— Достань себе свежего коня, Люк, и мигом в замок! Скачи ночью. Смени лошадей хоть дюжину раз. Умоляй, займи или отбери коня, я потом разберусь. Только не бери вокруг залива Торнпик, дуй прямиком через вересковые пустоши. Ты должен быть в замке до рассвета или чуть позже. Скажи, Барбара жива и здорова. Ее не похитили. Это пока все, что я знаю. Но ты можешь обещать: если все пойдет, как надо, я привезу ее завтра еще до того, как сядет солнце. Да где этот недотепа-хозяин? Почему он не торопится? Вот деньги. Заплати за наше пребывание здесь. Да, скажи-ка, ты ничего не клал в карман камзола, когда упаковывал его?

Люк покрутил головой.

— Ладно, не думай об этом сейчас. Нельзя терять ни минуты. О, где этот человек?! Чу, я слышу Полночь. Он подводит ее к двери. Прощай, Люк. Да будет нам обоим удача!

Дверь распахнулась и хлопнула. Послышался стук копыт.

Пока изумленный Люк попытался собраться с мыслями, его хозяин гнал к берегу, думая о пароме: будет ли он на этом берегу или, не дай Бог, на противоположном?

Барбара так близко! Кто бы мог предположить? Совсем рядом, у монастырских ворот. А он еще гадал, не пересекала ли она море! Вот он, успех того, кто ищет.

В пять минут он достиг берега. Никаких следов парома. Но он не может ждать. Это слишком долго. Жиль прикинул на глаз расстояние до дальнего берега. Да, Полночь в своей жизни переплывала и более широкие реки. Сейчас, повинуясь легкому движению шпор, она ступила в воду и поплыла через поток.

Жиль, как он всегда делал в таких случаях, выскользнул из седла и поплыл рядом, чтобы облегчить участь лошади. Держась правой рукой за ее гриву, левой он греб сам. Временами Жиль вглядывался вперед, в огни часовни. С воды расстояние казалось куда больше, чем с пристани.

Ближе к середине реки течение усилилось. Поток с каждой минутой все напористей сносил человека и лошадь. Что если их вынесет прямо в открытое море? Отлив был в самом разгаре.

Жиль подумал, не лучше ли отпустить Полночь, пусть сама выберется на берег. Хороший пловец, он мог рассчитывать, что сам доплывет до берега. Но вот в чем загвоздка: на берегу в темноте им трудно будет найти друг друга, если они разделятся. А времени и так в обрез.

Нет уж, он останется с Полночью. Вместе они лучше сделают свое дело. Он слышал тяжелое дыхание, когда лошадь изменила направление, чтобы их не так сносило. Полночь тоже понимала опасность их положения в устье реки во время отлива. Плывя около ее шеи, Жиль шептал ей на ухо ласковые слова, чтобы поддержать ее. В ответ она делала еще большие усилия, чтобы противостоять потоку.

Вскоре, освободив рукава камзола, Жиль смог стянуть его и тиснуть в седельную сумку. Так было легче плыть, и так он мог хоть немножко помочь лошади. Ах, если бы не пудовые ботфорты! Ему следовало подумать о них до того, как они вошли в реку. Поток становился все сильнее, а дыхание Полночи все тяжелее. Огни часовни, казалось, не приближаются, а отступают вдаль берега. Жиль уже видел темный горизонт над морем, пересекавший устье реки.

Несчастный пловец уже начал проклинать себя за неразумное решение так спешно броситься в воду, когда Полночь нащупала под копытами что-то твердое. Ее сильные плечи поднялись и возникли из воды. Тут и ноги Жиля нащупали дно. Они достигли отмели.

До берега было еще далеко. И ничего вокруг, кроме тьмы и воды. Казалось, каменистая отмель выросла неожиданно из темного и мрачного речного сердца, чтобы поддержать усталых пловцов. Вокруг островка поток бурлил с такой силой, что моментально опрокинул бы всякого, кто посмеет сунуться в него. Жиль с трудом отыскал пятачок, где они могли перевести дух. В этом месте течение было достаточно сильным, но не опасным.

Полночь, довольно фыркая, освободилась от воды, попавшей ей в ноздри. Жиль, еще слишком слабый, чтобы говорить и стоять самостоятельно, пытался отдышаться, держась за нее.

Некоторое время они стояли под звездами, как призрачные статуи в ровном и пустом мире. Ни один звук не нарушал их отдыха, только собственное дыхание да шум струившейся под ногами воды.

