А как ты собирался его искать? — спросила Маша. — У нас все равно нет подводной лодки.
Взяли бы напрокат акваланг.
Маша смолчала. Дед посмотрел на нее и догадался по глазам:
Я что-нибудь не то сказал?
Дед, у нас на весь город ни одного акваланга.
На нет и суда нет, — быстро отказался от своей затеи Дед.
Маша заметила, что он прячет глаза. Совсем как Петька, когда задумывает свою очередную шуточку.
ГЛАВА VIII
А БЫЛ ЛИ ДЕДУШКА?
Пришел Петька. Рабочие с тарного спасли его лодку и отнесли в сарай. Надо было ее починить, пока не вернулся Петькин папа. Заделать пробоину в пластиковой лодке нетрудно: ее просто заклеивают стеклотканью. Но Петьке нужна была вторая пара рук, чтобы ровно наложить заплату.
Дед смотрел телевизор. Повторяли новости с огородником Триантафилиди.
— Не скучай, скоро маму покажут, — сказала Деду Маша, помыла ему персиков и ушла с Петькой.
День еще не кончился, а в Укрополе уже случилось больше интересного, чем за весь год. Из-за этого Маша почти забыла, что Дед говорил про Петьку: «Он в тебя влюблен!» А сейчас вспомнила, потому что Петька вдруг стал мямлить и розоветь безо всякой причины.
Ма-аш, — тянул он овечьим голосом и норовил зять ее под руку.
Что? — Маша отходила на шаг.
— Да так… А я знаю про этого Триантафилиди. Он в Макарихин дом вселяется. По просьбе укропольского правительства.
— У нас мэрия, а не правительство.
Маш, да какая разница! Главное, теперь помидоров наедимся! — Петька глядел в сторону, а его рука кралась о воздуху, норовя сунуться Маше под локоть.
А то ты помидоров не ел! — отвечала Маша, приглядывая за рукой.
Петька замечал ее взгляд и прятал руку за спину.
— Таких, как у Триантафилиди, никто не ел, — шептал он, опустив глаза, как будто выдавал какую-то личнуютайну. — А он обещал весь Укрополь засадить гигантскими помидорами. Только ему нужен большой участок для опытов.
Разговор тут неважен, девочки, вы же понимаете. Петька мог бы говорить хоть о жизни на Марсе. Главное — как он при этом краснел, потел и блеял. Прав был Дед: бесшабашный «укропольский егерь» влюбился.
Можно, — указала Маша и загадала: если Петька возьмет ее под руку, то, так и быть, пускай подержится. А если опять будет мямлить…
— Что можно? — спросил Петька.
— Уже ничего, — отрезала она. — Не обижайся, но ты еще маленький.
— Я знаю, девочки нахалов любят! — вспыхнул Петька.
— Девушки любят уверенных. Сейчас ты стесняешься взять меня под руку. Потом застесняешься: вдруг старухи увидят, как ты взял меня под руку. А если нас дразнить начнут? Ведь ты бросишь меня!
Не брошу, — буркнул Петька, но под руку ее так и не взял. Видно, чувствовал, что Маша права: маленький он еще. Макропод.
Они чинили лодку, и Петька опять называл ее не Машей, а Незнамовой и даже Незнайкой, как в школе, да еще и покрикивал. Было обидно. Если мужчины забывают про свою любовь из-за всяких пустяков, то, может, любви вообще нет? Или это Петька такой? Должны же быть другие мальчишки, которые любят навсегда, а не до ремонта лодки или футбола по телеку!
А еще Маша думала об отце — правду ли сказал о нем Дед? Или «дипломант и разведчик» — такая же выдумка для маленьких, как мамин врач»?
Между делом она рассказала Петьке, как Дед добывал технические секрете и сидел в американской тюрьме с телевизором. И поняла, что дедушка-разведчик вознес ее в глазах «укропольского егеря» на космическую высоту.
Петька сразу же перешел от «Незнамовой» к «Маше», замямлил, заблеял и даже нацелился чмокнуть ее в щеку. Маша увернулась, и он ткнулся губами ей в ухо.
