Он был огорчен, ужасно огорчен, опрометью убегая из дома, что Фрэнсис оказался шутом гороховым и наглым болваном — не причина, чтобы избивать его до полусмерти. Срывая злость на Фрэнсисе, Митч, как он теперь понимал, на самом деле мстил тогда своей матери. Это ее он избрал своей жертвой и ей предназначались побои, от которых пострадал жалкий плясун. Больше он никогда уж не осмелится искать встречи с матерью снова. И Митч решил, что должен как можно скорее покинуть город.

Вернувшись домой, он сообщил Тидди о своем решении и пообещал, что вызовет ее сразу же, как только найдет работу. Тидди заявила, что отправится вместе с ним.

— Мой муженек никуда не должен ехать без своей женушки. — И, помолчав, провозгласила: — Мы отправимся в Форт-Уэрт. Я знаю, что смогу там получить очень хорошую работу. Ту же самую, что сейчас у меня здесь.

— Но как быть со мной? Откуда мне знать, найдется ли там и для меня работа?

— А тебе и незачем работать — я получаю столько, что нам на двоих этого более чем достаточно. Тем более, что тебе все равно придется сидеть с ребенком.

— Ребенок? Дьявольщина, о чем таком ты болтаешь?

Тидди задрала юбку и спустила трусики, обнажив кремового цвета живот. Затем притянула голову Митча и заставила его припасть к нему ухом. И внезапно он что-то уловил — слабый, но ясно ощутимый толчок.

— Убедился? — С сияющими глазами она взглянула на Митча, когда тот отдернул голову. — Восемь месяцев, а почти ничего не заметно! Доктор говорит, что у некоторых женщин так бывает. Еще он сказал, что я смогу работать почти до самых родов.

— Но... но... — Митч в отчаянии всплеснул руками.

— Так что все должно быть просто отлично и идти как по маслу. Мамочка будет работать, а папочка заботиться о ребенке — ребенок непременно должен воспитываться отцом. И у него будет много времени, чтобы с ним играть.

Внезапно Митч взорвался. За кого, черт возьми, она его принимает? Это он должен зарабатывать деньги для семьи, он найдет себе работу, а она будет заботиться о ребенке!

— А я не желаю, — заявила Тидди, и в ее нежном голосе зазвучал металл. — У меня уже есть о ком заботиться. Мой муж — это и есть мой ребенок!

— Ты слышишь меня? — заорал Митч. — Выброси из головы эту чушь: «муженек — женушка, мамочка — папочка». Кончай с этим сюсюканьем! Меня уже начинает тошнить от твоего лепета!

— Не расстраивай свою женушку! — обиделась Тидди.

— Проклятье! — взвыл Митч. — Я же сказал — выкинь это из головы! — И он бросился на кровать.

Помрачнев словно туча, Тидди направилась в ванную. Митч услышал шум воды. Он закусил губу, мучаясь угрызениями совести. О Боже, сначала собственная мать, потом жена! За один день оттолкнуть от себя сразу двух женщин, единственных, которые для него что-то значили! А Тидди еще и беременна! Почти на той стадии, когда вот-вот должна стать матерью. Ему надо бы быть поласковее с нею в такое время, а не проклинать ее и ругаться.

Митч совсем уже было собрался просить прощение, когда Тидди внезапно склонилась над ним и затолкала ему в рот намыленную губку.

Он был настолько ошарашен, что целую секунду даже не мог пошевельнуться. Затем, задыхаясь, давясь тошнотой, отплевываясь, наконец сумел освободиться от Тидди, которая энергично начала промывать ему рот. Митч вскочил на ноги, проклиная все на свете слабым голосом и пуская при этом изо рта кучу мыльных пузырей. Тидди наблюдала за ним с видом убежденного в своей правоте человека и с явным сочувствием.

— Женушка вовсе не хотела этого делать, — сообщила она. — Для мамочки это было намного больней, чем для папочки.

— Да Бога ради, — выдавил Митч вместе с пузырями. — Какого дьявола? Какой же дурой надо быть?..

— Ты бы лучше поостерегся, — предупредила Тидди. — Тебе лучше быть милым муженьком, а то женушка опять вымоет твой ротик.

В баре откуда-то сверху лилась приглушенная музыка. Митч, едва заметно кивнув Рыжей, встал со своего вращающегося стула возле стойки бара.

