Моя грудь спазмируется.

— Ты такой жестокий.

Он усмехается.

— Просто я такой, какой есть, дорогая.

— А я? Разве мы... Меня все еще не держат...

— Венди, ты вольна делать то, что хочешь. Твой отец, он...

— Нет, я знаю, — оборываю я его, не желая говорить о своем отце, раны еще слишком свежи.

— Ты не знаешь, — он трогает свой бок, где зазубренный шрам портит его кожу. — Эта авиакатастрофа? — его ноздри раздуваются. — Это было во время одного из рейсов твоего отца.

Я задыхаюсь.

— Что?

Он качает головой.

— Здесь не место говорить об этом, дорогая.

Раздражение вспыхивает в моем животе, я не хочу, чтобы от меня отмахивались, как это всегда бывало, когда я хотела узнать, что происходит.

Я открываю рот, но его палец закрывает мои губы.

— Я расскажу тебе все, что ты пожелаешь, только не здесь.

Тяжелое чувство проникает в мои внутренности.

— Ты собираешься убить его? — шепчу я.

Он вздыхает.

— Ты должна понять, твой отец, он забрал у меня почти все, — его большой палец проводит по моим губам. — И хотя я сделаю все, что ты попросишь, пожалуйста, не проси меня об этом.

Мое сердце щемит, опустошение бежит по моим венам.

— Но я... — слёзы наворачиваются на глаза. — Он мой отец.

— Да, а также, — его голова качнулась в сторону. — Он тот, кто убил моего.

Я снова на яхте Джеймса, сижу на террасе на том самом месте, куда он привел меня на наше первое свидание. Прошло два дня с тех пор, как он трахнул меня на столе в своем стрип-клубе, а потом разнес мой разум на куски, когда рассказал о своем прошлом. О моем отце.

Желчь обжигает язык, когда я думаю о Джеймсе, ребенке, пережившем то, что он пережил от рук своего дяди. Пережить боль от потери родителей и наблюдать, как человек, ответственный за эту потерю, годами улыбается на обложках журналов без каких-либо последствий.

Моя душа изнывает от одной мысли о мучениях, которые покрыли его сердце шрамами.

И все же я не могу примириться с тем, что он убьёт моего отца, а я просто смирюсь с этим. Но как я могу просить его не делать этого после того, что, как я знаю, сделал мой отец?

И я не понимаю, почему. Зачем ему убивать своего делового партнера? Зачем ему убивать Ру?

Это просто не имеет смысла.

Тем не менее, знание корня проблемы уменьшает боль от того, что Джеймс сделал то, что он сделал со мной. Это не заставило меня забыть, но я понимаю его гнев, по крайней мере, немного.

И, возможно, это делает меня глупой. Может быть, я все еще наивна, но Джеймс — единственный, кто когда-либо доверял мне настолько, чтобы сказать мне правду. Он рассказал мне о том, что, черт возьми, происходит, чтобы я могла понять его. Он пошел на риск, рассказав мне. И я могу рискнуть, доверяя его словам о том, что ему не все равно.

Телефон у меня уже более сорока восьми часов. Я просмотрел сообщения и звонки от Энджи и от «Ванильного стручка», уволившего меня за неявку. Но не было ни одного пропущенного звонка от моего отца.

Ни одного.

От Джона тоже ничего, хотя я написала ему сообщение и спросила, как дела.

Раздвижная дверь открывается, и на палубу выходит Сми с подносом нарезанных овощей и улыбкой на лице. Он ставит их на стол и садится.

— Босс сказал, чтобы ты обязательно поела, пока его нет.

— Я могла бы купить что-нибудь для себя, — усмехаюсь я.

Сми отмахивается от меня.

— Ничего страшного. Это моя работа, помнишь?

Он придвигает поднос ко мне на стол, и я протягиваю руку, хватаю зеленый перец и кладу его в рот, пока он открывает пиво и делает длинную затяжку.

— Откуда ты, Сми? Как ты оказался здесь, работающим на Джеймса?

Он берет морковку и откусывает кусочек, расслабляясь на своем стуле.

— О, это действительно не так уж интересно. Я попал в трудные времена несколько лет назад, и он помог мне.