— Тренируйся на кошках, — посоветовала она и ушла.
Вечер был по-южному темный. Маша бежала по притихшему засыпающему городу, потому что терпения совсем не осталось. Дед обещал рассказать об отце, когда приедет мама, а ей уже давно пора приехать.
Мамин «уазик» стоял во дворе, и окно в ее комнате светилось. Маша взлетела на крыльцо и еще в прихожей закричала:
Дед, без меня ничего не рассказывай! Из комнаты выглянула мама:
Какой дед? Маша, чей у нас чемодан стоит?
Ага, Дед куда-то ушел, и мама его не видела. Значит, Маша не пропустила первый, самый важный разговор об отце. Вот и хорошо. А то знаем мы взрослых: все интересное обговорят между собой, а тебе выдадут сказочку про манную кашу.
— Мама, к нам дедушка приехал из тюрьмы и сказал, что папа был разведчиком, а ты говорила, что врачом, — затараторила Маша.
Мама побледнела:
Из тюрьмы?! Какой дедушка, кого ты в дом привела?!
Ма, ты не поняла…
Не дослушав, мама скрылась за дверью, и там что-то громыхнуло.
Когда Маша вошла в комнату, на полу валялся раскрытый чемоданчик Деда — видно, мама об него споткнулась. Он был набит газетами. Одними газетами и больше ничем.
Мама рылась в шкатулке с документами и счетами за электричество. Достала белый конверт, улыбнулась — цел! — и поджала губы. Конверт был совсем тощий. Мама заглянула в него и, не веря себе, пошарила в конверте пальцами. На пол порхнул маленький листок из записной книжки.
— Кого ты в дом привела?! — повторила мама.
Маша почувствовала, что у нее трясутся губы. Разведчик он! «Хвалебная песнь дедушке Коле»! Всех обманул, всех!
Упавший к ее ногам листок был исписан мелким ровным почерком. Маша нагнулась и подняла:
«Маргаритка! Очень жаль, что ты нашла эту записку. Я рассчитывал вернуться завтра и потихоньку положить, деньги на место. Досадно в самом начале нашего знакомства „создавать столь щекотливую ситуацию. Но дожидаться тебя не было времени, и внучка ушла, я не мог ее предупредить. Срочное дело требует выехать в Сочи. Придется взять такси, а мои деньги на кредитной карточке. Вернусь — все объясню.
С тысячей извинений Николай Алентъев».
Записка ничего не объясняла. Такую мог и жулик написать: мол, ждите, вернусь. А когда сообразите, что я не собираюсь возвращаться, меня и след простынет.
Много там денег было? — спросила Маша.
Если в Сочи на такси ездить, то немного, а мы с тобой прожили бы полмесяца.
А почему он Алентьев?
Потому что я тоже была Алентьева, по мужу, пока мне фамилию не поменяли.
Зачем?
Да погоди ты спрашивать! — Мама смотрела на чемоданчик.
Дрянь чемоданишко был у американского дедушки: из какого-то потертого картона, оклеенный изнутри бумагой в цветочек. Такие чемоданчики валяются в кладовках, набитые старыми вещами, которые жалко выбросить.
Как он к тебе подошел, что сказал?
Крикнул в окошко: «Незнамова!» — я и впустила его. Он и по имени меня знал.
У меня шарики за ролики заходят, — призналась мама. — Только пять человек из разведки знали, что я живу в Укрополе под новой фамилией. А с другой стороны — мелкая кража денег из шкатулки. Воры таких секретов не знают, а разведчики так не поступают.
Мам, ну ты скажешь или нет, зачем тебе фамилию поменяли? — Маша начала обижаться. — Какие секреты, когда мне уже тринадцать лет?!
Сейчас.
Мама докапывалась до дна шкатулки. Там хранились е драгоценности: золотая цепочка со сломанной застежкой и обручальное кольцо. Были еще сережки и перстень с ианитами, но их мама носила не снимая.
