— Никто не должен заметить предательства, — кивнул Нивен. — Если не справлюсь.

— Хочу занять нейтральную позицию, — пожал плечами гном.

Нивен коротко кивнул. И полез за полоской ткани во внутренний карман плаща. Отложил меч, но предупредил:

— Шевельнешься — убью, — и принялся осторожно обматывать порез на руке. Захватил ткань зубами, затянул.

— Ты изменился, — неожиданно сообщил ему гном. Нивен выплюнул ткань и поднял на него взгляд. А тот неуверенно продолжил. — Стал… живее.

“Изменился! — мысленно передразнил его Нивен. — Знаток душ! Чертова говорящая табуретка! Я даже не знаю твоего имени! Зато ты знаешь, что я изменился!”

— Как тебя зовут? — спросил вслух у гнома. Тот изумленно вскинул кустистые брови, потом нахмурил их же. Потом ответил:

— Крит...

— Крит, — сказал Нивен. — Скажи. Нужно держать в руке меч, чтоб ты молчал?

— Понял, — ответил тот, — молчу.

И даже руки поднял, демонстрируя, как хорошо он все понял.

Нивен набрал в ладонь воды и осторожно умылся. На щеке действительно был порез. И глубокий — вода щипалась. А потом поток вдруг оборвался. Нивен заглянул в дыру и тут же отпрянул. По глазам полоснуло слепящим светом.

— Дождь закончился, — со вздохом сказал гном.

— Правда? Неужели? - прищурился Нивен. И снова гном глянул на него с опаской. А Нивен полез за еще одним куском ткани. Дожди в Нат-Каде бесконечны. Ирхан светит, да так ярко, раз в год в лучшем случае.

Почему ему приспичило полезть на небо сейчас?

“Вот гадость”, — подумал Нивен.

И принялся перевязывать вторую рану, промыть которую придется как-нибудь потом. Если повезет.

— Странно, — пробормотал гном, глядя на трубу. В помещении даже светлее стало. — Ты никак какие-нибудь Силы разозлил...

— Или ты, — хмыкнул Нивен, выплевывая очередной кусок ткани после того, как затянул узел. Дождь ходил за ним всегда. И никогда так не вспыхивало светило. Так, что глаза до сих пор болели. Так, что перед ним, полуослепленным, будто бы плыли разноцветные пятна. — Мне придется ждать вечера. Тебе — со мной. Ты рад?

— Оч-чень, — пробормотал гном.

Небо над Нат-Кадом впервые за долгое время стало чистым.

Ирхан спустил на промокшую землю свои лучи.

***

"Изменился..." — презрительно процедил бы Лаэф, если бы мог говорить.

Но пока он не мог ничего.

Измениться способно существо, которое что-то из себя представляет. А эта пакость и живой-то толком не была. Эта пакость была вместилищем, которое в последнее время принялось взбрыкивать и не слушать своего хозяина.

Оно родилось мертвым, оно было пустым. И только потому Лаэф смог так прочно обосноваться в нем. А теперь оно возомнило себя личностью. Считает, что может принимать какие-то решения. Куда-то идти. За что-то мстить. И каждым своим решением ставит под угрозу абсолютно все.

Лаэф должен вернуться. Обязан вернуться.

И сделать это необходимо раньше, быстрее, чем очухается гадина-Сорэн.

Сидеть в комнатушке было невмоготу. Даарские подвалы вспоминались все чаще, было холодно, а внутри шевелилось что-то нехорошее. Шевелилось неспешно, лениво, сонно и глубоко, но оно было там. И от него пора было избавляться.

Волосы не успели просохнуть, и теперь, короткие и мокрые, топорщились в разные стороны. Йен попытался пригладить их, коротко рыкнул, потому что не слушались — и взлохматил. Скривившись, влез во влажную одежду. Покосился на плащ, лежащий на полу, но поднимать не стал — переступил и направился к двери.

Выбрался из подвала, прошел по наполненному дымом залу, стащил в полумраке со спинки стула чей-то плащ, а со стола, на котором спали, опустив лицо на руки, — сдернул шляпу. Крутнул ее в руке, н‍адел на голову. Выходя, набросил плащ.

На пороге вскинул голову к‍ серому дождливому небу — и оно вдруг посинело, а Ирхан выглянул из-за туч. Свет разлился вокруг, обхватил, обнял его. Стало теплее.

“Как раз обсохну по дороге”, — подумал Йен.

Шагнул с крыльца и направился вперед по улице. Дорогу ему перебежала мокрая собака. Где-то неуверенно чирикнула птица. Лужи под ногами теперь были видны, и даже стало видно, что тут - не одна сплошная лужа. Что их можно обходить.

