Шиндас снова заговорил:

— Тайога, мой дядя, — великий предводитель. Он не такой плохой, каким кажется. Когда он был мальчиком, один могавк изрезал ему лицо. Они поссорились во время игры в мяч. Но он сдержит слово. Он убьет маленькую лань, которая идет с тобой, если ноги изменят ей.

Джимс перевел взгляд со своего нового друга на Туанетту. Подойдя к свирепому старому воину, она, улыбаясь, показывала ему свои разбитые туфли.

Несколько мгновений Тайога выдерживал взгляд Туанетты со стоическим безразличием. Затем он опустил глаза на ее туфли и, не выказав намерения хоть чем-нибудь помочь девушке, повернулся к ней спиной и приказал надеть на Джимса ошейник и отобрать у него лук.

Индейцы и их пленники спустились в долину, и начался долгий, угрюмый переход через лес.

Однако, перед тем как отправиться в путь, Шиндас получил какое-то указание. Когда два гонца, посланные на ферму Люссана, присоединились к отряду и Тайога дал знак остановиться, чтобы выслушать их рассказ, молодой сенека вынул из висевшего у его пояса мешка пару мокасин и протянул их Джимсу. Джимс наклонился и надел на ноги Туанетты эту неуклюжую, но необходимую в путешествии обувь.

Два храбреца вернулись со скальпом белого человека и со сломанной стрелой, которая поразила его. Они взволнованно перебивали друг друга, и по их жестикуляции Туанетта догадалась, о чем именно они рассказывают. Индейцы в лицах изображали отчаянную схватку их пленника с белолицым могавком. Они измерили разницу в их весе и сложении. Один из них схватил туфлю Туанетты и показал каблук — еще одно доказательство правдивости Джимса. В качестве последнего аргумента сломанную стрелу сравнили с другими стрелами в его колчане. Каменное лицо Тайоги немного смягчилось, и он с новым интересом взглянул на лук Джимса. Не обнаружив в нем ничего необычного, индеец снова засомневался, что белый юноша мог выпустить из него стрелу, пронзившую человеческую плоть. Он проверил тетиву лука и повернулся к Шиндасу.

— Пусть он покажет нам, на что способен, Сломанное Перо, — сказал старик, все еще подтрунивая над племянником из-за того, что тот опозорил свой военный убор. — Ты тоже стреляй вместе с ним: ведь ты так гордишься своей меткостью!

Натянув огромные мокасины на маленькие ножки Туанетты, Джимс поднялся с колен и взял протянутый Шиндасом лук. Затем он повесил на плечо колчан, чтобы иметь стрелы под рукой, и огляделся в поисках мишени. Туанетта видела, как краска проступает на щеках Джимса, и окликнула его, чтобы поддержать и ободрить. Испытания Джимс не боялся — ведь даже Капитанская Трубка не мог с такой скоростью выхватывать стрелы из колчана и одну за другой, словно стаю молниеносных птиц, посылать их в цель. Джимс показал на обугленный пень футов шести в высоту примерно в полутораста ярдах от них и пустил стрелу. Она упала в двадцати шагах от него. Отмерив таким способом расстояние и обозначив цель, он одну за другой послал еще четыре стрелы с такой быстротой, что едва первая серебристая вспышка подняла над пнем облачко черного угля, как последняя стрела уже сорвалась с тетивы. Две стрелы ударились о пень, третья расщепилась о камень у его основания, четвертая со свистом пролетела немного выше, отклонившись на фут вправо, то есть в том направлении, в каком дул ветер.

Туанетта радостно вскрикнула и посмотрела на невозмутимое лицо предводителя сенеков. Тайога обернулся, и взгляд его проницательных глаз остановился на девушке, а не на том, кого он подверг испытанию. Увидев, что она снова приветливо улыбается ему, словно уже считает его своим другом, старый индеец обратился к Шиндасу с таким выражением лица, которое при других обстоятельствах не предвещало бы ничего хорошего.

— Тебе нет необходимости стрелять, Сломанное Перо! — воскликнул он. — Ты побежден до того, как вступил в единоборство, и я не хочу, чтобы ты покрыл себя еще большим бесчестьем. Из этого юноши выйдет сенека, который превзойдет тебя. Он пойдет с нами. Он станет нам братом, а мы отблагодарим его, взяв с собой эту девушку. Она займет в моем вигваме место Серебряной Тучки. Пусть ему отдадут добытый им скальп. Позаботься об этом, чтобы, когда мы вернемся к себе, он мог бы получить перо в волосы.