Золото на месте! — объявила она и с довольным видом уселась на диван. — Похоже, этот человек на самом деле твой дед. Ну, занял деньжат по-родственному, ничего особенного…
МАМА!!!
Ладно, расскажу, — сдалась мама. — Только я сама знаю очень мало.
— Мы с твоим папой учились в Институте международных отношений. Он очень красиво за мной ухаживал. Дарил розы — по одной, потому что студенты живут небогато, зато почти каждый день, и этот день был как праздник. На пятом курсе мы поженились. Тогда Сережа и рассказал мне, что его отец Николай Георгиевич — военный разведчик. Где он, чем занимается — не знали ни я, ни Сережа. Разведчики даже самым близким людям рассказывают не все, что хочется, потому что их тайны могут стоить жизни.
А я знаю, Дед жил в Америке и занимался промышленным шпионажем, — вставила Маша. — Потом его поймали и посадили в тюрьму на всю жизнь.
Да, так и было, — кивнула мама и продолжала:
Сереже рассказали, что Николай Георгиевич в тюрьме. Наши хотели обменять его на задержанного в Москве американского шпиона. Американцы то соглашались, то почему-то затягивали переговоры. Мы в то время уже окончили институт и работали в Швеции. Сережа — пресс-секретарем нашего посольства, ая- его помощницей. Попросту говоря, мы помогали иностранным журналистам ничего не перепутать. К примеру, сегодня рассылаем во все газеты заявление посла против атомного оружия. А завтра отвечаем. на вопросы журнальчика для собаководов: «Есть ли у вашего посла собака? Сколько ей лет? Какой она породы?»
У Сережи была еще другая, тайная работа, но я о ней только догадывалась.
Однажды он пришел мрачный. В кафе к нему за столик подсели какие-то американцы и показали фотокарточки: Николай Георгиевич на пляже, Николай Георгиевич в роскошном особняке… А Николай Георгиевич в это время должен был в тюрьме сидеть!
Эти американцы сказали Сереже, что его отец перешел на их сторону и выдал своих агентов. За это, мол, его выпустили на свободу и подарили особняк. А теперь Николай Георгиевич ждет, что мы переедем к нему.
В те годы мы с американцами были вероятными противниками, как говорят военные. Они боялись, что мы начнем войну; мы боялись, что они начнут. Если бы Сережа согласился перебежать к американцам, наши могли расстрелять его за предательство. Ведь он был разведчиком и знал много тайн.
Сережа рассказал своему начальству о встрече в кафе.
Его успокоили: «Никого ваш отец не выдал. Служите дальше. А вот вашей жене лучше бы уехать в Москву. Раз американцы хотели вас завербовать, они могут и ей подстроить какую-нибудь гадость».
К несчастью, так и случилось. Даже в Москве меня не оставили в покое. То пришлют открытку из Америки, как будто от Николая Георгиевича: «Маргаритка, жду вас к себе, скучаю»'То позвонит незнакомый человек: «У меня для вас посылка от мужа. Только, извините, я в Москве проездом и к вам заскочить не успею. Возьмите ее сами в камере хранения». Я еду за посылкой. А там деньги! Много, Сережа столько за год не зарабатывал. Слава богу, я сообразила отвезти деньги в нашу разведку. А то бы американцы подцепили Сережу на крючок. Сказали бы: «Ваша жена взяла у нас деньги. Если об этом узнают, никто не поверит, что она не наш агент».
А я готовилась родить тебя. Нервничала, конечно. Мне дали охрану, велели не подходить к телефону. Но сколько можно жить, всего боясь? Вот меня и спрятали в Укрополе. Тогда все думали, что это ненадолго.
На Сережу в Швеции тоже сильно давили. Стоило ему выйти за ворота посольства, как за ним начиналась слежка. Наши опасались, что американцы его похитят или выкинут еще какую-нибудь штуку. Вот и перевели Сережу служить в Анголу. Там он погиб, но мне об этом не говорили, пока я не родила тебя.
