В разговор вступил замполит полка майор Борисов.

— В нашем полку, — сказал он, — я не знаю ни одного командира, который бы ленился, не отдавал всего себя военному делу. Но результаты разные. Значит, все дело в умении обучать и воспитывать. Взять, к примеру, подразделение Ивана Калабина — это лучшая рота в нашем полку. На учениях сегодня показала отличную боевую выучку. Сам генерал ее похвалил. Но вот как добился командир роты таких результатов — сразу и не скажешь. Работает вроде, как все. А на учениях, на стрельбах у него лучшие показатели.

Успехи Ивана Калабина Сошников объясняет прежде всего тем, что тот хорошо понимает устав как закон воинской жизни и не отступает от него ни на шаг — ни в малом, ни в большом. Каждого сержанта и офицера роты старается поставить на свое место, определенное ему уставом. Такая рота «не рассыплется». Главным достоинством этого командира роты подполковник считает стремление вникать в учебный и воспитательный процесс, умение анализировать поступки подчиненных.

— У нас офицеры его дотошным зовут, — сказал Сошников. — Очень любит он до самой сути докопаться. Такой уж характер. Любое зло не по вершине бьет, а под корень режет, чтоб больше не выросло. — И как бы в доказательство припомнил такой случай.

Однажды один из бойцов роты Калабина был отпущен в увольнение в поселок и нарушил там дисциплину. Командир роты строго наказал провинившегося, а потом вызвал старшину:

— Этот срыв произошел оттого, что при увольнении был нарушен устав. Выясните, в чем именно, и доложите мне.

Старшина долго обдумывал, взвешивал все обстоятельства и пришел к выводу, что устав как будто и не нарушался: перед увольнением он сам лично осмотрел солдат, проверил, знают ли они правила отдания чести, сказал им напутственное слово, — все как полагается.

— Нарушений не обнаружено, — доложил он командиру роты, — я все проверил — устав был соблюден полностью.

— Не верю, — ответил Калабин, — потрудитесь перечитать уставы и доложите точно, как у вас было и как надо. Жду вас завтра в восемнадцать часов.

Старшина сделал все так, как велел командир роты: еще раз перечитал уставы, еще раз все продумал. И что же оказалось? Предположения ротного подтвердились. На другой день старшина вынужден был доложить, что при увольнении солдата были допущены два нарушения. Во-первых, нарушитель был уволен вопреки уставу, без ведома командира отделения — непосредственного начальника, который, конечно, лучше других знает слабости своего солдата. Во-вторых, солдат, уволенный в городской отпуск, уже совершал месяц назад проступок, только менее значительный. На него тогда не обратили серьезного внимания, тогда как Дисциплинарный устав требует не оставлять без внимания ни одного проступка.

Корень зла был найден и подрезан.

— Вот так дотошный Калабин в любом деле ищет первопричину, — сказал Сошников, сосредоточенно глядя в небо, усеянное крупными и мелкими звездами. Он хотел еще что-то рассказать о Калабине, но так как было уже поздно, ограничился просто советом: — Вы обязательно познакомьтесь с этим офицером. Думающий он человек, умеет предупредить ошибку. Этим я и объясняю успехи его роты в боевой учебе.

С командиром роты Иваном Васильевичем Калабиным мы познакомились, вернувшись с учений. Над землянками стойко держалась жара. Изредка набегавший ветерок едва шевелил верхушки боярышника. Медленно и спокойно текли последние минуты дневного солдатского отдыха.

Командир роты сидел в своей палатке и озабоченно просматривал карточки взысканий и поощрений. Это был коренастый, широкоплечий офицер с быстрыми внимательными глазами, какие бывают у энергичных любознательных людей.

— Вот изучаю своих сержантов и никак изучить не могу, — сказал он чуть смутившись.

Сложенные в стопку карточки он перебирал быстро, моментально отыскивал нужные. Видно было, что занимается этим делом не впервые.

