— Рискнем, — заявил Митч, выкладывая деньги на зеленое сукно. — Тридцать две сотни — приятное круглое число.

— Идет! — провозгласил Зирсдейл. — Теперь моя очередь. — И пошло-поехало.

Выпали: шестерка с пятеркой, шестерка с единичкой, пять с двойкой, четверка с тройкой, восьмерка, еще восьмерка, затем одиннадцать...

Глянув в бумажник; Митч лукаво ухмыльнулся, так, словно только что выбросил пустой спичечный коробок, а не выложил все до последнего цента, и приятным голосом произнес:

— Полагаю, игре пришел конец. В следующий раз я пожалую к вам более подготовленным.

— Вовсе не обязательно играть на наличные, — возразил Зирсдейл. — Можете выписать чек или дать расписку, как вам удобнее.

— Нет, это нечестно по отношению к вам. — Митч отрицательно покачал головой. — Не по-мужски ставить бумагу против наличных.

— Ну, тогда займите у меня! Прямо сейчас, — весело предложил Зирсдейл. — Уж больно захватывающей стала игра.

Митч возразил, но не столь активно, как против чеков. Наконец, уступив настояниям нефтяного магната, согласился взять взаймы десять тысяч долларов. А вместе с деньгами к нему вернулась и уверенность.

Митч твердо верил, как и любой другой игрок, что вместе с деньгами Зирсдейл отдал ему и свою удачу. Ведь теперь он будет ставить против своих же собственных денег, и госпожа фортуна не преминет его за это наказать.

Как только Митч начал встряхивать кости, где-то наверху раздался странный лязг. Он вздрогнул, удивляясь, что это может быть за шум в столь основательно построенном доме, а Зирсдейл посмотрел вверх с мрачной досадой на лице. Затем пробормотал, что если их помощнику-черту неймется, то пусть лучше спустится к ним.

— Итак, иду на тридцать две сотни, — провозгласил он. — Вы как?

— Отвечаю на все, — кивнул Митч.

Магнат метнул. Кости ударились друг о друга, завертелись и, как бы в насмешку над ним, показали тройку. Зирсдейл передал кости партнеру, и тот начал основательно готовиться.

Он был уверен в себе, но очень осторожен. Полагающийся ему примерно раз в году промах уже случился, и магия вновь была с ним. Но Митч не хотел рисковать. Он мог контролировать кости, когда они были у него в руках, но нельзя же их держать до бесконечности!

Первым делом он понизил ставку до пяти сотен долларов — а что, разве они играют не потехи ради? И, подстраховавшись таким образом на случай неудачи, дважды выиграл по тридцать пять сотен. Затем, намеренно выкинув «крапе», передал кости Зирсдейлу.

Нефтяной магнат заказал «очко» и пролетел.

Митч снова принялся за работу, позволив себе всего лишь два «пасса», прежде чем заказал «очко» и, наконец, сделал «неудачный» бросок после того, как выиграл еще тридцать пять сотен долларов. При этом он не забывал делать вид, говорящий, что есть, мол, вещи и посложнее столь нехитрой игры.

Это была утомительная работа, но она стоила того. Через полтора часа после того, как Митч оказался по уши в болоте, он вознесся на самую вершину — вернул заем, все свои кровные и вместе с ними заполучил восемнадцать тысяч Зирсдейла. Но на этом дал костям уплыть. Зирсдейл зевнул, из вежливости прикрыв рот, и оставил кости на сукне.

— Я немного устал, а вы? Что скажете насчет того, чтобы выпить?

— Может, мне лучше уже пойти? — предположил Митч. — Конечно, только в том случае, если вы не хотите продолжать игру. Мне не очень удобно уходить победителем.

Зирсдейл возразил: разве не будет следующей ночи?

— Мы с вами еще увидимся, Корлей. Можете не сомневаться. А сейчас, если вы уверены, что не хотите выпить...

Он проводил гостя до двери. Они пожали друг другу руки, пожелали доброй ночи, затем Зирсдейл не спеша закрыл дверь. После этого он поднялся по лестнице — его квадратное, грузное тело двигалось с кошачьей легкостью — и вошел в небольшую комнату.

Она находилась прямо над гостиной. Примерно в самом центре ее часть досок пола была вынута, образуя зияющий провал, через который можно было видеть все, что происходит внизу, благодаря стеклу, которое с другой стороны производило впечатление обычного зеркала. Рядом с «провалом» стояла передвижная кинокамера.

