В 1973 году, публикуя «На Исток-речушку», я, читавший Солженицына, игравший и защищающий «Кузькина», знал, что такое явилось в образе коллективизации, что за морда Медузы для моего народа. И все-таки я оставил эту фразу, не задумываясь почти, — я знал, что должно отцу понравиться, он еще верил в свое правое дело, он это время своей молодости, разгула силы и крови единственно счастливым и достойным воспоминания, быть может, в своей жизни считал. И я эти две фразы оставил, теперь их не уберешь, а они позорные оказались в биографии моего отца, а теперь — моей и моей фамилии, и тут надо серьезно разобраться. Потом и такая увертка-мысль была, что были в этом деле перегибы, да, многие пострадали безвинно, но сама идея была правильная и богачей надо было уничтожить — вот эта муть хлеще самогонной и опиумной. Классовая борьба — слова и понятия просты, как Ленин. И влезла в неграмотные, темные, непутевые головы дедов и отцов наших. Не столько дедов, конечно, сколько именно молодых тогда отцов наших — дай только руками помахать, власть употребить, почувствовать. А с ними и матерей. Ведь Мотьку Сергей заметил и увел у Якова, а нет... не зря ведь ему сказали: «Беги!» Кто знает, Золотухин, быть может, уже прицеливался на этого мастера масло-сырзавода?! Отца я вывел героем... Но ведь именно «На Исток-речушку» вызвало бешенство отца: «На моей крови деньги зарабатываешь!»

Ведь он что-то почувствовал, но на что именно он возгневался и опрокинулся, мне сейчас даже трудно представить. Тогда я думал, на тот эпизод, где он мать бичом зацепил... Намек на то, что он часто избивал ее до полусмерти, и на неотправленное письмо... Стоп, стоп... это же в «Дребезгах»... там еще нет этого. Может быть, как раз он уже понимал, что само по себе раскулачивание было громадной ошибкой и он не в герои вышел, а в преступники, во враги народа истинные, какими оказались на деле большевики. Начав потом сам хозяйствовать колхозным председателем, он ведь вспоминал свой батрацкий опыт и учился именно у тех, кого ссылал в Соловки и уничтожал как класс. Ведь он развелся срочно с Мотькой (уж Вовка был) и уехал от нее опять в Камышинку... Весь дневник прочитал сейчас и не нашел, значит — не записал. Я путаю, я забываю, что-то расскажу Тамаре из своей семейной, родительной хроники и думаю, что надо это в дневник записать, и забываю.

Так о дяде Кононе. Его взяли по линии НКВД (дядя Конон по отцу Федосею или по матери?), по линии классовости. Сергей Илларионович перепугался и с моей матерью срочно развелся, как с подкулачницей. Секретарь Галета ее успокаивал: «Мотя, не убивайся, пройдет эта волна, эта кампания, и Сергея мы тебе вернем. У вас дите, любовь. Это временная мера». Как же отец жил? Галета их воспитывал. Молодежь. И, очевидно, подчиняясь ветру времени, действовал в соответствии с его генеральным направлением, но что-то и знал про себя, и видел дальше. Сделаю последнюю попытку и спрошу в письме у Матрены Федосеевны. Написал, спросил. Что ответит, интересно, и как?

«ЖИЗНЬ ЕСТЬ ТОЖЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ САМОГО ТВОРЦА»

Сегодня «Борис», и снова играет Шацкая. Я помню прошлый страшный спектакль. Страшный, потому что я чуть не задохнулся, но выкарабкался-таки с честью и Нинку спас. Не подкачать бы сегодня. Господи! Тебя прошу и умоляю: дай сил и таланту от 19 до 22 часов московского времени.

P. S. «Борис» прошел отлично, легко. У Шацкой это третий спектакль и, кажется, лучший.

20 мая 1990 г. Воскресенье — отдай Богу

А 10 мая Денис демобилизовался!!

Смотрел «Ох, Россия, ты Россия...». Ну, что ж... это памятник Любимову замечательный. Привязались ребята к «Годунову» и настряпали хороших пирогов. Пусть у меня где-то кошки скребут, но, однако, это тоже в «Русский узел». Хотя пащенко-астафьевское мнение — еврейский спектакль. Что день грядущий мне готовит? Что скажет Харченко, что преподнесет Любимов? А что сказал бы Распутин, посмотрев этот фильм?! И напишет ли о нем Пащенко?

21 мая 1990 г. Понедельник. Палата № 936

Может быть, во вчерашнем фильме самая неуместная сторона — болтовня Любимова, его байки, копирование Брежнева. Я наблюдал за Баклановым, рядом сидящим. Он все это тоже мильон раз слышал, не реагировал почти и только взглядывал на смеющихся. Как и всегда, многое коробило, стыдно было за шефа... и это околотеатральное кликушество, эти массовые репетиции с полным залом — «всех пускать!», — что помешали нам сделать «Чуму».

