– Дата начала войны?

– 22 июня 1941 года.

– Не успеваем, Лаврэнтий, не успеваем. Если верить комдиву Виноградову, категорически нэ успеваем.

– Если это правда, то, да, армию подготовить и перевооружить не успеем.

– А успеть надо… Говорит Писатель, что его цель – оттянуть начало войны на весну-лето сорок второго года? Интересно. Вроде би наши желания совпадают, что думаешь?

– Главный вопрос, товарищ Сталин – верить ему или нет.

– Вот ты и скажи, МНЕ верить ему или нэт? Про личность писателя что можешь сказать?

– Товарищ Сталин, если брать бритву Оккамы, как рекомендует комдив-писатель, то остается единственная непротиворечивая версия, что в теле комдива Виноградова находится другой человек. И этот человек из другого времени.

– Почему так решил? Шани дедо…

– Мистику и религию я не учитываю. Уровень современной науки такого не допускает. Единственное объяснение научного типа – гипноз, что-то типа Вольфа Мессинга[77], о нем вам докладывали.

– Помню. Даже очень помню.

– Товарищ Мессинг говорит, что можно внушить командиру мысль о том, что он гениальный командир, даже Наполеон. И его умения станут действительно лучше. Но другие изменения, которые мы заметили, это изменить гипноз не может. Я имею в виду привычки, мелкая моторика и прочие моменты, такая детальная проработка и изменение матрицы поведения персонажа невозможны. На это не способен ни он, ни некий, как выразился Вольф Мессинг, Кашпировский. Кто такой Кашпировский мы пока что не установили. Из нашей беседы вроде бы сильный экстрасенс, но почему-то этот вопрос товарищу Мессингу был неприятен.

– Достаточно. Какой из этого следует вывод?

– Следовательно, это кто-то, кто превосходит нас технологически. Остаются две версии: инопланетный разум или люди из будущего. Инопланетный разум мало вероятно, но сбрасывать эту версию не будем. Намного более вероятно, что люди из будущего.

– И все-таки почэму?

– Мне практически такие же версии пришли в голову. Я задал вопросы нашим ученым. Нет, не всем, нескольким, кому я доверяю. Их выводы говорят о том, что сделать пересадку того, что ОН назвал «психоматрица» вещь теоретически возможная, очень маловероятная, но не невероятная.

– Даже так?

– Но ученые утверждают, что для этого должно быть очень высокое сродство, схожесть головного мозга у донора и того, кто принимает чужое сознание. По их мнению, даже в фантастических допущениях, пересадка от нечеловека, инопланетянина с иным мозгом и телом в человека практически невероятна.

– Насколько я понимаю, раньше пересадка сознания от человека человеку тоже казалась нереальной! Но она есть! Или все-таки нет?

– Пока что у меня нет точного ответа, товарищ Сталин.

– Делай так. Под жесткий контроль. Каждый шаг смотреть. Обо всем докладывать. Завтра докладывай. Послезавтра с ним побеседуешь. Аккуратно. И пальцем его не трогать! Самое главное, Лаврэнтий, найди мне ответ на вопрос: он друг или враг! И сразу докладывай!

– Будет сделано! – товарищ Берия уверенно ответил вождю, но в душе у него такой же твердой уверенности не было. И все-таки решился.

– Здесь вот еще что, товарищ Сталин.

Мы с Марго подходим к скверу. Удивительными были две вещи: чистота московских улиц и скверов, которую в наше время не найти, просто потому, что чистые парадные центральные улицы соседствуют с грядными трущобами в несколько десятков метров от них. Тут такого не было. И отсутствие транспорта. Нет, по Садовому кольцу транспорт ходил. Но это никакого сравнения с теми жуткими потоками автомобилей, троллейбусов и автобусов самого разного калибра, которыми богаты современные транспортные магистрали. По моим понятиям, Садовое кольцо было полупустым, вот только Марго прошептала:

– Опять тут такое движение!

Потом уцепилась мне в руку и потащила проверять передовицу «Литературной газеты». Прочитал. Пересказал. Потом отвечал на выбор: строка, слово, предложение там, предложение сям. Утомила и немного достала.

