Скоро Олег почувствовал, что устал. Но он не мог остановиться, отдохнуть или даже отдышаться.

Снопы летели. Грохот бил в уши, мелькали перед глазами колосья и Танины руки, пыль забиралась в нос, мелкие соломинки, как слепни, кусали пыльное и потное тело.

Порой он чувствовал такую слабость, что опасался, как бы следующий сноп не сбил его с ног. Но, пересиливая усталость, он все же ловил его и одним ловким, как ему казалось, движением заставлял его распластываться по транспортеру.

Скоро снопы перестали летать, и теперь приходилось снимать их с вил, поднимаемых снизу. Огромная скирда исчезла, и на ее месте стоял и размахивал вилами высокий парень в красной майке-безрукавке и маленькой кепке с пуговкой на крупной взлохмаченной голове.

Потом чей-то голос протянул над полем на высокой ноте:

— А-а-а!

И неожиданно для Олеговых ушей, для глаз и для рук машина смолкла. Наступила такая необыкновенная тишина, что у Олега зачесалось в ушах.

— Шабаш!—сказала Таня.

Только теперь заметил Олег, что солнце почти село и над полем недвижно застыло золотистое пыльное облако.

— Заморился? — спросила Таня, медленным усталым движением разматывая пропыленный платок и открывая круглое, раскрасневшееся, совсем молодое лицо.

— Не очень, — ответил Олег, чувствуя, что не может двинуться с места.

— Ну да, «не очень»! — засмеялась Таня, показывая крупные, редко посаженные зубы. — А сам под конец совал руками не знай куда! Ты из техникума?

Олег промолчал, сожалея, что не может ответить Тане утвердительно, и не желая больше врать про бабушку. Но Таня не очень интересовалась его историей.

— Прошлый раз у нас ребята из техникума были, строители. Вот смехота! Ко мне одного поставили. Красивый такой, кудрявый. Ваней звать. А он десяток снопов покидал, его тошнить начало. «Не могу, говорит, голова закружилась». А еще парень! Поставь его на место Володьки вилами помахать, а? У нас девчата даже частушку про него сложили.

высоким, с повизгиванием голосом пропела Таня и расхохоталась, закидывая голову назад. Потом замолчала и оглядела Олега. Наверно, что-то в Олеге ей понравилось.

Она серьезно добавила:

— А ты молодец. Я попрошу, чтобы тебя завтра опять со мной поставили.

«Ну, завтра уж я не выдержу!» — подумал Олег, спускаясь с мостика и с ужасом чувствуя, что колени его подкашиваются.

Таня, намолчавшись на своем мостике, болтала без передышки. Она подождала, пока Олег спустится, и продолжала, перескакивая с одного предмета на другой:

— А вообще-то у нас безобразие, это верно. Тракторный привод есть, а механизацию подачи снопов и отвода соломы оборудовать не удосужились, механизаторы!.. Пустяковое устройство, а сколько рабочих рук высвободит!..

Кругом на траве, на соломе или прямо на земле сидели и лежали колхозники. По-видимому, несколько минут всем хотелось отдохнуть в тишине и неподвижности. Только бригадир все еще топтался у весов, делая какие-то пометки, а две женщины укрывали зерно большими кусками зеленоватого брезента.

Олег с наслаждением растянулся на траве и закрыл глаза. И тотчас перед ним замелькали Танины руки, полетели снопы и побежал непрерывный поток колосьев. Олег вздрогнул, открыл глаза и поискал Таню. Она сидела на соломе рядом с лохматым парнем в красной майке и ласково смотрела на него снизу вверх. Олег вздохнул и вспомнил про Юрку. Где он? Его не было видно на току. Но думать о Юрке не хотелось. Олег снова лег и, вдыхая запах сухой полыни, думал о том, что сегодня первый раз в жизни он своими руками по-настоящему поработал, участвовал в создании такого простого продукта, как хлеб. Хорошо, что он не поддался слабости и что про него насмешница Таня не сочинит обидную частушку. Потом Олег стал думать: вот если бы он сумел наладить эту самую механизацию, про которую упомянула Таня! Надо посоветоваться с Юркой.

Но Юрка пришел только к ночи, тоже радостный и довольный. Ночевать ребятам предложили в клубе, где были рядами расставлены застланные пестрыми одеялами кровати.

