— Точно сказать трудно, Ли. Надеюсь, удастся завтра, но...

— Тогда забудь про завтра. А как насчет послезавтра?

— Ну, я...

— А послепослезавтра?

— Послушай, Ли... Я просто не могу сказать с полной уверенностью. Но...

— Ясно. Сейчас у тебя горяченькое дельце, и ты хочешь, чтобы я обождал, пока ты не урвешь куш.

— Ах нет, Ли! Все совсем не так...

Эгейт бросил трубку, и Митч больше уже не решился ему позвонить. Впрочем, ничем хорошим это для него не кончилось бы.

Ничего другого, кроме как ждать и тревожиться, не оставалось.

Отъезд Лорда из отеля пришелся на уик-энд. Поэтому только в понедельник Митч смог уведомить Эгейта, что готов отдать ему пятнадцать тысяч.

Тот, узнав его голос по телефону, казалось, остолбенел.

— Но... я думал, что...

— Ну так теперь знай, что ошибся, — заявил Митч, не дожидаясь, пока банкир придет в себя. — Так что, на том же самом месте и в то же самое время, о'кей? У нас будет ленч.

— Ну, хм-м, я не уверен... хм-м...

— Ты хоть сможешь выпить со мной, если не согласен на ленч? Или, если хочешь, могу заскочить в банк и там передать тебе деньги.

— Только не в банке! — всполошился Эгейт. — Лучше уж давай выпьем.

Они встретились в том же самом тихом и шикарном ресторане, где сидели неделей раньше. Митч вручил банкиру конверт, и тот целую секунду тупо взирал на то, что оказалось в его руках. Затем открыл клапан, пробежался пальцами по банкнотам и медленно поднял глаза.

— Ну? — спросил Митч. — Все в порядке?

— Что? — Эгейт захлопал глазами. — Ох да! Да, здесь все полностью. — Он задумчиво постучал конвертом по столу. Затем, брезгливо сжав губы, заявил, что Митч опоздал. — Ты настолько опоздал, что уже никакие оправдания не помогут. И ты не имеешь права меня винить за то, что я предпринял некоторые шаги.

— Только до тех пор, пока не узнаю какие, — пожал плечами Митч.

— У тебя нет на это ни малейшего права, Митч. — Эгейт с раздражением помотал головой. — И тебе, как никому другому, это должно быть известно. Ты нарушил данное мне обещание. Просто лег на дно, наобещав с три короба, и объявился лишь тогда, когда сам выкрутился. А теперь ожидаешь, что и все остальное образуется?

— А что стряслось-то, Ли? — опешил Митч. — Разве не все путем? Если что-то не так, тебе лучше выложить это начистоту и прямо сейчас, пока я перед тобой.

Однако Эгейт продолжал придираться. У него не было иного выхода. Только под такой маской он мог скрыть свое смущение, неуверенность и даже страх за содеянное. Теперь Эгейт хотел обвинить Митча в том, что тот вынудил его пойти на предательство. Но и это не мог выложить без утайки, поскольку нуждался в полученных пятнадцати тысячах. Его пугала сама мысль, что сделает Митч, если узнает страшную правду.

— Ну же, Ли! — подталкивал его между тем Митч. — Разве что-то не в порядке? Разве мы не квиты?

— Сейчас речь не об этом, — гнул свою линию банкир, — ты должен признать, что...

— Хватит бубнить! — перебил его Митч. — Я не могу сидеть здесь весь день, выслушивая твои нападки. Короче, сколько ты хочешь еще за просрочку? Две с половиной, пять? Я думал, пятнадцати тысяч вполне достаточно, но если ты клонишь к этому, то могу и добавить.

— Речь не о сумме, — пробормотал Эгейт. — Разве я сказал хоть слово, что хочу больше денег?

— А по-моему, хочешь именно этого. — Митч настороженно следил за ним. — Если бы не хотел, не нес бы такой околесицы. — И, не спуская глаз с банкира, он сделал глоток вермута.

Эгейт одним махом допил остатки своего двойного шотландского виски и поежился, нервно вертя в руке пустой бокал. О Боже, почему он не подождал? Какого дьявола так поспешил?

Внезапно ему показалось, что он нашел выход. Способ был глупый и на самом деле вел в никуда, но отчаяние вкупе с парами спиртного заставили его ухватиться за него, как утопающий хватается за соломинку, и он счел свою идею просто блестящей. Улыбаясь, банкир сунул конверт с деньгами в карман и протянул руку.