– А чем заканчивается второй абзац второй колонки?

– Точкой! – наверное, это прозвучало несколько грубовато, но надо было ставить точку в этом испытании, хотя бы потому, что быстро холодало. И Марго это почувствовала, зябко передернула плечами и предложила:

– А давайте пройдемся по Панкратьевскому переулку. Там есть небольшое кафе, вроде даже рюмочная. Но готовят там вкусно и недорого. А я чуть продрогла и кушать хочу.

Ну вот и решилось с маршрутом. Как для февраля в Москве было не очень холодно, градусов 5–6 ниже нуля, но к ночи явно морозец усилится, а если учесть, что и ветер поднялся, который пробирал насквозь даже через теплую одежду у меня, а что говорить про хрупкую девушку с большими зелеными глазами? Внезапно я понял, что ее глаза имеют свойство менять цвет. На ярком свету они были серыми, совсем-совсем серыми, а сейчас отливали изумрудом, вот-вот и совсем заизумрудятся… Серое свинцовое небо уже не давило на меня, как обычно, будущее уже не казалось жутко тревожным, ага, знаю, гормональный удар по мозгам с отключением критики, самокритики и всего прочего, в том числе формальной логики. Сейчас я слышу ее, дышу ею, живу этим мгновением, которым я рядом с нею, живу, а не влачу жалкое существование, улавливаете разницу?

Она взяла меня под руку, и мы направились к выходу из сквера. Я планировал повести даму в Метрополь, или Националь, деньги были и я мог себе это позволить, но… этой девушке Метрополь сейчас был не нужен. Повторять подвиг Кисы Воробьянинова я не собирался. Испугался, что меня не оценят. А Маргарита продолжала мило щебетать.

– Вообще-то я питаюсь в столовой Наркомзема. Там недорого и достаточно качественно. Я снимаю комнату в Орликовом переулке. От работы недалеко. По московским меркам.

– Интересно… И где ты там живешь? Наркомзем отпадает, Дом Книги? Это, конечно, по профилю, но нет, не верю, у тебя неуживчиво-редакторский характер, Оргметал? Вряд ли. А! Понял, неужели в Ночлежном доме?

– Издеваешься? Да! По четной стороне есть жилой дом… Ну вот, ты и выяснил где я живу! Хитрюга!

– Военное дело без качественной и вовремя проведенной разведки – нонсенс! Или анонс? Не помнишь, как правильно?

Марго рассмеялась легким заливистым смехом.

– Да, действительно, помню. Но не скажу. Пусть это останется между нами.

Мы зашли во двор старого дома, на одном из подъездов висела совершенно выцветшая вывеска, так что и надпись разобрать было невозможно. Мы зашли в заведение, которое могло бы быть пивной, но кроме стоек, около которых кучковались любители пенного напитка, в заведении было четыре столика, за которыми сидела приличная публика. Один из них освободился, как будто специально для нас. Может быть, действительно специально? Филер тоже человек, тоже хочет в тепле побыть. Слежки я не видел, но и не стремился ее замечать. Я был уверен, что меня ведут, так чего переживать? Моя работа – не делать попыток исчезнуть, раствориться, а остальное – не моя проблема.

– Знаешь, – сказала Марго заговорщицким тоном, – тут просто изумительные чебуреки. Я их очень люблю, но позволяю себе редко. Давай, закажем?

А она еще и очень скромна. Понимает, что я военный, что-то могу себе позволить, но привычка рассчитывать только на себя, да еще и нежелание напрягать кавалера, «выставлять» его на бабки, как говорят в моем времени. Деликатная особа! Интересно, что она хочет мне сказать, очень уж у нее глаза заговорщицкие… Но пока мы ели, Марго молчала. Кухня была тут действительно хорошей. Таких вкусных чебуреков я давно не ел. Я еще заказал овощной салат, сыр и вино. И только когда на столе остался сыр и вино, Марго решилась продолжить разговор:

– Скажите, что у Булгакова ты любишь больше всего?

– А всё-таки на «ты» постоянно?

– Извини, я забываюсь…

– И всё-таки вернемся к Булгакову, что? – нет, это не тот вопрос, это дебютная затравка разговора.