— Для помощников оборудовали наши девчата, — пояснила Таня. — А то приезжают, а ночевать негде. Потанцевать теперь и на улице можно.

«Неужели она еще танцевать собирается?!» — ужаснулся Олег про себя.

Как ни интересно было Олегу послушать, где побывал Юрка, он так ничего и не услышал. Только голова его коснулась подушки в смешной наволочке с розовыми большими цветами, как он заснул и спал без сновидений тем сном, которым спят здоровые, но усталые люди.

Через два дня председатель колхоза вызвала ребят к себе.

— Ну как, больше невтерпеж нашей жизни? — посмеиваясь, спросила она.

Олег только собрался ей возразить. Ведь и второй день он провел на сложке — не отказался. Но его опередил Юрка:

— Да, уж нам пора, Настасья Семеновна. Вы уж нас отпустите к бабушке... А то ведь и школа, знаете ли, занятия пропускаем...

— Да, да, конечно. Ведь я знаю. Сегодня на Степновку уходит наша машина. Я приказала там шоферу вас подвезти.

Олег испуганно глянул на Юрку. Вот теперь выяснится вся их выдумка с бабушкой. Позор! Но председатель помолчала и прибавила:

— Ну, хоть до самой Степновки он вас не довезет. Ему надо на Ровное, но я просила шофера подбросить вас поближе. Идите, получайте деньги на дорогу, вы их заработали, а подорожников кое-каких тут вам женщины принесли... — Она кивнула в сторону окна. — Мне говорили, что поработали вы неплохо, особенно на сложке помогли, спасибо вам.

— И вам спасибо, — весело отозвался Юрка, подмигивая Олегу и собирая сложенную на окне снедь в небольшую плетеную корзинку. — Гляди-ка, пироги... Интересно, с чем? У, с морковью... Не люблю пирогов с морковью... Яички, это хорошо. Ну-ка, повертим... Ага. Вкрутую. Как раз то, что надо. Помидоры тоже кстати. А это что? Курица! Какая маленькая, наверно цыпленок. Уф, хорошо пахнет!..

Олег хмуро отвернулся. Ему было тоскливо и неприятно. Юрка продолжал оживленно болтать и скоро скрылся в соседней комнате. Но голос его все еще был слышен:

— Сколько? Сорок? Десяточку не дотянули?.. А вы знаете, что я вам в клубе часы отрегулировал?.. Ну, да ваше дело такое, бухгалтерское... Знаю, знаю. Где прикажете расписаться?

— Вот братья вы, — услышал Олег тихий голос Настасьи Семеновны, — а не похожи. Бывает же так. В одной семье, от одной матери, а дети совсем разные. Даже удивительно...

Олег искоса посмотрел на председателя колхоза. Ему очень хотелось отказаться сейчас от родства со Студенцовым. Но это было бы не по-товарищески. К тому же лицо Настасьи Семеновны светилось таким доверчивым, простодушным удивлением, что Олегу стало ясно, что признаться во всей лжи невозможно, да и не к чему. Он только опустил голову и постарался больше не смотреть в эти задумчивые светло-серые глаза.

— Вот и мои двое — тоже разные, — тихо журчал голос Настасьи Семеновны. — Старшая, Ольга, — та спокойная, степенная. Доктором, говорит, буду... А Татьяна — огонь! С тобой на сложке работала, видел? Никуда, говорит, не поеду, в колхозе останусь. Надо, говорит, кому-нибудь колхозниками быть?

Женщина засмеялась, тихо и ласково. Олег подумал, что, должно быть, все симпатии матери на стороне младшей — Татьяны. Он живо припомнил и быстрые Танины руки, и карие глаза с озорным огоньком где-то в глубине их, и толковые рассуждения о механизации, и частушку, и всю неумолкающую музыку работы слаженного, дружного коллектива. Он согласился:

— По-моему, тоже. Всякая работа может быть интересной. Только полюбить ее надо.

— Это верно, — оживилась Настасья Семеновна. — Ну, прощай, будь здоров. Вон машина подходит.

Олег выглянул в окно и увидел Юрку, уже сидящего в кузове и размахивающего оттуда кепкой. С чувством неловкости, какое всегда возникает, когда прощаешься со случайными знакомыми, но симпатичными людьми, когда хочешь сказать хорошие слова и не находишь их, Олег посмотрел на председателя и переступил с ноги на ногу.