Я покачал головой:

— Татая убил Рурмис, а не мы.

— Рурмис? Молодой рыбачок с наглой рожей?

Кивнув, я пояснил:

— Не знаю, зачем он это сделал. Только предположения есть. Он подрезал нам якорный канат. И сломал весло. Все рассчитал так, чтобы нас снесло мимо Камня. А там, на большой воде, река широкая и глубины большие, шестами мы ничего не смогли сделать. Потом берега пошли обрывистые, не получалось залезть. Вот так и скатились до самого водопада.

— Через пороги прошли? — уточнил Мелконог.

— Да.

— На плоту? — В голосе лесовика проскочили нотки недоверия.

— Да, на плоту. Это было трудно, но у нас получилось. Да и навык приподняли, помогающий в таких делах. И еще кое-что было. Рурмис не сам по себе это сделал. То есть да, сам, но он не псих-одиночка, он как-то связан с императором боли. Нас ниже Камня на правом берегу подстерегал лучник, стреляющий по глазам. С ним еще какие-то уроды были. Мы еле проскочили. Это единственное место, где можно легко причалить, и нас там ждали. Они знали, что случится. И узнать это они могли только от Рурмиса. Это сговор.

Мелконог присвистнул:

— Если ты не врешь, там хрен знает что творится.

— Я не вру. Сам подумай: зачем нам убивать мальчика?

— Да затем, что у вас с поселковой малышней свары случались. Об том много языки чесали, я наслушался, когда вы сгинули вместе со своим плотом.

— Мы нормально помирились, — возразил я. — Татай и его дружки даже помогали нам. Татая Рурмис задушил, потому что тот бежал нас предупредить. Не скажу, откуда он узнал, но он помочь хотел. Я семье его помогал, рыбу часто подкидывал. Он считал себя мне обязанным. У меня не было ни одной причины его убивать.

— Если ты начнешь это в фактории рассказывать, тебя на смех поднимут. Рурмису поверят, а тебе нет.

— И чем я хуже Рурмиса?

— Рурмис свой парень. Он в фактории, конечно, не с пеленок, но знают его давно. Может, толку от него немного, но и проблем не создавал никогда. А ты непонятно откуда вылупился, тебя знать никто не знает. И самое главное, ты имперец. А имперцам на юге даже последние дураки не верят.

— С чего бы это я имперец?

Мелконог хохотнул:

— А ты смешной. Со стороны на себя взгляни. Найди лужу и взгляни.

— Я это уже делал.

— Да? Значит, ты знаешь, как выглядишь. Посмотри на меня. Что видишь? Волосы у меня рыжие, почти как огонь, рожа широкая и плоская, будто от души лопатой приплюснули, глаза серые, как пепел костра погасшего. Глянь на мои зубы: все в разные стороны накренились. И на пальцы глянь. Это же не пальцы, а сардельки, в ряд уложенные. И на брови тоже посмотри. Они почти срослись. Еще бы чуть-чуть, и была бы у меня одна огромная бровь, очень широкая и с торчащими длинными волосами. И я в твои годы был крепким и кряжистым. Меня, чтобы с ног сбить, приходилось здоровенным дрыном лупить. Посмотри на себя: тонкий, как тростника стебель; лицо все из углов, со скулами высокими, почти как у красивой девочки. Видно, что старались над лицом резцом мелким, а не лопатой, как со мной. Брови тонкие, будто их щипали, пальцы тоже тонкие, гибкие, сам верткий, подвижный. Прям не человек, а кот дикий. И самое главное — глаза.

— Нормальные у меня глаза.

— Ты на меня посмотри. Видишь мои глаза? Ты у любого в фактории глянь. Вот это нормальные глаза.

— У северян тоже синие глаза бывают, — не согласился я.

— Может, и бывают, но совсем не такие. Да у тебя глаза даже для имперцев не сказать что нормальные. Они у тебя не просто синие, они нереально синие. Их можно вытащить и продать, как два сапфира. Отличные сапфиры получатся, очень даже дорогие. Не бывает на севере таких глаз. Их и на юге много не бывает. А еще говорок у тебя южный. Ты стараешься говорить как все, но проскакивает чужое. Я не спрашиваю, откуда ты такой яркоглазый взялся, я просто говорю, что имперцев у нас терпеть не могут. А ты вылитый имперец. Рурмису поверят, а тебе нет.

Новости меня огорошили. Еще бы, ведь единственное относительно безопасное место, в которое я стремлюсь, на самом деле только и ждет, чтобы я заявился на свою же казнь.