Сегодня его особенно занимал командир отстающего отделения сержант Новичков. Несмотря на большие усилия, он никак не может сделать этого сержанта настоящим хозяином отделения. Месяц назад долго беседовал с Новичковым о дисциплине в отделении, об участии в дисциплинарной практике, а сегодня вот глянул в карточки и убедился, что Новичков по-прежнему пассивен: не поощряет своих подчиненных и не взыскивает с них, будто его самого и нет в отделении. Снова заняться Новичковым командира роты натолкнул сегодняшний случай. Рота собиралась на тактические занятия. Солдаты, захватив с собой все необходимое, спешили в строй. Вдруг до его слуха донесся разговор сержанта Новичкова со своим солдатом:

— А вы почему лопатку не взяли? — спросил сержант.

— Да ну ее, таскаться с ней… Копать-то, наверное, не придется, товарищ сержант.

— Все гадаете? Ну смотрите, мое дело маленькое. А командир роты увидит — не поздоровится вам.

Так мог сказать только сержант, который не болеет и не отвечает за успехи своего отделения. Выходило, что Новичкова мало беспокоит, научится его солдат окапываться или не научится, захватит с собой лопатку или нет. Лишь бы командир роты не увидел!

Наш разговор прервала команда дневального: «Подъем!» Все вокруг ожило, засуетилось. Солдаты приводили себя в порядок, потом спешили к оружейной пирамиде и, взяв автоматы, выстраивались на линейке. Через несколько минут рота повзводно направилась на учебное поле.

Калабин тоже пошел на занятие. Было по-прежнему жарко. Пригретая солнцем земля испаряла влагу. Вдали дрожал и переливался степной мираж. Шагая по влажной зеленой траве, командир роты не раз в своих рассуждениях возвращался к фразе, оброненной сержантом: «Мое дело маленькое». Фраза эта, выражавшая строй мыслей сержанта, как видно, очень беспокоила командира роты. Почему сержант так думает? Откуда у него такое безразличие? Что мешает Новичкову чувствовать себя командиром, отвечающим за успехи отделения?

Впереди двигался строй. Рядом, по обочине дороги, бойко шагал ладно сложенный лейтенант с новенькими погонами на плечах. Путь на учебное поле лейтенант решил, видимо, использовать для отработки строевого шага. Он то и дело равнял шеренги, подавал команды о переходе на строевой шаг. В его задорном голосе, в порывистых движениях нельзя было не заметить молодой, неукротимой энергии.

Это был лейтенант Горячев. Он пришел в роту из училища и с первого же дня весь отдался делу. Командир взвода, как пояснил Калабин, поставил перед собой благородную цель: стать настоящим командиром — учителем и воспитателем своих подчиненных. Сделать всех солдат отличниками, а взвод лучшим в части стало его целью, его мечтой.

Но старания лейтенанта пока не приносили желаемых результатов. Как он ни бился — его взвод все еще отставал от взвода лейтенанта Мельниченко. Тянуло назад отделение Новичкова. И командиру роты было досадно, что взвод такого честного, старательного офицера пока нельзя, к сожалению, назвать отличным.

— Видимо, дело не клеится потому, что нарушается устав, — вслух рассуждал Калабин. — Да-да, я в этом уже не раз убеждался: как прорыв, неполадки, значит, ищи, где съехал с уставной борозды. Да только ведь не всегда сразу найдешь…

Взводы пришли на учебное поле, и начались занятия. Присматриваясь к сержантам, следя за действиями офицеров, командир роты обратил внимание на разницу в стиле работы командиров взводов Горячева и Мельниченко. У Горячева солдаты занимались по отделениям. С отделением Новичкова большей частью занимался сам Горячев. Видно было, как сильно ему хотелось подтянуть отстающих. Он учил солдат окапываться, маскироваться. Командир отделения у него играл роль солдата.

От Горячева майор пошел напрямик, через низкорослый кустарник, к лейтенанту Мельниченко, который занимался неподалеку — у самого оврага, заросшего шиповником. Мельниченко отрабатывал ту же тему, но разница сразу бросалась в глаза. Здесь каждый командир отделения стоял во главе своих солдат, чувствовал себя ответственным за все, что происходило.

«Не тут ли надо искать разгадку?» — сосредоточенно раздумывал Калабин.