Мое сердце замирает.

— Помог?

Он кивает.

— Забрал меня с улиц. Поселил меня в этом месте и сказал, что я могу остаться, если только научусь всему, что нужно знать об обслуживании яхт.

— И вы вырос здесь, в Блумсберге?

Я не знаю точно, почему я задаю ему так много вопросов. Может быть, потому что, если я планирую остаться на яхте, мне будет комфортнее, если я поближе познакомлюсь с ее обитателями, а может быть, потому что мне отчаянно хочется отвлечься от потрясений, которые вызвали недавние откровения Джеймса.

Он делает еще один глоток пива.

— Конечно, да. Я прожил здесь всю свою жизнь.

— Это хорошо, — хмыкаю я. — Есть семья?

Что-то темное промелькнуло в его глазах.

— Прости, — морщусь я, мой желудок заныл от выражения его лица. — Я просто любопытная.

Он смеётся, поправляя красную шапочку на голове.

— Нет, все в порядке. Моя мама, наверное, все еще где-то здесь, ищет свою очередную порцию.

Чувство вины за назойливость просачивается сквозь меня.

— О, мне так жаль.

Он отмахивается.

— Я давно смирился с тем, кем она является. Мой отец был хорошим парнем. Хотя я не знал, кем он был, до нескольких лет, пока он не умер.

— Моя мама тоже умерла, — говорю я, мое сердце болит. — Боль от потерянного времени никогда не становится легче, не так ли?

Его губы опускаются вниз, а пальцы сжимают горлышко пива.

— Конечно, нет, мисс Венди.

Шаги отвлекают мое внимание: на палубу выходит Джеймс, как всегда безупречно выглядящий в своем костюме-тройке.

Сми встает, вытирая пыль с передней части своих шорт.

— Я должен вернуться к делам. Спасибо за компанию.

Я ухмыляюсь.

— Спасибо за закуски.

Они проходят мимо друг друга, Джеймс едва удостоил его взглядом.

— Тебе не жарко в этом? — спрашиваю я.

Он игнорирует мой вопрос, наклоняется и встречает мои губы для поцелуя. Его язык проникает в мой рот, и я закрываю глаза, теряясь в его вкусе.

— Ммм, — он отстраняется и упирается лбом в мой лоб, его большой палец гладит мою щеку. — К сожалению, у меня есть дела, которые требуют внимания. Ты будешь в порядке здесь?

— Да. Я буду в порядке. Я все равно думала зайти в «Ванильный стручок».

Его рот искривляется.

— Джеймс, ты сказал мне, что я могу выходить, а теперь ты...

— Дорогая, пожалуйста, — он вздыхает, прижимая еще один чмок к моим губам. — Ты свободна. Прости меня за то, что я хочу постоянно держать тебя при себе. Я оставлю ключи от Aston, если ты захочешь им воспользоваться.

Узел в моей груди ослабевает.

— Спасибо.

— Сделай мне одолжение? Не снимай это ожерелье.

Мои брови хмурятся.

— Все еще?

— Порадуй меня, — ухмыляется он. — Мне нравится знать, что драгоценности украшают твою кожу, — Его пальцы скользят по бриллиантам. — Успеешь вернуться домой к обеду? У меня есть сюрприз.

— Хорошо, — я улыбаюсь, бабочки порхают в моем животе.

Домой.

Он говорит это без усилий, как будто это место мое, и я принадлежу ему. Но я все еще балансирую на грани, не уверенная, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой — может быть, он все еще использует меня для какого-то гениального плана.

Я отбрасываю эти мысли в сторону и направляюсь внутрь, предпочитая игнорировать шепот сомнения.

Я вздыхаю, переключая станцию с новостей. Они не говорят ни о чем, кроме пожаров в NevAirLand, и хотя каждый раз, когда я вижу обломки и разрушения, меня охватывает чувство удовлетворения, я не могу не расстраиваться, что из этого ничего не вышло.

Для такого популярного человека, как Питер, он словно исчез с лица планеты. Это заставляет меня чувствовать себя неспокойно. Всё в последнее время, кажется, оставляет меня в тревоге — предчувствие бури без радара, без представления о том, когда она разразится и какие разрушения оставит после себя.