Отец явно вышел куда-то и закрыл за собой дверь. Надо сказать, скрип был невероятным, а значит — он был не дома. Дома все двери открывались и закрывались бесшумно.

— У тебя всё хорошо? — Обеспокоенно спросил он.

— Да, всё отлично. Ты прости, что потревожила звонком. Послушай, папа, я хотела спросить, ты помнишь — был ли у нас в городе государственный обвинитель Стоун? — Джил мысленно закатила глаза, понимая, что вопрос, конечно, звучит по-идиотски, и явно ради этого не стоило звонить почти в одиннадцать ночи.

— Знакомая фамилия, — раздумывая, произнёс отец, а затем его тон изменился. Джил пока не могла понять — в как и в какую сторону. — Да, был.

— Когда я была в старшей школе? — Продолжала допытываться она.

— Да, — отец, судя по всему, явно испытывал нежелание отвечать, — ты тогда уже окончила школу, когда всё это случилось.

Джил затаила дыхание.

— Адам защищал твоего друга. А прокурор Стоун добился для него максимального наказания. Потом он перебрался на должность повыше.

Джил зажала себе рот, боясь вымолвить хоть слово.

— Стоун? — Наконец смогла она переспросить, словно внезапно поглупела настолько, что в голове у неё не складывалось услышанное.

— Да, — отец говорил очень сдержанно и неохотно.

— И ты знал, что теперь я на него работаю? — Ужасаясь такому повороту событий, спросила его Джил.

— Я думал, что ты знаешь, — возразил отец.

Джил отключилась. Положила телефон как можно дальше, словно он был каким-то ядовитым животным. Положительно, она не могла собрать мысли воедино, а те словно взбесились и метались по её голове так, что она почти ощущала боль в висках. Как-то всё это начинало переходить в сплошное безумие. Но, с другой стороны Джил была сама виновата — за столько лет она ни разу не заставила себя узнать больше о процессе, боясь, что это будет слишком тяжело для неё.

Сейчас у неё есть два варианта в этой ситуации — если она считает, что Райза осудили несправедливо, ей надо уйти от Стоуна. А если же она хочет продолжать строить карьеру, не взирая ни на что, тогда об этом надо забыть, словно ничего и не было. Но, конечно же, она не сможет так поступить.

Джил поставила на стол кружку с чаем, испытывая потребность в чем-то, гораздо крепче. Вытащила из дальнего угла шкафа ещё закрытую бутылку вина и побрела в спальню, держа одной рукой бутылку, а другой — голову, словно она тоже могла в любой момент взять и разбиться, как стеклянная бутылка.

Ночь выдалась бессонной, и наутро Джил выглядела хмуро, помято и похмельно. Полный набор всех прелестей. В зеркало она даже не рисковала заглядывать, расчесав волосы и надеясь, что не похожа на пугало для птиц.

Единственное, к чему она пришла за ночь, полную мыслей, вина и рассуждений, так это то, что больше она не может работать на Стоуна. Джил объяснит ему свой уход необходимостью находиться с семьей, что было не настолько уж далеко от правды. Так будет честно и правильно, даже если при этом она потеряет выгодное место. Всё же она работает там. Где должна править справедливость, а какой из неё служитель закона, если она сама не будет поступать по совести?

С самым решительным настроем она сообщила Стоуну о том, что ей придется его покинуть. Он поднял на неё глаза, и Джил ощутила себя так, словно он видел её насквозь и знал, что она явно что-то недоговаривает.

— Я понимаю Вас, — произнёс он совершенно не то, что она ожидала услышать, — но я могу попросить Вас уйти от меня после приема? Мне хотелось бы, чтобы Вы поехали со мной. А потом я отпущу Вас, хотя мне и не хочется расставаться с таким замечательным работником.

Джил прогнала остатки вина из головы, соображая, что прием был уже послезавтра. А значит, от неё ничего сверхъестественного не просят.

Следующие несколько часов Джил провела в магазинах, тихо зверея от примерок. Она поняла, что её выводит из себя одно только осознание того, что ей придется перемерять уйму вещей, почти каждая из которой окажется неподходящей. Жмет. Мало. Не тот цвет. Велико. Слишком открыто. Слишком чопорно. Слишком легкомысленно.

