— Хорошо вам, людям, — зло перебила я его, все еще всхлипывая. — Вы не знаете, что с вами случается после смерти, и постоянно выдумываете разную ерунду. Всякие благословенные острова, девственницы в неограниченных количествах, если живешь так, как угодно богам… Не буду спорить, у некоторых самых тупых божков так и происходит, пролей во имя них море крови, и они организуют для тебя воплощение мечты… Впрочем, тупые боги, как правило, собирают тупых последователей. Но все равно вы не можете знать, только верите, постоянно придумываете себе, во что верить. В отличие от вас, мы, тифлинги, не верим, мы знаем. — Державший меня главный тихо повторял все, что я говорю, надо отдать ему должное, почти дословно — переводил для жреца. — Мы знаем: то, что остается от нас после смерти, уходит обратно в Хаос, породивший наших предков. И снова становится его частицей, как личность каждый из нас перестает существовать. И это не вера, мы это знаем, понимаешь ты это! Наши предки показывали, как это выглядит. И наши предки, высшие демоны, единственные из порождений Хаоса, которые могут по своей воле ходить между мирами, погибают так же… Это все! Это конец!!! Нет его больше!!! И их всех нет, понимаешь?!!! Это не легенды, это подтвержденный факт… У нас существуют легенды, говорящие, что за всю нашу историю только трое величайших воинов народа тифлингов смогли побороть зов Хаоса после смерти и сами стали демонами, нашими предками… Но вот это как раз легенды…

Продолжения проповеди не последовало, сапоги жреца заскрипели по дороге, отдаляясь. Главный, у которого я по-прежнему сидела на коленях, продолжал молча гладить меня по голове. Я потихоньку начала успокаиваться. Хотя надо отдать должное, спор со жрецом немного помог мне сосредоточиться и взять себя в руки. Я расслышала, как к нам подошел кто-то еще и тихо сел рядом.

— Тирли, ты охренел? — прорезались в голосе главного командные и явно недовольные нотки.

— Спокойно, командир, Потапыч проснулся, — ответил тихо подошедший. — Он меня сменил на фишке. Говорит, что стимуляторы его уже отпустили. Комар лег баиньки, сменит его через четыре часа. Потом твоя очередь.

А, точно, обладатель этого голоса сидел на фургоне и узнал церемониальный язык, я запомнила голос.

— Добро. — Державший меня чуть-чуть пошевелился, разминая явно затекшие мышцы. Я подумала, что надо бы с него слезть, наверное. Но прижиматься к нему было так… уютно. Почти как к папе. Слезы опять навернулись мне на глаза.

— Шелли, я понимаю, что мы очень разные, извини, если я скажу что-нибудь не так, — наконец нарушил тишину главный. — Но мне приходилось за свою жизнь очень много убивать, равно как и терять друзей. Но у нас есть поверье… не знаю даже, связано ли оно с Богом или еще… может, просто традиция… Мы верим, что пока мы помним тех, кто ушел, они какой-то частицей своей… личности остаются среди нас, тех, кто их помнит. И чем больше народа вспоминает ушедших, тем большая часть их сущности остается среди нас. И мы считаем, что самое худшее, что только можно сделать по отношению к умершим товарищам, — это перестать их вспоминать.

— Может, у вас и так, — вздохнула я. — Хорошая традиция. Но мы точно знаем, что происходит с нашей личностью после смерти. Краткая вспышка, полет в междумирье и слияние с Хаосом. Я сама не видела, я еще маленькая, но и папа, и дядя бывали в пограничных мирах. Они рассказывали…

— Но кто может знать, все долетает до вашего Хаоса или какая-то малая частичка может отколоться по дороге, привлеченная воспоминаниями родных и друзей? — хитро усмехнулся человек. — У нас даже сложилось правило, когда мы компанией собираемся за столом, поднимая третий стакан… да, пусть будет стакан, вспоминаем всех тех, кого нет сегодня с нами…

Я промолчала… Странные эти люди, ничего похожего я не слышала. Хотя и не интересовалась особо. С другой стороны, у одного из торговых партнеров отца склеп с его предками находился прямо в саду городского дома. И на раутах он очень любил хвастаться своими предками, как будто выставлял напоказ, мол, смотрите, сколько их у меня… Никогда не могла понять, у нас чем меньше поколений прошло после предка-демона, тем сильнее род. А у людей все наоборот.