Жиль зашевелился первым. Ноги и руки едва слушались, но ему не терпелось достигнуть цели. На минуту вспомнился неудавшийся ужин. Но все равно он потратил сил меньше, чем Полночь. Ее голова была опущена, и во всем виде лошади сквозила безмерная усталость. Никто не мог им сказать, придется ли еще плыть или до берега можно добраться вброд. В любом случае лошади следовало дать отдохнуть.

Ну, а что же Барбара? Она уже ушла в монастырь? Его задача была и без того трудна, чтобы примешивать к ней сложности с монашками. В бессилии и раздражении Жиль всплеснул руками. Что он может сделать? Что?!

Ну, а Раковина? Может, что-нибудь новое он узнает с ее помощью?

Жиль продвинулся вдоль спины лошади и попытался вытащить из седельной сумки мокрый камзол. Да не тут-то было. Камзол стал вырываться из рук подобно флагу на ветру. Что-то мелькнуло, и раздался всплеск. Пока Жиль возился с камзолом, Раковина выскользнула из кармана в несущийся поток. Юноша кинулся вслед, но слабый свет звезды дал ему возможность бросить на Раковину только прощальный взгляд: вот она перевернулась, как рыбка, зеленая сверху и белая снизу, и канула среди волн, несущихся в море.

Он еще постоял на коленях, растопыря руки и шаря ими в воде, но постепенно смысл происшедшего стал доходить до Жиля. Говорящая Раковина ушла, ушла навсегда, унеся с собой секрет своего могущества. Сейчас вода несла ее по каменистому дну реки в море, туда, откуда она однажды вышла — назад, домой!

Жиль поднялся.

— Ладно, — глубоко вздохнул он, — хорошо это или плохо но, значит, ее работа здесь закончена.

Наверху горы, от монастыря, донесся удар колокола. Возможно, это звонила Барбара, чтобы ее впустили.

Жиль посмотрел на Полночь, надеясь, что может тронуться в путь. Храбрая Полночь! Она казалась менее усталой, а ее дыхание более спокойным. Легкий ветерок прошел по реке, вызвав в озябшем теле дрожь. Лошадь подняла голову и ступила в реку, как будто и она была рада покинуть это место.

Держа ее за длинную узду, Жиль некоторое время оставался на мелководье. Потом, продвигаясь вперед очень медленно, он нащупывал ногой каждый ярд пути, определяя скрытые ямы и неровности дна. Жиль готов был на трудный путь, но, вопреки ожиданиям, до берега они добрались теперь без происшествий.

Очистив себя от тины и водорослей, Жиль вскочил в седло и склонился к шее лошади.

— Что ж, старый друг, — прошептал он, беря поводья. — Ты показала храбрость и силу духа. Но тебе еще предстоит поработать. Нам надо попасть на вершину горы, к воротам монастыря, и как можно скорее. Я мало чем могу помочь тебе в этом. Пойми меня и сделай, что сможешь.

Лошадь, как будто поняв его слова и великую важность помощи, которую от нее ждут, показала этой ночью все, на что она способна. Ее всаднику только раз пришлось взяться за повод. Очень быстро, как по волшебству, она нашла дорогу. Это был старый заброшенный тракт или что-то в этом роде, весь в выбоинах и лужах. Но он вел в нужном направлении. Полночь повернулась к морю крупом и поскакала по этому пути. Местами встречались поваленные деревья и другие препятствия, освещенные неверным светом звезд и луны. Но даже темнота не смущала ее. Она стремительно неслась по земле. Иногда лошадь настораживалась, фыркала, прядала ушами, точно чувствовала новую, незнакомую опасность. Тогда почти незаметно она изменяла свой путь, и человек, сидящий в седле, едва мог понять, что же там было.

Жиль часто говорил, что его обожаемая лошадь может видеть в потемках. Всякий, кто увидел бы ее той ночью, согласился, что в таких делах у нее нет равных. Король никогда не делал подарка лучше, чем эта королева среди лошадей, звавшаяся Полночью.

Заваленное упавшими деревьями побережье осталось позади. На открытом ветренном склоне холма лошадь остановилась под высоким темно-синим небом. Вот и дорога, ведущая к монастырю. Что ж, с Богом. Но чем ближе подъезжал Жиль к цели, тем чаще замедлял он бег Полночи, а иногда даже переводил ее на шаг. А сам становился задумчивей, и все сильнее билось его сердце.