Выходя из последнего магазина с платьем. Выдержавшим все требования, Джил чувствовала себя так, словно побывала на поле битвы или её потрепал ураган. Никогда больше и ни за что она не пойдет в здравом уме и по собственной воле на такой кошмар. Да ещё и выложит кругленькую сумму впридачу.

Её страдания окупились с лихвой, когда она оглядела себя ещё раз в зеркале дома, ещё раз примерив купленное платье. Ради этого можно было и пострадать — призналась себе Джил, разглядывая себя с чувством полного удовлетворения. Не бог весть какая красавица, но сейчас она выглядела очень даже ничего. Платье было насыщенного цвета, переливающегося от синевы до почти что фиолетового. В нём она не бросалась в глаза, а выглядела мило и достойно, не привлекая внимания, но и не серо и невзрачно.

Джил повернулась вокруг себя, наблюдая за тем, как длинный подол платья взметывается, меняя цвет. Сейчас ей не было жалко потраченных денег, одно лишь её отражение уже стоило того, чтобы окупить их с лихвой. Она уже так давно не ощущала себя чем-то вроде принцессы, а сейчас готова была улыбаться и радоваться собственному отражению, говорящему, что она выглядит на все сто.

Несмотря на то, что было семь часов вечера, казалось, что по-прежнему светло, как днём. Эту иллюзию создавали многочисленные гирлянды и невообразимое количество ламп и светильников. И без того светлое убранство виллы, на которой проходил прием, выглядело так, будто сияло изнутри. Не менее ярко были одеты и люди, приглашенные сегодня, которые прогуливались между подстриженных газонов. Темная ткань костюмов отражала свет, а гарнитуры на женщинах блестели, как искры, просто ослепляя своим сиянием.

Аллеи расходились веером от дома, оббегая небольшие фонтаны, украшенные статуями, превосходными копиями античных подлинников. Поодаль дома блестела стеклянная галерея розария, и запах цветов разносился в воздухе, насыщая его зовущим и волнующим ароматом.

Джил шла по выложенной декоративными плитками дорожке, придерживая подол платья. Вторая её рука покоилась на предплечье Стоуна, казавшегося в своем темном костюме настолько высоким и красивым, что глаза начинали болеть. Джил ощущала себя Золушкой, которая заглядывает на чужой бал, но при этом понимает, что опостылевшая кухня полная работы и золы, выглядит гораздо приветливей и теплее, чем дышащее холодным равнодушием веселье именитых лиц. Она начинала нервничать, понимая, что это глупо, но не в силах успокоиться. Джил говорила себе, что постарается быть незаметной и ничем не отличаться от стен и мебели, пробыв ровно столько, сколько этого требует приличие, а затем она вернется домой. Ну, а потом она будет заканчивать свои дела в городе, и вернется к отцу. Домой, в свой настоящий дом.

Из открытых дверей доносилась музыка вперемешку с голосами, и Джил постаралась принять уверенный и спокойный вид. Они со Стоуном вошли в полный людей, просторный дом, кажущийся сплошной драгоценностью. Он был заполнен старинными картинами, дышащими временем и подлинностью, статуями и массой других вещей, которые мечтали бы иметь в своих коллекциях музеи. Запретив себе отвлекаться и оглядываться по сторонам как маленькой, Джил нацепила самую безупречную улыбку и поняла, что теперь придется пережить ряд знакомств с нужными Стоуну людьми.

Первым к ним подошел невероятно напыщенный, толстый мужчина в очках с золотой оправе. Он обладал абсолютно немужскими манерами и говорил так жеманно, что Джил мигом заподозрила, что он является не только членом городского муниципалитета, но ещё и явным поклонником исключительно мужского общества. Да и по его восхищенному разглядыванию Стоуна это было более, чем очевидно. Джил мысленно скривилась. Если все присутствующие здесь обладают таким же ассортиментом пороков, то Стоун зря уговорил её сопровождать его. Не то, чтобы Джил была ханжой, просто ей было некомфортно здесь.

За первой ласточкой последовали другие, и она уже сбилась со счету — скольким она улыбалась. С кем здоровалась. Стоун словно догадался, что Джил устала, и провел её к банкеткам у окон, на которых пока никого не было, а, значит, и не было угрозы опять с кем-то разговаривать.