— Сиди как сидишь, радость моя. Я мигом.

— Митч... — Ее глаза неотрывно следили за высоким сверхэлегантным мужчиной, который предложил им покинуть клуб. — Кто он, Митч?

— Фрэнк Даунинг.

Он поспешно отошел, не дожидаясь, пока Рыжая начнет протестовать. Возле дальней двери Даунинг обернулся, глянув через плечо, и прошел в дверь.

Помещение представляло собой нечто вроде пристройки к бару — место, где можно было размять ноги и побеседовать без помех. Освещение здесь было даже более тусклое, чем снаружи, и сюда не доносилось ни единого звука. Митч заморгал, давая глазам привыкнуть к слабому свету, и начал напряженно вглядываться в наполнявшие комнату тени. Затем послышался щелчок — вспыхнул огонек зажигалки, высветив в полумраке флегматичное бесстрастное лицо Фрэнка Даунинга.

Он сидел за небольшим письменным столом у дальней стены комнаты. Ориентируясь на периодически вспыхивающий огонек сигареты Даунинга, Митч зашагал по глубокому, пушистому ковру, застилавшему пол, к столу и, наконец, молча уселся напротив далласского воротилы.

Даунинг тоже не произнес ни слова. Проходили минуты. Митч зажег сигарету и продолжал ждать. Наконец Даунинг нарушил тишину. Это было нечто вроде фырканья — знак невольного восхищения. Затем вздохнул и стряхнул пепел с сигареты.

— Эта рыжеволосая, — произнес он, — положительно лучшая женщина из виденных мною.

— Да, — с самым невинным видом согласился Митч, — моя сестра весьма привлекательная девушка.

Даунинг опять фыркнул:

— Ты никто, а никто не может иметь никого, и уж тем более такой сестры.

— А посему?..

— А посему можешь купить ей еще выпивки, если хочешь. Можешь угостить обедом и пригласить на несколько танцев, но затем катись отсюда ко всем чертям, как я тебе уже велел. Или, может, ты не расслышал мои слова?

— Почему же, расслышал.

— А я уж было подумал, что нет, — заявил Даунинг. — Еще никто не отваживался околачиваться на том месте, откуда я приказал ему убраться.

— А может, я исключение?

— Эта рыжеволосая, несомненно, женщина с большой буквы, — как бы не слыша Митча, произнес в раздумье Даунинг. — Она, безусловно, заслуживает быть счастливой. — Заявив это, он начал подниматься из-за стола.

Митч поспешно протянул к нему руку, как бы удерживая его на месте.

Митчу было необходимо задержаться в Техасе. За исключением разве что Талсы и Оклахома-Сити, Техас остался единственным тучным пастбищем, где работающий по-крупному игрок-профессионал мог вволю пощипать сочной зеленой травки. Только здесь еще оставались места, где зелень баксов расцветала пышным цветом и можно было не опасаться, что тебе подсунут вместо наличных кредитную карточку или долговую расписку. Здесь любили ощущать в руках деньги, а не чеки. Только в здешних краях еще приходили в шок, когда игрок заявлял, что у него при себе никогда не бывает больше пятидесяти долларов. Здесь, и только здесь, проигравшись дотла, вновь садились играть как ни в чем не бывало. Неугомонность, нетерпение, самоуверенность, вера, что непременно должно повезти, как только минует полоса неудач, — все это делало тут кости такой же популярной игрой, как в других штатах, где деньги появились намного раньше и уже успели осесть на банковских счетах и превратиться в недвижимость, бридж.

Вот такие дела! Митч непременно должен был прокрутить свои операции здесь, в Техасе. Но это исключалось — и Митч боялся даже допустить такую возможность — если он наживет себе врага в лице Даунинга.

— Ладно, — сдался Митч, — хорошо, будь по-твоему, Фрэнк!

Но мне это здорово не по душе.

— Я знал, что деться тебе некуда, — пробормотал Даунинг.

— Я не юнец. Мы всегда с тобой ладили. А сейчас ты хочешь, чтобы я плясал под твою дудку. Почему? Должна же быть причина? Почему тебе так надо, чтобы я отсюда убрался?

— Угости девушку выпивкой, — повторил Даунинг. — Закажи для нее обед. Станцуй несколько раз!