Половцы широкой лавиной подошли к валу, остановились на значительном расстоянии. Вот небольшой отряд выскочил на быстрых конях и помчался вдоль строя русов, осыпая их тучей стрел. Не успела эта группа всадников умчаться за линию основных сил, как вырвались новые степняки, и рой длинных тяжелых стрел устремился на неподвижный строй. За второй волной последовали третья, четвертая... Святополк нервничал, видя, как его воины несут большие потери. Бой начинался совсем не так, как он планировал. Наконец он не выдержал и бросился вперед, увлекая за собой киевлян. Половцы только этого и ждали. Их удар был настолько сильным, что правое крыло русов дрогнуло и стало подаваться к валу. И вот уже половцы на их плечах взобрались на вал. Ни Ростислав, ни Мономах не могли ничем помочь: на них навалились превосходящие силы противника.

Буривой оказался в самом центре сражения. Он дважды бросал своих конников на врага, отгонял от вала, но возвращался обратно, видя, что может быть окружен. Потом почувствовал, что наступил перелом. Кочевники лезли со всех сторон. Буривой понял, что врагам удалось разгромить киевлян, и теперь они всеми силами бросились на Мономаха и Ростислава. Русы стали медленно пятиться к реке, с остервенением отбиваясь от озверевшего врага.

Выскочив на берег, Буривой с ужасом увидел, что река вспухла желтыми потоками и вот-вот выйдет из берегов. Видно, в ее верховьях прошли еще более сильные дожди, и большая вода дошла до них. Выставив линию лучников, он приказал своим воинам переправляться на ту сторону.

Недалеко от него оказался Ростислав. Переяславский князь был растерян, шлем был сбит с его головы, мокрые волосы ниспадали на лицо, он что-то выкрикивал, пятясь к воде. Наконец его конь вошел в воду и поплыл, но сильный поток развернул лошадь, она завалилась на бок. К брату кинулся Мономах, за ним Буривой и еще несколько воинов, но железные доспехи потянули юношу на дно. Он несколько раз беспомощно взмахнул руками и исчез в бурлящем водовороте. Буривой услышал животный крик Мономаха, его безумные глаза. К нему кинулись дружинники, подхватили на руки и вытащили на берег. Там его усадили на коня, и он, мокрый, согнувшись, с потухшим, мертвым взглядом, не оглядываясь, поехал прочь от страшного места.

Вокруг Буривого сгрудились с полтора десятка оставшихся в живых воинов его сотни. Он некоторое время подождал, вглядываясь в кипевший от множества людей и лошадей бурный поток воды, откуда неслись дикие крики, ржанье коней и звон металла, и дал приказ на отступление. Они медленно двигались на север, отбивая наскоки отдельных отрядов половцев. Впрочем, долго их не преследовали: враг торжествовал небывалую победу и не стал испытывать судьбу в борьбе с вооруженными людьми, их ждала беззащитная Русь с ее богатствами и многочисленными пленными, которых можно было увести и продать в рабство.

«Это Бог напустил на нас поганых, не их милуя, а нас наказывая, чтобы мы воздержались от злых дел, – писал летописец. – Наказывает он нас нашествием поганых; это ведь бич его, чтобы мы, опомнившись, воздержались от злого пути своего...

И наказаны теперь. Как поступили, так и страдаем: города все опустели, села опустели; пройдем через поля, где паслись стада коней, овцы и волы, и все пусто – ныне увидим; нивы заросшие стали жилищем зверям. Но надеемся все же на милость Божью, справедливо наказывает нас благой Владыка, «не по беззаконию нашему соделал нам, но по грехам нашим воздал нам».

Половцы завоевали много и возвратились к Торческу, и изнемогли люди в городе от голода, и сдались врагам. Половцы же, взяв город, запалили его огнем, и людей поделили, и много христианского народа повели в вежи к семьям своим и сродникам своим; страждущие, печальные, замученные, стужей скованные, в голоде, жажде и беде, с осунувшимися лицами, почерневшими телами, в неведомой стране, с языком воспаленным, раздетые бродя и босые, с ногами, исколотыми тернием, со слезами отвечали они друг другу говоря: «Я был из этого города», а другой: «А я – из того села»; так вопрошали они друг друга со слезами, род свой называя и вздыхая, взоры возводя на небо к Вышнему, ведающему сокровенное».

