
— Землевладелец, кораблестроитель, серебряных дел мастер, негоциант. Вы наверняка знаете о размере моего богатства и его источниках. Сент-Джоны занимаются предпринимательством с тринадцатого века, Мэри-Кейт. Почти пять веков торговли пряностями создали состояние, которое не в силах промотать даже самый расточительный из Сент-Джонов. Кстати сказать, я обеспечиваю их всех.
Она ничего не ответила, а он перешел к другому причудливому растению, сорвал с нижней ветки небольшой овальный плод.
— Pouteria campechiana, — сказал он, подбросив фрукт на ладони.
Откуда-то Арчер извлек маленький ножик и вонзил его в плод. Распространился запах мускуса, отнюдь не противный, просто непривычный. Даже это он проделал изящно, чего нельзя было ожидать от такого большого мужчины.
Похоже, Арчер Сент-Джон никогда не бывает неуклюжим. Кто же этот мужчина, стоящий в лучах солнца? Совершенно обычное существо или сложная натура, которую не так легко понять?
Сент-Джон самым чинным образом протянул Мэри-Кейт на ладони ломтик плода, и она двумя пальцами взяла его, думая о том, что бы стала делать, если бы он решил снова покормить ее.