Затем он обратился к Джимсу:

— Слушай меня! Собери свои стрелы и побереги их для врага сенеков!

И наконец, к Туанетте:

— С этого часа ты — Серебряная Тучка. Она была моей дочерью. Она умерла.

В лице предводителя не было заметно ни волнения, ни нежности, ни дружеского расположения. Тайога отошел от пленников и встал во главе отряда — гигант среди своих воинов, чудовище свирепостью изуродованного лица, король величественностью осанки и благородством движений. Индейцы без единого звука бросились по местам. Двое, как собаки, побежали впереди проверять безопасность тропы. Двое отстали, чтобы следить за тылом. С каждого фланга в деревьях скрылось по скороходу. Шиндас побежал подобрать стрелы Джимса, а тем временем один из воинов, ходивших на ферму Люссана, несмотря на отвращение и протесты юноши, прикрепил к его поясу скальп белого человека.

И вновь продолжил прерванный путь на запад индейский отряд. В середине длинной вереницы неслышно ступающих по тропе мужчин шла девушка. Ее длинная темная коса блестела в лучах солнца, щеки разрумянились от ходьбы, в глазах отражались не только безысходное горе и мука. Погрузившись в мысли о предстоящих испытаниях, она слышала за спиной трусцу собаки и шаги человека, которого любила.

Туанетту нисколько не удивляло, что ее испуг прошел, а боль, вызванная гибелью отца, утихла. В бедах, выпавших ей и Джимсу, девушка видела перст судьбы. Предстоящие лишения и борьба притупили горе, и она не боялась их. Дикари больше не внушали ей ужаса, хотя, по крайней мере, половину из них опоясывали пекановые или ольховые обручи с еще не высохшими трофеями, добытыми на тропе войны. Что-то неуловимое в облике индейцев пробудило в Туанетте надежду и даже уверенность… Гибкая грация тела, сила мускулистых плеч, гордая посадка головы, звериная плавность движений, с какой они скользили по земле… И Джимс был похож на гордых жителей лесов! Эту дикую красоту и внутреннюю свободу она и полюбила в нем с самого начала и их же старалась возненавидеть: с одной стороны, из духа противоречия, с другой — боясь поддаться их обаянию. Теперь ей казалось невероятным, что она приложила к этому немалые усилия. Туанетта поняла, что любит Джимса с того самого дня, когда на ферме Люссана увидела, как он побледнел от оскорбления Поля Таша.

Слишком большие мокасины не мешали Туанетте идти легко и быстро. Она вовсе не была такой хрупкой, как думал Джимс, когда она старалась не отстать от него в своих туфлях на высоких каблуках. Ее стройное тело отличалось силой и гибкостью, глаза — зоркостью, ноги — выносливостью. Пропустив несколько воинов перед собой, чтобы проверить, все ли в порядке, Шиндас увидел, с какой легкостью Туанетта поспевает за идущими впереди, и ею глаза загорелись от удовольствия. Он пристроился к Джимсу, и они стали вполголоса разговаривать. Даже Вояка, казалось, сменил гнев на милость, став в одну колонну с теми, кому он всю жизнь не доверял и кого боялся. Шиндасу нравился хромой пес, и он дважды клал свою бронзовую руку ему на голову. Из разговора с Шиндасом Джимс узнал немало интересного, и ему не терпелось поделиться новостями с Туанеттой.

Даже самый внимательный наблюдатель не обнаружил бы в отряде сенеков признаков дружелюбия и милосердия. Неброская одежда индейцев еще более усиливала это впечатление. Их лица не покрывала синяя, красная и черная краска, как у большинства дикарей, ступивших на тропу войны; кожа испытала только воздействие солнца и ветра. Они не были обнажены, и в ушах у них не висели кольца из медной проволоки. Каждый воин имел при себе два мешка: в меньшем он нес съестные припасы, в большем — одеяло из оленьей шкуры. У некоторых за спиной висел пекановый лук, и все были вооружены ружьями и томагавками. Не вызывало сомнений, что это военный отряд, тщательно сформированный для долгой и опасной миссии, и с той же долей уверенности можно было заключить, что его миссия увенчалась полным успехом. Воины добыли двадцать шесть скальпов, и это по самым строгим меркам являлось внушительным достижением. Восемнадцать скальпов они сняли с мужчин, пять — с женщин и три — с детей.