Ослаблением позиций Владимира Мономаха тотчас воспользовались его противники. Великий князь Святополк отнял у него Смоленск. Туда был посажен брат Олега – Давыд Святославич, который тут же внезапно напал на Новгород и выгнал оттуда сына Мономаха – Мстислава. В августе 1094 года тмутараканская дружина Олега Святославича появилась под Черниговом. С собой Олег привел огромное половецкое войско. Город был взят в плотное кольцо. Олег приказал жечь посады, чтобы показать, что не уйдет, пока не возьмет город, владение своего отца. Половцы кинулись грабить округу.

Рано утром 7 августа войска Олега пошли на приступ. Половцы стояли в стороне, они ждали своего часа, чтобы русы истощили себя во взаимной борьбе, и без больших потерь взять Чернигов и подвергнуть его грабежу, а жителей увести в полон.

Буривой защищал крепостную стену между двумя башнями. В его дружину влились вооруженные крестьяне, городской люд. Горе-вояки, мечи держали, как палки. Но других воинов не было, и обучать их времени тоже не было. Женщины, подростки кипятили воду и смолу.

Прислонившись плечом к зубцу, Буривой мрачно наблюдал, как из Олегова стана выскакивали воины и торопливо бежали к крепостной стене. Скоро они будут рядом, их надо будет поражать всеми силами и средствами, убивать и калечить русских людей, таких же, как он сам. Кто выдумал эту проклятую войну?..

Приступ был отбит с большими потерями для Олегова войска. Под стенами крепости среди головешек и разрушенных очагов валялись трупы, ползали и стонали раненые. Подъехали всадники, стали кричать, чтобы позволили убрать своих, убитых похоронить по-христиански, а раненых перевязать и унести с собой. Со стен отвечали, что препятствий чинить не станут.

На княжеском совете гадали, пойдет или не пойдет Олег на новый приступ? Ряды защитников тоже значительно поредели, противник мог прорваться, а там недалеко до беды...

– Надо, князь, идти на переговоры, – хмуро говорил Дмитра Иворович, держа между коленами длинный меч. – Показали мы Олегу, что город будет защищаться. Можно выторговать выгодные условия мира.

– А не поймет ли он это как нашу слабость? – возразил осторожный Ратибор.

– Может. Но если тмутараканцам удастся прорваться, а следом хлынут половцы?..

Мономах прохаживался по горнице. Сказал после долгого молчания:

– Не будем торопиться. Любая война несет долю риска. Думается мне, что не решится Олег напасть на город в ближайшие дни. Надо ему зализать раны. И половцев он постарается не допустить в Чернигов. Как-никак, он намерен править черниговской землей, и грабежей степняков черниговцы ему не простят. Не резон ему восстанавливать против себя своих подданных... Давайте подождем.

На седьмой день осады к главным воротам подъехал всадник, заиграл в рожок. Когда отворилось окошечко, крикнул:

– Приглашает князь Олег своего брата Владимира на переговоры в чистое поле. Говорит, что надо решать споры родственников не оружием, а добрым согласием.

Доложили Мономаху. Тот не замедлил с ответом:

– Передайте брату Олегу, что согласен на мирные переговоры.

Встретились они на виду обоих войск. Владимир Мономах подъехал рысцой, не спеша слез с коня, взял его под уздцы. Олег примчал галопом, поднял коня на дыбы, легко соскочил на землю, высокий, тонкий, гибкий. Внешностью он пошел в мать, женственное лицо его с мягкими чертами было красиво, губы толстые, чувственные. Только большие глаза смотрели холодно и настороженно, они были будто с другого лица, жили своей жизнью, выдавая внутренний мир этого человека, равнодушного и беспощадного к людям.

– Здравствуй, брат, – сквозь зубы сказал Олег, вглядываясь в непроницаемое лицо Мономаха.

– Здравствуй, брат, – ответил Мономах, не шелохнувшись. Они долго стояли, молча разглядывая друг друга. Помнили то время, когда вместе шли походом в Богемию, когда были не только братьями, но и лучшими друзьями, когда бок о бок сражались против общего неприятеля, не щадили своей жизни ради обшей победы, ради славы Руси. А теперь разделы и переделы Рюриковых земель превратили их в непримиримых, смертельных врагов.