— Кто у нее погиб? — спросил сидящий рядом с нами Тирли, вроде главный его так назвал. Ну что, еще одна проповедь?

— Отец. Кстати, она нас сейчас прекрасно понимает.

— Начальника, только ногами не бей, чукча клянется не продавать военную тайну… Только менять. На, лучше дай ей, должно немного помочь. И мы тоже помянем, они достойно сражались…

— Капитан, тебя контузили, что ли? — опять начал порыкивать главный. Кстати, до сих пор не узнала, как его зовут.

— Командир, во-первых, с местного сидра мы пробу уже сняли, по чуть-чуть, — спокойно и как-то рассудительно сказал этот Тирли. Странно, до моря тут не намного ближе, чем до степи, с какого перепугу это капитан? Но человек продолжил: — Не хипешуй. Все равно нам придется раньше или позже есть местную еду. Так что, можно сказать, принесли себя в жертву эксперименту. Так вот, сидр оказался явно крепленым. Так что от чуть-чуть разбодяженного спирта ничего с ней не станется. Во-вторых, алкоголь действует расслабляюще, особенно если сразу после адреналина. Я же видел, как она тебя чуть в полет не отправила. А если на истерику сорвется — не факт, что мы все ее удержим. Ну и в-третьих — мне тоже надо выпить, в конце-то концов. Я все понимаю, что задание, то-се… Но я свою жену все-таки люблю, несмотря на всю ее придурь, а когда вернемся — непонятно, да и черта не каждый день встречаю…

— То, что не повредит вам, не повредит и мне, — буркнула я, сердито вытирая слезы со щек. — Человеческой крови во мне достаточно…

— Ладно, давай, — сказал главный, но в голосе по-прежнему проскальзывали сердитые нотки. — Мне, если честно, тоже сто грамм не помешают. Но я буду все отрицать…

Мне в руку ткнулась небольшая кружка, тоже металлическая, как и вся их посуда. Рядом что-то забулькало.

— Пей залпом, Шелли, во рту не держи, сразу глотай, — сказал Тирли, закончив разливать напиток. — Ну что, помянем…

Я, следуя рекомендации, влила в себя содержимое посудины. О-о-ой-й-й-е-ей-й-й-й, это ж «горючее», судя по вкусу, наполовину разведенное водой. Да эту гадость алхимическую только гномы в такой концентрации пьют. Наши, когда надо мной подшутили, разводили в пропорции бутылка «горючего» на бочонок сидра, а если воины собирались крепко выпить, но не имели времени посидеть, как они говорили, «по-настоящему», они вливали в бочонок две бутылки этой дряни. По пищеводу прокатился огненный комок и растекся в желудке. Да, если эти пьют постоянно «горючее» в такой концентрации, то им никакие т’сареш не страшны. Вампиры от первого же глотка крови забалдеют. Я закашлялась.

— На-ка, закуси. — Мне в руку ткнулось что-то твердое. Я автоматически пихнула это в рот. Оказалось — лепешка с кусочком вяленого мяса. Все жутко черствое, но на вкус очень даже ничего. Я принялась усиленно жевать, попутно с усилием втягивая воздух через зубы и надеясь остудить горящий ком в желудке. Люди синхронно выдохнули, влили в себя свою порцию, резко вдохнули через стиснутые зубы и снова выдохнули. В чистом вечернем воздухе запахло перегаром. Не поняла, они что, неразведенный пили… У меня в горле опять запершило…

— Тирли, скотина, ты как спирт развел? — спросил главный.

— Нам никак, а ей — градусов до двадцати…

— Я в порядке, — справилась с кашлем и жестом попыталась показать Тирли, что, мол, нормально… Пожар в желудке унялся, зато тепло стало растекаться по жилам. Действительно стало легче, каждый раз, когда я смотрела на тела, мне опять хотелось плакать, но теперь я могла справляться со слезами. И спазмы в горле отпустили…

— Да, кажется, теперь я понимаю, что чувствовал папа, когда мама умерла, — сказала задумчиво. — И почему он надо мной так трясся…

Люди сидели молча. Н-да… Теперь я сирота… Дядюшка, конечно, не оставит, да и клан поможет. Вспомним о клане… Да, надо соблюсти формальности. Папа не понял бы, если бы я поступила иначе…