— А может, тебя кто здесь навещал? — уже почти угрожающим голосом спросил трясинный хозяин.

— Что ты, толстое твое брюхо, надумал? Ежели я кого заманиваю, — того и топлю. А чтобы с кем-нибудь опричь тебя — Ни в жисть!..

В это мгновение маленький бесенок, подбежав к Болотниику, шепнул ему на ухо:

— Там чужой кто-то, как будто не из живых, по берегу слоняется, в окна заглядывает и, кажись, лезть сюда хочет…

— Притащить его сюда! — скомандовал Трясинник.

— Иду, батюшка, сам иду! — послышалось в ответ, и на пороге подводного покоя появился низко кланяющийся Анкудиныч.

Завидев издали приближающегося к озеру Лешего, утопленник решил из двух зол выбрать то, что казалось ему меньшим, и смело полез в трясину.

— Чего надоть?! — загремел ему навстречу гневный вопрос трясинного владыки.

— Навестить вас пришел, ваше здоровье и проздравить, — смущенно отвечал несколько оробевший "Тяни за ногу".

— Проздравить?! С чем проздравить?! — зарычал уже не своим голосом Болотник.

— С благополучием вашим, ваше здоровье, — испуганно заикался Анкудиныч.

— Да ты кто такой? — зловеще проревела около самого его лица огромная лягушечья пасть с торчащими оттуда острыми, как у змеи, зубами.

— Утопленники мы. От Водяного с Ярыни, сродственника вашего, к вашей милости присланы… проздравить, — успев разглядеть, в чем дело, уже более храбрым голосом вымолвил "Тяни за ногу" и, немного погодя, даже прибавил: — И велено мне, кроме того, сказать, что ежели вам нужен в помочь кто-нибудь за болотницами присматривать, то я могу и остаться…

Болотник не был в ссоре с Водяным и действительно состоял с ним даже, как упомянул Анкудиныч, в отдаленном родстве. Много лет тому назад владения обоих соприкасались, и они когда-то изредка встречались, но потом болота стали зарастать лесом, топи замшевели, уменьшились в объеме и значительно отступили от реки, тоже несколько раз менявшей русло. Родственники перестали видеться, но особой злобы друг ко другу не сохранили. Поэтому Болотник, правда, был изумлен, но не рассержен, узнав, что Анкудиныч прислан от Водяного.

— Как же хозяин твой узнал, что у меня тут случилось? — уже удивленным голосом спросил он утопленника.

— Во сне видели. Как это проснулись перед восходом луны, так мне и говорят: иди, Анкудиныч, к сроднику моему на болото и проздравь, а почему и как, этого они мне не объяснили.

— Ишь ты, како дошлый, — произнесла, не без уважения, Кунья Душа.

Осмотрев еще раз новорожденную и убедившись, что между пальцами ее ножонок вовсе нет перепонок, ногти же на них совсем иного, чем следует, вида, Болотник, неожиданно для себя, прошел вдруг к решению.

— Помощников мне не нужно. Это я всем и всегда говорю. За девками моими я и сам присмотрю. Пускай Водяник за своими глядит… А как он меня не забыл, то отнеси ему от меня в подарок вот эту жирную маленькую свинку.

Он сунул младенца в руки утопленнику.

— Теперь можешь идти. Да, смотри, поторапливайся, а то до рассвета уже недолго осталось. Проводите его, — приказал в заключение Трясинник бесенятам.

И пришлось Анкудинычу, с младенцем на руках, вылезти из трясины и шагать обратно к реке.

Но еще на полудороге повстречал его Леший, сразу узнавший чернобородого утопленника.

— Ага, старый знакомый! Ты опять здесь?! Ну, не обессудь, коли я исполню, что обещал, мразь ты этакая!

"Тяни за ногу" бросил на землю младенца и попробовал убежать. Но Леший быстро его догнал и ударами своей страшной дубины буквально вбил в мох обезображенные останки того, кто при жизни своей звался иногда Петром, иногда — Анкудинычем, имел пару лошадей, жену, пахал землю, а по воскресным и праздничным дням ходил в кабак.

— Ишь, мразь вонючая, — произнес Лесовик, закончив свой труд. Затем он плюнул, вытер дубину об мох и пошел прочь.

Писк брошенного утопленником ребенка привлек его внимание и заставил вернуться.

