– Эй, ты, Лохматый! Крепче держи штуку, а то упустишь, – задел он проходившего мимо Кольку Снегирева.

Тот попытался отмолчаться, «Ну его к монахам, этого стилягу! Попробуй только свяжись с ним – шуму не оберешься!» Но с Жорой в молчанки не поиграешь.

– Ребенок! Пупок надорвешь.

– Чего? – не понял Снегирев.

– Здоровье, говорю, береги. Ты ж один у своей мамы, – пояснил Жора, – а бетонная штучка может упасть и отбить тебе ноги. Как ты тогда без ног будешь обходиться?

Снегирев не ответил, поспешив пройти мимо. Но Лукьяненко подыскал себе уже новый объект.

– Не притворяйся, не притворяйся, говорю я тебе, она же пустая!

– Сам ты пустой.

– А ты лапоть! – без всякого видимого перехода объявил Жора.

– Сам лапоть.

– Это ты уж брось, – весело заговорил Лукьяненко, предвкушая словесную баталию,- лапоть будешь ты. Наукой доказано.

«Лапоть» Синельников осторожно положил на землю распределительный шкаф и подошел к Лукьяненко вплотную.

– Слушай , Жора , может, ты желаешь по морде получить? Так ты скажи, не стесняйся, люди свои.

Синельников был секретарем комсомольской организации в бригаде и наверняка знал, что «…применение физической силы объясняется собственной идейной слабостью и…» Никаких «и». Олегу просто вдруг захотелось дать по морде этому белоручке и бездельнику. Дать по морде – и никаких воспитательных целей.

Лукьяненко смерил Синельникова презрительным взглядом и небрежно сплюнул, стараясь попасть в лежащий на земле окурок.

Олег Синельников маленький, худенький (Лукьяненко перед ним выглядит Ильей Муромцем), что такой может сделать!? Вот если бы Митрич… тот да. Сила. Поэтому Лукьяненко нисколько не испугался и надменно произнес:

– Поменьше эмоций, секретарь. Уж не от тебя ли я могу получить по морде?

– От меня, – подтвердил Синельников.

– Чихать я на тебя хотел с высокой колокольни!

– Чихать?! А ну дай руки, – неожиданно потребовал Олег и, не дожидаясь, когда Лукьяненко соизволит пошевелиться, заключил кисти его рук в свои и медленно стал сжимать их.

В первую минуту никто ничего не понял, а когда побуревший от боли Лукьяненко заголосил на всю степь, все сорвались с мест узнать, что же происходит. Взорам представилась любопытная картина: Давид укрощает Голиафа. Монтажники с интересом наблюдали за этим редким зрелищем. Каждый со своей стороны что-то пытался советовать, однако на помощь Голиафу никто не спешил – так ему и надо.

И никто не знает, что было бы с Жорой через минуту, если бы не Мартьянов.

– Синельников! – закричал он еще на бегу. – Да разве так можно, Синельников? -

И, останавливаясь, добавил для большей убедительности: – Так же нельзя, Синельников.

Этих магических слов оказалось достаточно, чтобы железные тиски тотчас разомкнулись.

– Кажется, тебе немножко больно? – сочувственно произнес Олег. – Надо ж так! Ты уж меня извини, пожалуйста. И вы меня

извините, – произнес Синельников, поворачиваясь к Мартьянову, – я забыл, что вы против насилия.

Мартьянов молча проглотил эту пилюлю. И как было не проглотить, когда Олег в точности повторил его слова, сказанные несколько дней тому назад.

Мартьянов имел очень смутное представление о методах воспитания, но еще со школьной скамьи он усвоил твердо – никакого насилия, только убеждение, убеждение и еще раз убеждение.

Вот этими мыслями и поделился недавно руководитель бригады монтажников с комсоргом этой бригады. А сейчас…

– Можно было как-то без рук… а, Олег? – с какой-то не присущей ему робостью сказал Игорь.

Робость у него появилась оттого, что его чисто теоретические идеи насчет убеждения схлестнулись с жизненной практикой и он увидел, что вовремя дать рукам ход так же важно, как и постоянно думать головой.

– Можно и без рук, – не стал спорить Олег, – следующий раз я так и буду поступать.