— Пятнадцати хватит за глаза, — сообщил он. — Извини, что устроил тебе выволочку. У меня в банке выдалось трудное утро.

Митч смешался и еще секунду продолжал изучать Эгейта. Но объяснение прозвучало вполне правдоподобно. Утро понедельника — трудное время после уик-энда. А какая еще может быть причина?

— Такое бывает и с лучшими из нас, — согласился Митч. — Значит, между нами все улажено и мы по-прежнему друзья?

— Конечно друзья! А то как же? Просто дай мне знать, Митч, когда будешь нуждаться в моей помощи. Боюсь, не смогу много сделать для тебя в том дельце с Зирсдейлом, но в чем-то другом...

Митч кивнул, не будучи особенно разочарованным. Пакет акций Зирсдейла находился под дальним прицелом, являясь чем-то таким, за что стоило побороться, но ожидать полного успеха не приходилось. Достаточно и того, что он оказался в состоянии рассчитаться с банкиром, у него прямо-таки отлегло от сердца, когда это свершилось.

Появился вышколенный официант и выжидающе поочередно посмотрел на каждого из них. Митч предложил ленч, но Эгейт отрицательно покачал головой.

— Я ограничусь выпивкой. Еще один двойной, пожалуйста, — распорядился он и обратился к Митчу: — Не могу тебя задерживать, мне надо кое-что обмозговать, а для этого побыть одному. Митч извинился и тут же поднялся. Едва он удалился, как официант принес банкиру его заказ, и тот с жадностью отхлебнул внушительный глоток из граненого стакана. Затем со вздохом откинулся на спинку стула в обшитом драпировками отдельном кабинете и по меньшей мере целую секунду представлял себя в мечтах, распаленных парами спиртного, дельцом крупного калибра.

Жена и дети Эгейта не интересовали. Его сослуживцы не вызывали у него ни симпатии, ни уважения, равно как и он у них. По счастливой для себя случайности Ли оказался у своего работодателя под рукой в то время, когда смерть собирала обильную жатву, изрядно выкосив ряды более достойных, взявшихся из-за чувства долга за оружие и отправившихся на войну. Только поэтому он занимал теперь нынешнюю должность. И никто лучше самого Эгейта не знал, насколько не по праву он является помощником вице-президента большого банка. Простое стечение обстоятельств, угодливость, отсутствие воображения и амбиций, усидчивость — вот что помогало ему удерживаться в седле и следовать по проторенной дорожке более тридцати лет.

В банк он пришел сразу после высшей школы, а теперь, в преддверии пятидесятилетия, все больше осознавал свою несостоятельность и все меньше чувствовал себя способным скрывать ее от окружающих. По мере того как время иссушало его, ответственность на работе возрастала. Чем сильнее гремел он костями, сидя на табурете, тем чаще начальство испуганно и недовольно косилось в его сторону. Но было бы в высшей степени неловко, да и непрактично выставить за дверь работника с тридцатилетним стажем, к тому же из высшего эшелона власти. Внешний вид Эгейта находился в постоянном противоречии с его сущностью. За чисто банковской личиной, которую ежедневно видели окружающие, скрывалось настоящее ничтожество. Однако снаружи было столько показного, что вполне логично предполагалось и внутреннее богатство, ну точь-в-точь как у айсберга, у которого на поверхности лишь малая часть огромной массы.

Это-то ошибочное умозаключение и не позволяло начальству разглядеть, что представлял из себя на самом деле человек, который в действительности был, образно говоря, самым уязвимым звеном в их крепкой цепи. Невозможно даже представить, что было бы, если бы вдруг обнаружилось, что подлинный Эгейт вот уже пятнадцать лет якшался с проходимцами.

Но таким был Ли Джексон Эгейт.

Под действием алкогольных паров, игнорируя факты и воспринимая себя едва ли не самым могущественным среди высокопоставленных персон, он мысленно спорил сам с собой, убеждал себя, что добился больших успехов. А разве не так?

У него прекрасный дом, два отличных автомобиля, солидный запас акций и сбережений. Правда, есть небольшие долги, наделанные по опрометчивости, но зачем тревожиться о подобных пустяках? Что значат долги для человека, который может под свои обязательства добыть средства вдвое их превышающие?