Зато в Смоленске князь даже не встретил и не пригласил во дворец. Пришлось перебиваться в каких-то домах у зажиточных горожан: то ли купцов, то ли хозяев мастерских. Ночью Пригожу жалили клопы, а утром, когда она вставала, от кровати стайкой разбежались тараканы.

В пути она обдумывала пути побега. Сначала собиралась где-нибудь отстать или, забрав лошадь, ускакать до ближайшего города, а оттуда добраться до Чернигова. Даже попыталась ночами осуществить задуманное. Однако при малейшем шуме люди из обоза тотчас просыпались, поднимали спросонья голову, спрашивали: «Кто там ходит? Чего надо?» Поэтому любая попытка увести лошадь была обречена на провал; люди боялись воров и сторожили добро усердно.

Тогда она решила, что по прибытии во Владимир выберет удобное время, отпросится в город и, оставшись одна, купит коня и ускачет. Она даже придумала хитрость: проедет на виду у всех через ворота, которые ведут в сторону Новгорода, а сама повернет на проселочные пути и по ним достигнет киевской дороги. Пока ее хватятся, пройдет день. Потом целый день будут скакать в направлении Новгорода. Таким образом, она выиграет целых два дня и будет далеко от Владимира. До Киева воинам Ярослава ее не догнать, а от Киева до Чернигова – рукой подать!

Когда миновали Пинск, навстречу выехали нарядно одетые воины. Это были дружинники владимирского князя Ярослава. Они окружили возок и, молодцевато гарцуя на отличных строевых конях, оказывали почести своей будущей повелительнице.

На крыльце княжеского дворца Пригожу встречал сам князь. Он оказался мужчиной сорока пяти лет, высоким, поджарым, с залихватски закрученными усами. По виду смелый воин и отважный рубака. Он взял ее за руку и ввел во дворец. Князь Пригоже понравился, и она даже пожалела, что не может полюбить его. Она по-прежнему думала только о Всеволоде и не мыслила жизни без него, вновь стала придумывать разные способы, как сбежать в Чернигов. Но скоро поняла, что все ее задумки рассыпаются в прах: и день и ночь находились при ней девушки, которые не давали шагу ступить без их участия; они ее поднимали утром и укладывали вечером в постель. Разумеется, не догадывался князь о ее планах побега, просто таков был заведенный порядок при дворе: девушки должны были сопровождать каждый ее шаг.

По приезду сразу начались приготовления к свадьбе. Ее наметили сыграть 24 июля – на день равноапостольной княгини Ольги. Впереди была целая неделя. Порой к ней заходил Ярослав, дарил цветы, подарки. Она мило улыбалась ему, со страхом думая, что скоро придется вести с ним совместную жизнь. Но выхода не было! Из дворца она отлучалась несколько раз, посещала рынок, Пятницкую и Никольскую церкви, но всегда в окружении слуг. Постепенно смирилась с судьбой.

Ей сказали, что князь Ярослав два года назад потерял жену, она умерла во время какого-то поветрия. Остались трое дочерей и четверо сыновей, причем двое из них – Богдан и Довбуш – были примерно возраста Пригожи. Довбуш сразу привязался к ней, часто забегал, чтобы перекинуться несколькими словами, а Богдан оказался высокомерным и нагловатым малым. В светлицу входил без стука и, главное, как-то не вовремя: Пригожа то переодевалась, то была занята едой, то была усталой, и ей было не до разговора. Но он бесцеремонно усаживался напротив и начинал разглядывать немигающими черными, как у отца, глазами, а когда девушки выходили, задавал неприличные вопросы и даже пытался приставать. Скоро она стала бояться его.

До свадьбы осталось два дня. В это утро Пригожа проснулась особенно не в духе: снился Новгород, родительский дом, но все как-то размыто, тягуче, и оттого на душе было беспокойно и муторно. Она еле поднялась, сидела на кровати с распущенными волосами. Не хотелось ни причесываться, ни умываться. Должны были появиться девушки, она их заранее ненавидела.

Вот вошла одна из них, звать, кажется, Люборадой или Любогневой, заговорщически улыбнулась и крадучись направилась к ней. Пригожа отвернулась. Ох уж эти умильные рожи ее бдительных охранниц и доносительниц! Хоть бы еще часок побыть в одиночестве!