Когда Зирсдейл вошел в комнату, тощий, средних лет негр закрывал крышку на бобине с пленкой. Не скрывая страха, застывшего в его водянистых глазах, он сразу же рассыпался в извинениях".

— Я ужасно огорчен, сэр. Ужасно, ужасно огорчен. Неожиданно поскользнулся и задел ногой штатив...

— Это могло все испортить, — заметил Зирсдейл. — Насторожить его, а меня выставить дураком. Ты, случайно, не принимаешь меня за него, Алберт?

— М-мистер Зирсдейл! — Негр побледнел, насколько это позволял цвет его кожи. — Пожалуйста, сэр, м-мистер Зирсдейл.

— Я никогда не гнул тебя до земли, разве не так, Алберт? — продолжал между тем хозяин дома с хрипловато-музыкальными нотками в голосе. — Всегда обращался с тобой как с белым и даже лучше, чем со многими белыми. Ты жил ничуть не хуже меня. Я плачу тебе тысячу в месяц за то, что ты просто околачиваешься вокруг, делая вид, будто следишь за порядком. Уж не воображаешь ли ты, что и на самом деле заслуживаешь такой кучи денег? Да ты не стоишь и тысячи центов! Я просто даю тебе тысячу, чтобы ты мог учить своих детей в школе. Негр, дрожащий и беспомощный, низко склонил голову.

— Ну ладно, хорошо, — смягчился магнат. — Я не даю моим людям упасть, но и не позволяю им делать мне подножки. Что насчет фильма?

— Да, сэр, да, сэр, вот он. — Негр схватил бобину и робко протянул ее хозяину. — Думаю, вы его накрыли, сэр. Точно не уверен, но, по-моему, это так.

Зирсдейл сказал, что хорошо, если так, потом спросил:

— Как детишки, Алберт? Еще учатся?

— Джек заканчивает, сэр. Ему остается год до окончания юридической школы. А Аманде учиться на преподавателя колледжа еще два года.

— Аманда, — протянул Зирсдейл. — Моя мать оценила бы по достоинству, что девочку назвали в ее честь.

— Да, сэр, а Джек был назван в вашу честь, сэр. Он очень гордится этим, мистер Зирсдейл. Да, сэр, в самом деле гордится.

— Рад это слышать, — кивнул нефтяной магнат. — Мне ненавистна сама мысль, что кто-то с именем как у меня может не иметь гордости. Человек без гордости — это нехорошо. Надеюсь, ты со мной согласен, Алберт? Если нет гордости, то нет и фундамента, на котором можно построить все остальное. Мне такой человек неприятен. Конечно, могу иметь с ним дело, но не более того. Если мужчина не может постоять за себя, предпочитает оплеванный нос разбитому, я не хочу да и не могу его любить. И как долго ты уже лижешь мне задницу, Алберт?

— М-мистер Зирсдейл... мистер З-зирсдейл...

— Двадцать три года, верно? Ну, это достаточно долго. Все, ты уволен!

Шторы в спальне были задернуты, поэтому в помещении все еще царил полумрак. Вновь закрыв глаза, Митч перевернулся на другой бок и рукой поискал Рыжую. Ночь прошла прекрасно. Это была какая-то необыкновенная, удивительная, сумасшедшая ночь. Потом даже во сне его не оставляло чувство удивления и восторга. И сейчас он опять это ощутил, уловив слабый аромат тела Рыжей, вспомнив ее страстное прерывистое дыхание.

— Рыжая, — простонал Митч, тиская руками простыни. — Рыжая, где ты? — Открыв широко глаза, он сел на кровати с отчаянным воплем: — Рыжая!

В ванной послышался звон. Дверь с шумом открылась, Рыжая выбежала в спальню. На ней были туфельки, чулки, узенькие трусики и лифчик. Поскольку она была невысокой, но полнотелой, то считала, что ее трусы и лифчик непременно должны быть узенькими.

Рыжая обвила Митча руками, прижала его голову к своей груди и принялась шепотом успокаивать. Потом спросила, что стряслось. Смущаясь, он объяснил, что увидел плохой сон. Она его опять поцеловала и извинилась за то, что в такой страшный момент не оказалась рядом.

Затем Рыжая попыталась встать, но Митч удержал ее за резинку трусиков.

— Зато сейчас ты здесь, — констатировал он. — Это даже лучше.