– А тебе, – обратился Игорь к Лукьяненко, – я бы не советовал смеяться над ребятами.

– Я и не смеялся. Я просто шутил. А он (кивок в сторону Олега) шуток совсем не понимает. Обрадовался, что силы много.

– Ладно, проваливай отсюда, – нахмурился Олег, – не порть людям настроение.

– Возьму и обо всем в газету напишу…

Еще секретарь, называется.

– Проваливай, тебе сказали.

– Пусть все узнают, что комсомольцы занимаются рукоприкладством.

– Идите, Лукьяненко, в палатку, – строго официально произнес Мартьянов, по все усиливающемуся тембру голосов поняв, что возможно продолжение воспитания при помощи рук, которое не отличишь от обычной драки.

Но понял это не один Мартьянов, понял и Лукьяненко. И поспешил ретироваться.

– Гоните? Хорошо. Человек работать хотел… – С этими словами он скрылся в палатке.

– М-да, – хмыкнул Синельников, проводив взглядом Лукьяненко, – я вам не завидую, Игорь Николаевич. Будете с ним на ручках

носиться – он вам все нервы поизмотает.

– И зачем взяли этого типа в бригаду? – добавил шофер Гена Сафонов, выразив давно сложившееся у всех мнение.

– Взял-взял, зачем-зачем, – рассердился Игорь, – а меня спрашивали?! Дали мне его и Скрипичкииу, сказали – воспитывай и точка.

– Вы бы объяснили, что у нас не лагерь для нарушителей …

– Объяснял.

– А вы бы твердо…

– Посмотрел, каким бы ты был твердым на моем месте, – пробурчал Игорь и ушел в палатку вслед за Лукьяненко.

Гена Сафонов недоуменно пожал плечами. Он действительно не понимал, как это можно чего-то не хотеть и – делать?! По молодости лет Сафонов еще не успел осознать, что на свете есть такие слова, как «надо» и «необходимо». Вообще-то он знал, что слова такие существуют, но подлинная сущность их была ему еще неясна. Поэтому и судил он обо всех жизненных явлениях с присущей молодости первозданной прямотой.

А Мартьянову на практике пришлось узнать, что скрывается за таким несложным словом: «надо».

Мартьянова неожиданно, во всяком случае для него, вызвали в кабинет начальника сетевого района «Крымэнерго» Пастухова, и между ним и Пастуховым произошел примечательный разговор:

– Был на сессии, Игорь Николаевич? Пастухов имел в виду ««давно состоявшуюся очередную сессию горисполкома, где впервые с особой остротой был поставлен вопрос о борьбе с тунеядством.

– А как же! Присутствовал, – ответил Игорь. – Все-таки я пока депутат.

– Вот и отлично, – чему-то обрадовался Пастухов, – значит, мы с тобой быстро договоримся.

– Смотря о чем, – на всякий случай осторожно сказал Игорь.

Но Пастухов как будто не слышал слов Мартьянова и продолжал развевать свою мысль.

– Пошли на тунеядцев развернутым фронтом! Теперь бы только не ослабить гайку. Пусть знают, что под ногами у них земля горит, – сказал Пастухов с пафосом. (В служебном кабинете начальники всегда говорят с пафосом.)

– Да ты садись, – продолжал он, – торопиться тебе сейчас некуда. Садись, садись, разговор у нас с тобой не на минуточку будет.

Игорь внимательно посмотрел на Пастухова – зачем тот завел с ним этот разговор? Уж, конечно, не о прошедшей сессии должна у них пойти речь.

И Мартьянов, поудобней усевшись в кресле, терпеливо стал ждать, когда начальство само найдет нужным перейти к деловому разговору. Не станешь же перебивать на полуслове.

Сидит Игорь в кресле и терпеливо ждет, когда Пастухов выговорится и приступит к тому вопросу, по поводу которого вызывал, но, судя по всему, Пастухов и не собирается менять тему разговора.

– Задумывался ли ты, Игорь Николаевич, когда-нибудь серьезно над природой тунеядства?

– Не приходилось, – чистосердечно признался Игорь.

– Вот то-то же, – покачал головой Пастухов, – и я, брат, тоже никогда не задумывался. А надо бы!

Игорь пожал плечами и буркнул что-то насчет милиции.