Как-то в начале декабря, после уроков, директор окликнул Джонни на улице, недалеко от школы:

– Воробьев! Придержи свой стремительный бег! Есть разговор…

– Ой, здрасьте, Борис Иванович! – обрадовался Джонни.

– Здравствуй… Что-то давно не заходишь. Так и застряли мы на ничьей.

– Евдокия Герасимовна сердится, – со вздохом сказал Джонни. – Да и вы заняты все время. Комиссии какие-то…

– И ты занят сверх головы, я смотрю…

– Угу.

– Джонни… – задумчиво сказал Борис Иванович. (Взрослые никогда не называли так Воробьева, считали это имя несерьезным, но директор иногда называл. Только не часто и один на один). – Джонни… Дал бы ты мне доработать до конца полугодия…

– А что случилось? – перепугался Джонни. По-настоящему перепугался.

– Комиссии, про которые ты говоришь, ходят в школу не просто так. Ты не маленький, должен понимать. Они все смотрят и задают всякие вопросы. В том числе и такие: «Почему, уважаемый Борис Иванович, ваши младшие школьники по всему городу лазают на мусорных кучах и собирают всякую ржавую дрянь?»

– Это же операция «Горыныч»!

– Вот именно. Под руководством Евгения Воробьева, известного и другими скандальными операциями.

– Люди банки собирают, что тут такого? – обиделся Джонни. – Из чего чешую Горынычу делать?

– Лазанье по свалкам – это антисанитарное явление, – деревянным голосом сказал директор.

– Как металлолом собирать – это пожалуйста, – огрызнулся Джонни. – Все комиссии только поздравляют и радуются. А как для Горыныча – сразу придираются…

– Придираются не к Горынычу, – сказал Борис Иванович.

– А к кому?

Борис Иванович усмехнулся.

– Ни к кому… Просто делают вполне справедливые замечания: «Почему в прошлом году школа нарушила план „Зарницы“ и вместо состязаний на полосе препятствий устроила форменный бой?», «Почему дети в теплую погоду ходят в школу без установленной формы?», «Почему старшеклассники выпускают такие разухабистые стенгазеты и позволяют себе критиковать учебный процесс?». И кстати: «Что это за слухи об антинаучном эксперименте с пирамидами?»

– Теперь десять лет будут вспоминать, – буркнул Джонни.

– Будут, пока я директор… А тут еще твой Горыныч…

– Банки мы уже собрали, – успокоил Джонни. – На трех драконов хватит.

– Дело не только в банках. У вашего дракона три головы, и ты наверняка в каждую пасть вставишь огнедышащий аппарат…

– Ну…

– Вот именно что «ну». Давай сразу договоримся: чтобы никаких пиротехнических эффектов.

– Как это?

– Так это. Чтобы ни пороха, ни селитры, ни секретных адских смесей…

– Я что, совсем идиот? – оскорбился Джонни. – Третьеклассники, они же еще маленькие, при чем тут смеси…

– А операция «Зеленый слон»? Там были первоклассники.

– Так я и сам тогда… ну, не очень был, – самокритично признался Джонни. – А сейчас мы в глотки Горынычу импульсные лампы вставим. От фотовспышек. Братцы Дорины обещали сконструировать систему.

– Это безопасно?

– У них всегда все безопасно. Специалисты же…

– Может, все же прицепить к Горынычу огнетушитель?

Джонни понял, что это шутка, и деликатно посмеялся. Но директор остался серьезным и задумчивым. Джонни сбоку глянул ему в лицо и спросил прямо:

– У вас опять неприятности, да?

– Как тебе сказать… Не очень крупные, но… постоянные какие-то. Я, товарищ Воробьев, не справляюсь со своей работой.

– Ну уж!.. Это кто так говорит? – возмутился Джонни.

– Те, кому положено. Многие…

– А вы сами тоже так думаете?

– То, что думаю я, мало кого интересует.

– А что думаем мы… ну, вся школа? Тоже никого не интересует?

– Боюсь, что тоже… Поскольку я вас распустил.

– Как это?

– Слушай, Воробьев! Ты же вполне интеллигентная личность. Откуда у тебя такая привычка: «как это»?

– Больше не буду. А как это вы нас распустили?

– «Так это» распустил. У меня излишне «пионерские» методы работы.

– Как э… Почему пионерские?

