Долго идти по своим следам не пришлось. По моим прикидкам до окрестностей шахты оставалось два часа, если развернуться к ней и двигаться в быстром темпе, когда Мелконог вновь резко изменил маршрут. На этот раз мы направились на север, в направлении Удавки. Еще вчера я надеялся до нее добраться, после чего связать плот и спуститься до Черноводки. Но теперь знаю, что это слишком опасно. Где-то там, по пути, берега реки контролируют люди императора боли.

И хорошо, если люди…

Но в случившемся изменении планов есть плюс. Теперь мне не приходится придумывать альтернативу. Нас ведет человек, который сам принимает решения. И, несмотря на всю мою недоверчивость, в этом случае приходится доверять ему полностью.

В этом мире принято ценить помощь. Особенно если тебе помогли сохранить жизнь. Мелконог нам обязан. Плюс все, что мне о нем известно, подсказывает, что, несмотря на всю самостоятельность и диковатый нрав, он предан фактории и беспощаден к преступникам. Эш ведь не просто так его ценит. И сейчас господин Гурро весьма заинтересован в том, чтобы вывести на чистую воду Рурмиса и его сообщников.

Так что я иду за лесовиком с чистой душой.

Но не забываю запоминать дорогу и присматривать за поведением лидера нашего маленького отряда.

Мало ли что…

Некоторые моменты в поведении Мелконога меня напрягали. Он то и дело игнорировал проходимые участки, чтобы сделать крюк по очередному бурелому. Иногда мы карабкались по опасным скалам, хотя метрах в ста просматривались проходы, где не нужно помогать себе руками. Забирались в болота, проваливаясь по пояс в торфяную жижу. И это при том, что до обоих берегов рукой подать и на вид там все прекрасно.

Свои действия Мелконог не комментировал. Как сказал изначально шагать за ним, так и шел, не оглядываясь на нас. Спасибо, что после самых напряженных моментов позволял делать привалы. Но они всякий раз оказывались столь смехотворно короткими, что восстановить силы не получалось.

К тому же мы оголодали. Жевать на ходу недозрелые орешки, собранные с секвой, — так себе пропитание. К тому же их осталось не так уж много, потому что пришлось поделиться с Мелконогом.

А без нормальной кормежки откуда силам взяться?

Неудивительно, что к вечеру я вымотался так, будто на мне неделю пахали. И поля были скверные, где почва бедна перегноем, зато богата камнями. Бяка выглядел ничуть не лучше, жизнь в его глазах проявлялась лишь в тех редких случаях, когда он приседал перед очередным полезным растением или грибом. Но здесь это добро встречается нечасто, или он его редко замечает из-за усталости.

От изнеможения я чувствовал себя заторможенным и поэтому даже не удивился тому, что Мелконог обернулся и впервые за последние часы сказал что-то, не имеющее отношения к приказу останавливаться на отдых или, наоборот, подниматься.

— Впереди еда и люди. Хорошая еда, если все пройдет как надо, не придется корешками давиться. Не вздумайте заснуть, дело делать будем.

Когда слова наконец дошли до сознания, я встрепенулся:

— Люди?! Еда?! Что надо делать?!

Мелконог зачем-то посмотрел в небеса, потом провел по лбу ладонью, размазывая пот, и устало пояснил:

— Надо делать то же самое, что и раньше делали. Просто идите за мной. Только тихо идите. Без шума. Я не знаю, сколько их, но знаю, кто они. И без понятия, как разговор пойдет. Мы в Чащобе, а тут с разговорами всегда непонятно. Человек человеку крысоволк, даже самый слабый может цапнуть, если испугается или в голове что-то не так повернется. Так что ты, красивый, держись за свой арбалет. А ты, мутный пацан, не забывай про ножи. Если что, стреляйте и кидайте во все, что шевелится. Но смотрите в меня не попадите, я вам все уши за такое оторву.

Про уши он зря. И так настроение ни к черту, а тут еще сразу вспомнилась самая неприятная часть допроса Тимра.

Лучше бы сказал что-нибудь другое. Например, что это за люди. Знает ведь, но не удосужился поделиться этим знанием.