Потрясающий, конечно, геолог вчерашний, собиратель прялок, русской старины, которому предложили кусок трубы газовой отрезать и в коллекцию. «А что, давайте». Притча его про старуху: «Зачерпни воды из колодца, а потом стакан из ведра — одна вода, что в ведре, что в стакане. Так и мы... что Москва, что Муханово...»

22 мая 1990 г. Вторник, ресторан «Русь»

С Любимовым был разговор мирный. Поблагодарил за «Чуму». На мою жалобу, что три подряд «Живого»: «Ну, это, милый, заграница. Там по-другому не работают. Оливье восемь раз подряд Отелло играл и, бывало, по два в день». Вот и весь сказ.

30 мая 1990 г. Среда, мой день

А Египет нам отказывает в визе, он через свою территорию к евреям никого пропускать не хочет. Кроме того, в Афинах застряли наши декорации. Ефимович обвиняет евреев — вовремя не разгрузили или не погрузили. Я составляю списки — что взять нам с Тамарой в Израиль.

4 июня 1990 г. Понедельник

Господи! Спаси и сохрани! Мы в Иерусалиме. Но Тамары со мной нет. Вещи ее со мной, а где жена моя?! Что это со мной сделали, кто такую шутку отшутил. И как сегодня играть!

Благодарю тебя, Господи! Кажется, я вышел с честью в песне «Пророков нет». Любимов на сцене букет сунул: «Хорошо спел, неси Владимиру». И аплодисменты были густые, и Демидова похвалила. Теперь я оглушил банку лосося и жду Тамару, надеясь на чудо, на везение, на нее саму... Этот адовый спектакль прошел, и можно было бы расслабиться.

— А почему вас не поят шампанским?

— Мы будем их поить, когда приедет Николай Николаевич.

Надо же, открытым текстом. Безобразники. Ну, вот... известия хорошие. Тамара в Будапеште. И завтра надо ее встречать. Слава Богу. А теперь — спать.

5 июня 1990 г. Вторник. Иерусалим

Что делать? Ехать в театр или ко Гробу Господню? Хочется дождаться Тамарку! Ну, тут так все организовано, что ни она, ни я можем не попасть. Туристы наши едут сейчас, так что поеду с ними.

Еда невкусная, хотя обильная, ничего не хочется, читать нечего. Плохо я подготовился к «досугу». Надо поменять настрой. Когда не взяли Тамару, хотел было я отказаться играть, а заработал букет от шефа. Конечно, все это не дело. Но амбиции оставим в стороне, хотя обидели ее жестоко, обманули. Сегодня я развесил ее вещички, дождусь мою жену, любимую, несчастную, но хорошую. Господи, спаси и сохрани семью нашу! Дай мне сил провести гастроли эти на высоте, Петровича не подвести. Ему тут жить, и Петьке жить.

Этот день я буду долго вспоминать. Из автобуса туристического пришлось мне выйти, там не хватало мест туристам, а обижать — они заплатили по 3600 рублей своих. Короче, с ходоками отправились пешком мы в Старый город, в Старый Иерусалим и побывали во всех местах святых, а на Голгофе я помолился коленопреклоненно и освятил крестик. Поклонились мы и Гробу Господню. Поклонились мы и Гробу Божьей Матери. Были мы и в саду Гефсиманском, и видели дерево, под которым беседовал Иисус с учениками своими. Заходили внутрь дворца, где камень, где Пилат беседовал с Иисусом. Иерусалим белым солнцем пылал и красоты был полон вечной. И все это успели благодаря тому, что встретили Веньку с Галькой, а Веньку возил на машине 20 лет живущий здесь русский еврей. Венька ему сказал, что у меня ноги больны. В машине оказалось два места, и мы с Аллой, актрисой «Ленкома», подругой Селютиной, очутились в машине. Венька под мои больные ноги уговорил товарища... надо же, забыл имя... только что расстались... отвезти нас к Мертвому морю... и мы омыли свои бренные тела в этом одном из чудес мира, где вода так насыщена солью, что держит тело твое на поверхности и выталкивает тебя. Надо, чтоб вода не попала в глаза и нос. Алла с Галькой купались без лифчиков, в трусиках интимных, и никого это не смущало, хотя и смущать было некого. Час назад, как проезд к купальне был закрыт и нас любезно пропустил парень, что следит за тем, чтоб никто не отплывал от берега дальше положенного, ибо, если унесет кого, возвратиться тому самому не достанет сил. Омылись мы пресной водой, много фотографировались, конечно, утомились, но Аркадий кормил, поил, рассказывал. И теперь повез показывать вечерний Иерусалим, а я вернулся в отель ждать Тамару. Господи! Чтоб они долетели нормально, славно, без приключений, и чтоб трезвая приехала жена моя.