Стало видно грязь под ногами.

Люди понемногу выползали навстречу свету. Щурились, моргали, растерянно смотрели вверх, будто не понимали, что произошло. Куда делся дождь.

И только Йен сосредоточенно смотрел под ноги. И опустил шляпу пониже на глаза. Чтоб не узнали. Ну, и чтобы лужи обходить.

“Как все-таки тут грязно... — подумал он. — Или везде грязно?”

Он же раньше под ноги никогда не смотрел. Он раньше ни от кого не прятался. Он видел небо. И совершенно не знал, что там, под ногами.

Дом колдуньи нашелся легко — в городе, даже таком грязном, Йен ориентировался куда лучше, чем в лесах. Дом был одноэтажным, маленьким, с кривой крышей и покосившимся крыльцом. Заборчик вокруг него казалось проще переступить, чем искать калитку, но Йен все-таки прошелся вдоль, пока не обнаружил дыру в заборе. Или вход.

Сделал шаг во двор и тут же замер: из-за дома с утробным рычанием на него двинулась черная лохматая псина, размерами тянущая на среднего медведя.

“Черт бы тебя побрал, эльф, — мысленно возмутился Йен. — Если это пес, то я — человек! И ты — человек! И ведьма твоя!”

Существо замерло в шаге от Йена, продолжало утробно рыч‍ать и смотреть исподлобья, опустив косматую голову низко, поч‍ти к самой земле.

— Голова тяжелая, да? — осторожно спросил Йен. — Умный, наверное? Команды знаешь? Сидеть? Нет? Лежать?

Существо замолчало, подняло голову выше и наклонило набок.

— Знакомые слова? — уточнил Йен. — Наверное, ты когда меньше был, тебя пытались дрессировать. А потом уже не пытались. Страшно стало. Или ты их съел.

Пес сделал медленный шаг назад, будто решил незаметно уйти от разговора, а Йен рефлекторно шагнул следом. Замолчал, хмыкнул. Подумал и сделал еще один шаг — и пес шагнул назад вместе с ним. Йен повторил шаг — пес тоже.

Йен подумал еще, спросил:

— А так? — и подпрыгнул.

Пес круто развернулся и бросился за угол.

— Эй! — позвал его Йен, вытянул было шею, чтобы туда заглянуть, но передумал — оттуда утробно зарычали.

— Ладно, ладно, — пробормотал Йен себе под нос. — Я вообще не к тебе. Я к твоей хозяйке.

И направился к покосившемуся крыльцу.

Остановился у двери. Снял шляпу, бросил в сторону. Пес откуда-то рыкнул, мол, чего двор засоряешь. Но не вышел. И даже шляпу не погрыз.

А Йен еще раз взлохматил волосы, осторожно постучал в дверь и так же осторожно позвал:

— Хозяйка! Я там, кажется, тебе собачку напугал...

Дверь, скрипнув, приоткрылась.

Йен решил, что его приглашают. Толкнул ее, сделал было шаг, вовремя отшатнулся, чтоб не врезаться головой в косяк, пригнулся и все-таки вошел. Было тесно. И он слегка зацепил головой потолок, когда попытался выпрямиться.

Ведьма стояла спиной к нему, склонившись над котлом в углу.

Пахло травами, пряные ароматы почти полностью перебив‍али едва уловимый гнилостный запах. Было душно, сыро. И ч‍ьи-то сушеные лапки висели под потолком, вплетенные в связки трав.

“В этом городе будет хоть одно помещение, в котором мне удастся встать во весь рост?” — мысленно проворчал Йен, глянул под ноги, пожал плечами и сел прямо где стоял, на пушистую шкуру. Только к стене сдвинулся, чтоб не посреди дома сидеть. И чтоб об него не споткнулись. Вдруг ведьму на выход понесет.

Ведьма бросила еще щепотку в котел, пробормотала что-то, и Йен удивился: голос был девичьим, чистым. Прищурился рассматривая ее, а она выпрямилась и развернулась. Йен бы отшатнулся от неожиданности, но некуда было — он уже и так в стену упирался. И казалось, дернется посильнее — стена развалится.

Так что Йен не дергался. Просто очень удивился.

Волосы у нее были спутанные, платье - не платье, лохмотья, тряпки. И даже за всем этим — она была красивой. Бледная кожа, тонкие черты лица, брови вразлет и огромные зеленые глаза, которые сейчас смотрели внимательно, настороженно, со звериной опаской. Будто она никак не могла решить: убежать от него или укусить. Но она не бежала, медленно двигалась к нему, плавно, крадучись. По-кошачьему грациозно.