Странный лесовик. То разговорчивый не в меру, то слова из него не вытащишь.

Без изменений

Людей оказалось трое. Мужчина средних лет и двое помоложе, лет двадцати пяти с небольшим. Хотя с возрастом могу не угадать, потому как все трое были грязны до неприличия, а прически и бороды нечесаные, чуть ли не полностью скрывающие лица. Да и вымотаны не меньше нас (а то и больше). Все это накладывало негативный отпечаток на внешность, прибавляя годы.

Еще издали, наблюдая за троицей сквозь переплетение ветвей, я понял, что это невольники с шахты. Очень уж характерные одеяния: невообразимое переплетение обрывков ткани, оставшихся от многочисленных курток, штанов и рубах. Словно это тряпье уже двадцатое поколение донашивает.

Причем предыдущие поколения его не берегли.

Ну и главная деталь никуда не делась. Та самая, из-за которой бедолаги не могли нормально передвигаться.

Предостережения Мелконога были потрачены впустую. Мы могли подходить не скрываясь, вряд ли бы нас заметили или услышали. Все трое чрезвычайно увлеклись шумной работой, они пытались при помощи камней избавиться от металлических ядер на ногах. Понятно, что такие «украшения» не очень-то способствуют быстрой ходьбе, но вот терять при этом бдительность и к тому же грохотать на всю округу — не самое мудрое поведение.

Но Мелконог не торопился показываться или, наоборот, убраться назад, оставив этих людей в неведении о том, что мы здесь вообще были. Он крутился несколько минут, что-то высматривая, недоверчиво косясь, трогая землю и даже нюхая мох на деревьях.

А затем наконец выпрямился во весь рост и направился к троице, шумно раздвигая кусты и с треском ломая подворачивающиеся под ноги ветви. Ну а нам не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним, держась за оружие.

Может, невольники и были излишне увлечены своими цепями, но совсем уж слепыми и глухими их не назовешь. Подскочили, подхватили сучковатые палки, приняли стойки, которые им казались угрожающими, а нам смешными.

Мелконога эта унылая пародия на воинский строй впечатлила не больше, чем нас. Приблизившись, с наслаждением присел на поваленную сосну и неприязненно произнес:

— Почему вас, ушлепков, до сих пор не сожрали? Вы воняете так, что вас крысоволки на Красноводке должны чуять.

— Ты… Ты же из клетки, ты тот мужик из клетки, — перепуганным голосом заявил старший. — Я тебя помню.

— А я вот тебя нет. Вы, неудачники, для меня все на одно лицо. И воняет от вас одинаково. Меня звать Гурро-лесовик, и меня здесь каждая ворона знает. На моем топоре стоит клеймо гильдии, это означает, что я приношу в Чащобу закон. А вы для меня сейчас его нарушители, потому что работали в нелегальной шахте. Да, я не совсем тупой, я понимаю, что вас не очень-то спрашивали, но все равно смотрю на вас и хочется больно стукнуть. Кто такие? Отвечать быстро и честно, у меня настроение плохое, не надо меня злить.

Все трое переглянулись, и в их взглядах читалось неистовое нежелание раздувать мало-мальский конфликт. И я их понимал, потому как на их месте тоже не стал бы связываться с таким типом, как Мелконог. Даже если они не знают, кто он, одно то, что его держали в крепкой клетке, но так и не удержали, уже о многом говорит.

Старший наконец неуверенно заявил:

— Я Шувак, а это Дигорус и Фенс. Мы смогли сбежать ночью.

— Не смогли сбежать, а это я вас, телят ласковых, выпустил из загона, — поправил Мелконог. — Почему только трое? Где остальные?

— Мы… Мы не знаем. На нас напали. Ночью. Светящиеся смехуны.

— Тут такое бывает, — равнодушно констатировал Мелконог. — И что, всех высосали?

— Высосали? — не понял Шувак.

— Ты что, тупой? Все померли, кроме вас, или кто-то еще выбрался?

— Мы не знаем, господин. Мы бежали, а на нас нападали снова и снова. Люди терялись. Убегали в темноту, отставали. А кто-то… Кого-то… Эти твари… они…