Лесной Хозяин нагнулся, поднял новорожденную, обнюхал ее своим козлиным носом и, внимательно осмотрев со всех сторон, понес затем младенца, широко шагая, прочь от болота.

Остановившись на одной из полян, Лесовик бережно положил свою ношу под раскидистые лапы старой высокой ели, неподалеку от летней проезжей дороги.

— Ты когда-то хотела иметь ребенка, — сказал он этой ели, — вот тебе. Бери и отдай в верные руки.

Всколыхнулась, задрожала, кивнула вершиной старая ель и нижними ветвями своими прикрыла отданную ей на попечение жизнь.

Леший ушел. Было уже совсем светло. Все выше и выше в небе диск солнца.

Проковыляла зачем-то по лесной дороге возвращавшаяся откуда-то в Зарецкое Степка. Плотно прикрыло дерево ветвями своими спящее дитя, словно зная, что нельзя его показывать ведьме. Прошел старый охотник, но и ему не показала ребенка развесистая ель.

Но вот пробежали девочки, собиравшие ландыши. Елка посмотрела на них и одного из колючих веток коснулась младенца.

Тот жалобно запищал.

— Анютка, что это?.. Плачет никак кто-то в кустах?! Уж не нечисть ли какая?

— Ну вот, нечисть! В Божий-то день!

И Анютка подошла к ели, откуда слышался писк.

— Лизка, да это младенец!

— Что же мы с ним будем делать?

— Как это?! Заберем! Грех человеческую душу на гибель в лесу покинуть!

— А может, и не человеческую. Глянь-ка, у дитяти на ноге словно лягушка сидит.

Действительно, на бедре у новорожденной девочки было темно-красное пятно, формой своей напоминавшее лягушку.

— Эка важность! Пятна родимого не видала, — сказала первая девочка. — Возьми-ка к себе мои цветы.

А сама, сняв с головы платок, завернула в него голенького младенца и пошла вместе с ним, в сопровождении подруги, по направлению к деревне.

Благосклонно кивнула им вслед старая ель.

Каждый год, с утра Аграфенина дня, Леший, прозванный за цвет и форму своей бороды Зеленым Козлом, всячески старался заслужить расположение своей Лешачихи и усыпить ее бдительность. Та всегда ревниво относилась к купальским похождениям своего мужа и нападениям его на собирающих вещие и целеб-травы деревенских девок и баб.

Несколько раз уже и раньше у Зеленого Козла бывали неприятные объяснения с нею по этому поводу. Лешачиха сама знала, что безобразна, и ревновала не без причины. Из-за украшавших ее темное лицо отметин обитатели лесных чащ прозвали жену Зеленого Козла "Бородавкой". Жесткие, конскую гриву напоминавшие, никогда не расчесываемые волосы вечно были перепачканы смолою и приставшими к ним сухого хвоею и мхом. Серые, длинные, тощие груди висели и болтались, как у собаки. Местами сбившаяся в войлок, тиной пахнувшая, грязная шерсть тоже делала ее не слишком привлекательной, а дурной сварливый характер окончательно отталкивал от Бородавки всех жителей леса, включая и собственного мужа, который, сказать по совести, даже боялся ее. Один лишь медведь пользовался расположением Лешачихи, между прочим за то, что всюду сопровождал, где можно, ее супруга и доносил потом Бородавке о каждом проступке и промахе Лешего.

Злые языки говорили, впрочем, что медведь этот утешает Лешачиху, когда та особенно грустит и волнуется по случаю длительного отсутствия мужа.

Сделанная из сучьев и хвороста, углубленная в землю и вымазанная снаружи глиной берлога лесовиков была устлана внутри сухим мхом, травою и перьями, но Бородавка редко меняла подстилку и мало заботилась об опрятности. Ссылаясь на духоту и дурной воздух в берлоге, Зеленый Козел в летнее время зачастую там не ночевал.

Лешенят у них не было, чем Бородавка весьма была довольна, всецело обвиняя в этом супруга. А тот предпочитал проводить ночное время вне дома, играя при свете луны на дне оврага, служившего границей его владениям, в кости с соседним лешим, огромным детиной, очень гордившимся густого и рыжей своей бородою. Собственно говоря, бросали они не кости, а обмоченные водою, испещренные черными пятнами камушки. Играли лешие очень азартно, проигрывая один другому целые стада зайцев, лисиц, белок и даже мышей, перегоняемых потом из одного участка леса в другой, от несчастливца к счастливцу.