«А зачем ты звонишь-то?» – опять подумал Джонни. Вообще-то ничего удивительного не было: дорвался человек до телефона и трезвонит на радостях. Свобода! Домой еду! Но беспокойство опять царапнуло Джонни.

– Юрка! Значит, ты сейчас домой поедешь?

– Я не знаю! Мы с мамой пришли тебе позвонить, можно ли?

– А я-то при чем? – изумился Джонни.

– Ну, потому что я сказал Владимиру Геннадьевичу, врачу нашему, что мы с тобой должны на каникулах в Москву поехать, что это очень важное дело. И маме сказал. Ну вот, Владимир Геннадьевич и говорит: если правда поедете, то отпущу. Раз уж такое это неотложное дело! А мама говорит: давай сперва спросим Джонни… Джонни! Мы поедем?

Сон про желтый миндаль опять колыхнулся в глазах у Джонни. Только не было упругой сетки из цветов, а будто носом о твердый ствол…

– Джонни!.. – обеспокоенно зазвенел Юркни голос.

– Да подожди ты! – отчаянно сказал Джонни.

– Я жду… Только у меня деньги автоматные кончаются.

– Ты же писал, что десятого числа приедешь!

– Ну да! Вот мама и говорит: позвони, вдруг Джонни занят в каникулы! А ты ведь не занят?

«А вот как раз и занят! Откуда я знал, что ты, балда такая, сорвешься из „Березки“ раньше времени? Что же мне, от Черного моря отказываться? Я на юг улетаю!» – Так Джонни должен был ответить по всем законам здравого смысла. Так он и ответит сейчас. Только секундочку он помедлил. Потому что дурацкое воображение не вовремя подсказало ему, как Юрка тихо опустит трубку и молча поднимет на мать невеселые глаза.

И ничего даже не скажет – и так все будет понятно… Ну и переживет!

Поспит еще недельку под своей пирамидой. Сам виноват. Кто его просил сваливаться как снег на голову…

Да не как снег. Он же спрашивает: можно или нет?

Вот и надо сказать: нельзя, уезжаю.

А может, соврать что-нибудь? Сказать, что сестрица Вера заболела и в Москву к ней сейчас нельзя? Тогда получится, что никто не виноват.

А разве сейчас кто-то виноват?

Не будет он врать. Не врал Джонни своим солдатам и адъютантам никогда в жизни. Всякое в жизни случалось, но такого не было. И сейчас не выйдет.

– Джонни! Ты что молчишь?

– Я думаю, – сумрачно сказал Джонни. Хотя чего было думать?

– Ты думай скорее, я последний пятак бросаю, – сказал Юрик уже с печальной ноткой. Почуял что-то.

– Я же не знал, что ты на неделю раньше…

– Я понимаю…

«А у меня самолетный билет до Симферополя!» Хотя еще не известно. Может, еще и не купили билет…

– Уже цифры зажглись, – как-то глухо сказал Юрик (теперь сразу слышно, что издалека).

– Ладно, я сейчас, – глупо ответил Джонни. – Я… Это… А что, больше нет денег?

– Нет… Подожди… Джонни, еще полминуты! – Голос Юрика звенел, как тугая струнка, которую дергают нервно и неумело. – Джонни!

– Что, нашел пятак? – совсем уже по-идиотски спросил Джонни.

– Нет! Я ту монетку спустил, с корабликом!

– Что-о?

– Потому что больше нету! Джонни! Ну, ты скажи, мне ехать или нет? Скорее! Нет или да?!

Если бы он спросил «да или нет», Джонни и ответил бы, наверно, что нет. «Нет, я не могу, Юрка!» Но Юркиным последним словом было «да». И в этом «да» звенел такой отчаянный нажим, что Джонни рявкнул беспомощно и зло. Будто в рифму:

– Да!

Потом, испугавшись этого крика, добавил помягче:

– Ладно, приезжай…

Бориса Ивановича Джонни встретил на углу Крепостной и Первомайской. Директор шел в магазин за сосисками для ужина. Джонни сразу сказал ему, что лететь в Крым не может. И сразу объяснил почему.

Они пошли рядом. Как вчера. По заснеженному тротуару – желтому от фонарей и узорчатому от переплетенных теней.

– Да… Значит, не судьба, – сказал Борис Иванович. – Или, вернее, как раз судьба…

– Как это? – сумрачно отозвался Джонни.

– Такая, значит, у тебя судьба, Джонни Воробьев, – повторил Борис Иванович. – Ты командир. Ты никого из своих не можешь ни бросить, ни обмануть… Видишь, я тебя даже и не уговариваю лететь.