– Потому. Я же много лет работал вожатым. Вот и говорят: «Вы, Борис Иванович, до сих пор не забыли пионерское детство. А школа – не летний лагерь, здесь главное – дисциплина и стопроцентная успеваемость». Справедливо говорят, я это и сам отлично понимаю.

– Что, наша школа хуже других? – обиженно возразил Джонни.

– Отнюдь… В ней много хорошего. Но не директор.

– Ну уж… – опять сказал Джонни.

– Вот тебе и «ну уж». Так что постарайтесь не осложнять мне жизнь. Уяснил?

– Уяснил. Постараемся, – пообещал Джонни. И встревожился: – Только что-то мне все равно не нравится…

– Что?

– Вы сказали… Вот это: «Дай мне доработать до конца полугодия». А потом что?

Борис Иванович сказал медленно и внушительно:

– Милый Джонни Воробьев! Как, по-твоему, чем директор отличается от ученика? Подумай своей лохматой головой.

Джонни подумал.

– Ну… многим.

– Прежде всего тем, что ученика невозможно выставить из школы, если только это не законченный малолетний преступник… А с директором гораздо легче.

– Выставят? – шепотом спросил Джонни.

– Всякое может быть. Вот я и хочу дотянуть до зимних каникул, а там уступить место более опытным товарищам. Тихо и мирно.

– Не надо, – быстро сказал Джонни.

Борис Иванович невесело хмыкнул.

Джонни пообещал:

– Если мы виноваты, мы что-нибудь придумаем. Мы во всей школе…

– Дело не в вас. Дело во мне. Я не директор…

– Директор!

Борис Иванович тихонько засвистел на ходу. Это был «Марш юнармейцев школы № 2», сочиненный Сергеем Волошиным.

– Куда же вы денетесь-то? – горько спросил Джонни.

– Поделиться с тобой жизненными планами?

– Ага, – сумрачно сказал Джонни.

– Ладно, раз уж начал… На Южном берегу Крыма строят пионерский лагерь. Одно геологическое управление строит для своих ребятишек. Хороший лагерь, вроде Артека, только поменьше. Меня туда зовут начальником.

– Кто зовет? – насупленно спросил Джонни.

– Зовут… Люди, которые помнят меня вожатым. Считают, что это дело как раз по мне… Там хорошо. Там то, что я люблю.

– А здесь… уже не любите, что ли? – не очень вежливо сказал Джонни.

– Не любил бы, так и не раздумывал бы. А теперь маюсь… Только, пока ломаю голову, может случиться, что не окажется у меня дела ни здесь, ни там.

– Посреди учебного года директоров не меняют, – напомнил Джонни. Кое-что в школьной жизни он понимал. – И не отпустят вас.

– Отпустят. У меня зав гороно давний друг, вместе учились. Он меня директором поставил… Он теперь и отпустит с радостью.

– Вот это «друг», – сурово проговорил Джонни.

– Зато на юге буду… К Ленке поближе. Тоже обстоятельство…

– Вы в нашу школу столько сил вгрохали, – напомнил Джонни.

– Ну и вгрохал. Думаю, что не зря.

– А теперь…

– А теперь… Ладно! Это все еще так, размытые в воздухе проекты. Может, ничего и не будет. Женька…

– Что, Борис Иванович?

– Только твое честное слово, что про это молчок.

– Я что, не понимаю?

– Знаю, что понимаешь. Только бывает, что разговорится человек с друзьями о жизни, захочет поделиться и не выдержит, сболтнет незаметно.

Джонни прикинул: с кем бы это он мог так разболтаться? И спросил хмуро:

– С кем, например?

– Ну… – Борис Иванович улыбнулся. – Например, с Катей Зарецкой.

– Вот уж!.. – вспыхнул Джонни.

– А что? Вы же такие друзья. Разве нет?

Джонни помолчал. Потом сказал, глядя под ноги:

– Не знаю…

– Да? Ну, извини… Кажется, я вторгся в личные дела.

– Да вторгайтесь, пожалуйста, – тихо сказал Джонни. – Только я правда не знаю.

Мама сердилась. Они с отцом пришли на обед, а сын болтается неизвестно где, вместо того чтобы разогреть суп и сходить за хлебом…

– Где ты был? У вас четыре урока…

– Сбор проводил у третьеклассников. Потом еще с директором беседовали.