– Княжна, а княжна, – с придыханием проговорила девушка. – Там под окном тебя Всеволод ждет!

Почему-то подумалось, что она говорит о князе Владимирском, поэтому ответила недовольно:

– Ждет и ждет, мне-то что! Надумает, в светлицу поднимется.

– Да не может он! У дворца дожидается! Скорее собирайся к нему!

– О ком ты говоришь? Кому я понадобилась?

– Да как о ком! О князе черниговском Всеволоде! Да глянь в окошко-то!

Пригожа сорвалась с постели, прильнула к стеклу. Возле дворца стояли два коня, под уздцы их держал парень в простой одежде. У Пригожи захолонуло сердце: в нем она узнала Всеволода!

– Скорее платье! – приказала она девушке. – Да дверь запри!

– Заперла уж. Как вошла, так и заперла. Крючок надежный, никто не сорвет! – тараторила служанка.

Пока Пригожа одевалась, девушка открыла окно, помахала рукой, видно, давая знать Всеволоду. Пригожа рванулась к проему, высунулась наружу. Задрав голову, на нее смотрел черниговский князь. Пригожа, чуть примерившись, прыгнула вниз. Она угодила прямо в седло, на миг увидела сияющее лицо любимого и толкнула коня пятками. Конь рванулся вперед, они понеслись по улице.

– Скоро ворота, проедем тихо. Будто на прогулку, – проговорил Всеволод, в его глазах метались сполохи.

С трудом сдерживаясь, крепостную башню миновали шагом, а потом, удалившись, припустили галопом.

– По какой дороге едем? – спросила она.

– По Киевской!

– А надо бы по новгородской!

– Это почему?

– Чтобы запутать следы!

– Не беспокойся. Об этом я подумал заранее!

– Как удалось выследить меня? – через некоторое время спросила Пригожа.

– Прибыл в Новгород, тебя увезли. Я следом. Во Владимире одну из твоих служанок удалось подкупить. Отвалил такие деньги, что не смогла отказаться!

– Бедняжка! Откроют – пропадет!

– Небось! О побеге знали только мы с ней вдвоем. Если не проболтается, никто не проведает. Сейчас там поднялась суматоха, скроется среди других служанок.

Через час гонки Всеволод попридержал коня, направил его в небольшую речку.

– Следуй за мной, – приказал он Пригоже.

Они стали углубляться в лес. Речка петляла среди зарослей кустарника, дно было песчаным, ехать было легко. Наконец по пологому берегу поднялись наверх, оказались возле лесной избушки.

– Вот здесь переждем несколько дней, – сказал он ей и впервые улыбнулся, широко и открыто, и у нее отлегло от сердца.

– Чье это жилье? – спросила она.

– Дня на три наше. А потом вернется тот, кому я щедро заплатил и еще приплачу.

Он привлек ее к себе, поцеловал. Она шумно вздохнула, прижалась к его груди. Коней привязали возле двери, вошли вовнутрь. В полутемноте видны были широкая лежанка, столик возле подслеповатого окна, скамеечка, в углу – очаг. Всеволод сумку кинул на лежанку, плащ на стол, оружие к очагу, а седла свалил у входа. Она тотчас набросилась на него:

– Ты всегда такой неаккуратный? Нельзя все это повесить?

– Ты и повесь, – ответил он небрежно, разваливаясь на лежанке.

– Я что, обязана за тобой ходить и прибирать твои вещи?

– И приберешь!

– Я тебе никто!

– Будешь скоро женой.

– Это еще когда? А пока вставай и сам убирай!

– И не подумаю.

Пригожа ногой толкала скамейку к окну, села насупившись. Оба молчали, не желая начать разговор первым.

Наконец Всеволод, сладко потянувшись, проговорил примирительно:

– Ну ладно дуться из-за ерунды.

– Это не ерунда. Если так будет повторяться всегда...

– Чего – повторяться?

– Будешь разбрасываться.

– Ну и буду. Ну и что?

– Ничего.

Снова длительное молчание.

Наконец он сказал спокойно:

– Ладно, иди ко мне. Давай дружить.

Она капризно передернула плечами.

– Хватит дуться.

– Я тебе не лягушка, чтобы дуться...

– Эй, эй, давай кончать перепалку! Так мы можем черт-те до чего договориться.