– Да, – сказал Джонни. И на миг он гордо поднял голову.

Он командир. Это было объяснение. Все делалось простым и точным. Но… это для Бориса Ивановича так делалось. А Джонни почти сразу почувствовал: нет, все гораздо сложнее.

Если бы он был командир, никаких осложнений не получилось бы. Он сказал бы своей армии коротко и четко: «Операция переносится. Уезжаю по делам». Армия, может быть, вздохнула бы, но ни роптать, ни укорять Джонни не стала. Она привыкла верить командиру всегда и во всем. Потому что он никогда не подводил… Ну, а если бы ожидалось важное и неотложное дело, если бы уехать в самом деле было нельзя, Джонни подчинился бы судьбе спокойно и гордо. Что поделаешь, такая командирская доля.

Но сейчас-то никакого срочного дела не ожидалось! И армия беззаботно веселилась на каникулах, и для Юрика не был он в эти дни командиром. И ничего не случилось бы, если б бестолковый Молчанов еще недельку проторчал бы в санатории. Ну совершенно ничего не случилось бы…

И кой черт дернул Джонни за язык? «Ладно, приезжай»… Неужели человек не имеет права слетать на юг, если раз в жизни привалила удача?

Джонни разъедала досада. Жгучая, как растворитель Алхимика. И пожалуй, досада эта была сильнее самой жалости о потерянном путешествии. Потому что получилось глупо. Непонятно получилось, а Джонни любил в жизни ясность.

Он не мог объяснить себе, зачем это сделал. И чего он испугался? Почему не сказал «нет»?

– «К-р-р, к-р-р», – отчетливо говорил под подошвами снежок, и Джонни шел, глядя на свои сапожки, и молчал. И Борис Иванович тоже молчал.

«Завтра он улетит, – думал Джонни. – Сперва на неделю, потом насовсем… Там хорошо, там миндаль…» И сделалось Джонни как-то одиноко. Будто совсем не осталось друзей. Он даже сердито хмыкнул – таким неправдашным было это ощущение. Это у него-то нет друзей? Это он-то одинокий? Уж чего-чего, а друзей у Джонни хватало. С самого раннего детства. Еще в детском садике…

«Это не друзья», – шепнул кто-то Джонни. Или сам себе он шепнул в глубине своих мыслей.

«А кто?» – ощетинился Джонни.

«Это верные твои солдаты и адъютанты. Они тебя слушаются, они тебя любят. Только это еще не дружба. Дружба – это если на равных…»

«А в классе…»

«В классе? Да-а… В классе ты авторитет. Сказал слово – и все открыли рты. Посоветовал – и все слушают. Пирамиды сделали… И ждут: что еще новенького подкинет Джонни Воробьев?»

«А Серега и Вика! А Степан и Борька Дорины!»

«Они выросли… Ты для них всегда был маленький Джонни, а теперь совсем… Они почти взрослые, им не до тебя…»

«Неправда! – взъярился Джонни. – Они все равно настоящие, они меня никогда не предадут…»

И это была правда. Если что случится, все придут на помощь: и третьеклассники с храбрым командиром звездочки Мишкой Паниным, и весь Джоннин пятый «А», и Вика, и Сережка Волошин, и Дорины. И даже Катька Зарецкая кинется на выручку, это уж точно. И деловитый Алхимик… А если придет к Джонни удача, они от души будут радоваться за него…

Но если нет ни беды, ни радости, а только обыкновенная жизнь? Тогда с кем ты можешь побыть рядом просто так? И поговорить о своем? О плавании на плоту вокруг света или о тайнах подземелий. Или еще о чем-нибудь, как, например… Что «например»? С кем? Например, как с Молчановым, который тогда рассказывал о своих корабликах. И о «вахтенном журнале», и о корабельной рубке… И о тонком-тонком месяце вокруг темной луны…

С Катькой сейчас про такое не поговоришь. Раньше можно было, а теперь… С Борисом Ивановичем? Он скоро уедет насовсем. И, кроме того…

«Что?» – нахмурился Джонни.

«Кроме того, признайся: в этой дружбе была для тебя капелька хвастовства. Для самого себя. А? Тебе нравилось, что с тобой дружит директор…»

«Нет! – огрызнулся Джонни. – Неправда… Не в этом дело».

«А в чем?»

«Я-то для него никакой не директор, а он со мной тоже дружит… Но теперь все равно. Он уезжает…»