Понимая мое замешательство, Мелконог пояснил:

— Эй, только не надо рвать волосы на заду. Я вот тебе верю. Может, ты что-то и темнишь, но я тебя помню еще по первому разу. Когда ты с упырем рыбу таскал с плота. Да и сейчас заметно, что детвору убивать — это не для тебя. Ну и не сходится многое в этой истории про задушенного мальчика. Даже без твоих слов понятно, что дело темное.

— Что не сходится? — заинтересовался я.

— Да с какой стороны ни взгляни, все не сходится. После того как плот с покойниками к Камню принесло, Эш особо указал, чтобы дозорные за косой присматривали. Правильно мыслил, это ведь получается слабое место в обороне фактории, за ним глаз да глаз нужен. Вот только дозорные в тот раз тоже ничего не увидели. Пацана придушили перед ними, на видном месте, а они это дело проморгали. Могли, конечно, отвлечься. Но как-то это подозрительно. Это мог быть сговор, или их кто-то отвлек. Если все было по-твоему, и так и так получается, что Рурмис провернул это не один. Да и знаю я его, он в одиночку зад подтереть неспособен. А когда с сообщниками душат ребенка, это попахивает совсем уж темной магией или каким-то заговором. Ничего похожего на темную магию никто там не заметил. Да и зачем такие сложности разводить, если можно украсть ребенка и сотворить с ним в темном лесу что угодно. Значит, сам понимаешь, что остается…

— Рурмис и его сообщники — это шпионы императора боли, — уверенно заявил я.

— С чего ты это взял? — хмыкнул Мелконог.

— С того, что они нас под лучника подставили. Он нас ждал. И он человек императора боли.

— Этого меткого лучника звать Атто.

— Я знаю.

— Да? — Мелконог вновь начал сверлить меня немигающим взглядом. — Вот знаешь, Гед, смотрю я на тебя и вижу, что ты и вправду какой-то мутный. Уж слишком много такого знаешь, чего знать не должен. На вид простой пацан пацаном, если в глаза не смотреть, а держишься и говоришь, будто много чего повидавший мужик. Бывалый мужик. Что-то в тебе есть неправильное.

— Я просто родился умным.

— Угу. Конечно. Сделаю вид, что так и есть. Но с Атто ты сильно ошибаешься. Понимаешь, Атто ведь тот еще единоличник, он над собой никого не терпит, потому почти всегда сам по себе. Факторию не любит, это да, этим он нас и достает. Он, конечно, может поработать на Имба, но постоянно сидеть при нем на побегушках не станет. Такого, как Имб, Атто уважать не будет. Не его уровень пресмыкаться перед бродягой, в лесу живущим. Я когда-то знал Атто лично и знаю, что такие люди сильно не меняются. Я даже больше скажу, тот плот с подвешенными мертвецами не Имб послал. Не похоже это на него. И то, что там Атто потом засветился, ничего не значит.

— А кто тогда? Там был привет именно от императора боли.

— Написать можно что угодно и где угодно. Надо быть полным недоумком, чтобы каждой чернильной закорючке верить. Ну да это не важно. Я тебя понял, и ты меня тоже. Дела в фактории гнилые, это и раньше понятно было, а сейчас еще понятнее стало. Не знаю, в чем там дело, я ведь больше по лесам пропадаю, чем на Камне бываю, но давно заметно, что кто-то под факторию копает. Кто-то очень серьезный. Грамотно копает, не торопится. Но это Эшу надо думать, а не нам. И я тебе верю, несмотря на южные глаза и на то, что у тебя мешок секретов за пазухой. Не надо оправдываться, секреты есть, не спорь. Потом, может быть, об этом поговорим. А сейчас скажу, что я на твоей стороне. Доберемся до фактории и сделаем все правильно. Если, конечно, доберемся. Я смотрю, как ты ходишь. Дури в тебе много, а вот толку маловато. С лесом ты не дружишь. Но дури и вправду много. Это хорошо, если с пользой ее использовать. А ты стараешься как раз с пользой. И дружок твой хоть и упырь с белой рожей, но упырь правильный. Дойдем, если никто не остановит. Главное, делайте, что я говорю. Скажу лежать, лежите, скажу прыгать, прыгайте. Деревья грызите, если я такое скажу. Я Гурро, и меня называют лучшим лесовиком Пятиугольника. Ты это должен знать. Но скажу тебе больше, что и за Пятиугольником долго придется искать кого-нибудь, кто похож на меня в таких делах. Просто идите за мной и делайте, что вам говорят. И все будет хорошо. А сейчас поднимаем свои зады и шагаем быстро. Очень быстро. Нам ведь надо успеть убраться подальше от проклятой шахты. А сейчас приходится крутиться рядом с ней. Хаос ее побери, она как будто нас притягивает. Воистину проклятое место.