— Но что же это было, Евгений Пахомович, везение или успех, построенный на какой-то сноровке, на каком-то искусстве? Многих ведь молодых сбивали при первом вылете. Недаром же в полку осталось после Курской дуги всего шесть лётчиков.

— Как там Суворов говорил? Везение, везение, но нужно и умение. Хоть у меня и было всего сто двадцать часов налёта, но стрелять по воздушным целям я умел отлично. С одной очереди на учебных стрельбах отрубал конус, попадал пулей в трос, за который он был укреплён. Несколько снарядов пройдут впереди цели, а остальные попадут в самолёт. Так всегда и стрелял. Тактике учились в боях. Первый самолёт, например, сбил снизу. Немец меня на весенней пёстрой земле не видел. Вроде бы случай, везение, а в последующих вылетах я уже использовал это как приём. Или вот. Восемьдесят бомбардировщиков было, а нас — четыре. Ворвался я снизу в самый центр их строя. По мне они стрелять не могли, попали бы в своих, а я мог куда угодно. Три штуки я сбил тогда. Тоже случайно вышло, а потом стали эту тактику сознательно применять. Она для нас выгодна: я провёл пятьдесят пять воздушных боёв, и в пятидесяти трёх из них численное преимущество было на стороне фашистов. Это уже тактика.

Я спросил Евгения Пахомовича, сбивали ли его хоть раз.

— Два раза сбивали. Один раз самолёт разлетелся на куски, и я падал с ним.

— С парашютом? — не понимаю я.

— Нет, с самолётом падал.

— Вас что, взрывной волной подкинуло? — спрашиваю с надеждой.

— Нет, — отвечает, — просто упал на склон горы. В Карпатах. Самолёт мой развалился при падении, но удар был такой, что перегрузки не получилось.

— Но вы всё-таки из самолёта вылетели? — трудно поверить, что разговариваешь с человеком, который врезался в землю вместе со своим самолётом.

— Да нет же, нет! Я в кабине сидел.

— Да-а-а…

Но люди, с которыми случается подобное, ничему не удивляются, и мой собеседник продолжал:

— А второй раз подбили, сел на фюзеляж в пяти километрах от аэродрома. Радиатор пробили. Механики наши за несколько часов починили. В этот же день снова летал.

Хотелось услышать рассказ и о последнем из сбитых самолётов. Вот что рассказал об этом бывший лётчик:

— Последний самолёт я сбил 1 мая 1945 года. К 25 апреля окружение Берлина уже закончилось, но истребители их ещё летали. Они поднимались прямо с улицы. И нам этого очень не хотелось: на таком лёгком самолёте можно было вывезти кого угодно. Мы ведь сажали к себе механиков, возили их, когда надо было. Почему же не улететь таким же способом большим фашистским генералам? Могли и Гитлера так вывезти, мы же не знали, что 30 апреля Гитлер покончил с собой.

Берлин весь горит, столб дыма. Его и не видно, одни только окраины. Вот западную окраину я и патрулировал. Смотрю, из дыма вырывается «мессер». Чуть ниже меня. Делаю разворот влево, вижу его впереди. Но далековато, метров пятьсот. С такой дистанции мы не стреляли, обычно метров со ста. Скорости у нас одинаковые, не догнать. Стал стрелять, не жалея запаса. Гляжу, от правого крыла дымок пошёл. Но тут он раз — в облака. Ну, думаю, ушёл. Хотел уже разворачиваться обратно, ибо далеко отошёл от заданного района, но он вываливается… Уже на спине. Горит. Так плашмя и упал. На озеро, чуть западнее Берлина. Вот такой был мой двадцатый. Но это уже была не охота, это так… Немцы ведь называли себя ягдт-флигерами — лётчиками-охотниками.

Вы спрашиваете, какой орден дороже всего для меня. Все дороги. Но мы в то время считали лучшей боевой наградой орден Красного Знамени.

Юбилейная медаль «70 лет Вооружённых Сил СССР» учреждена 28 января 1988 года.

В положении о медали говорится:

Юбилейной медалью «70 лет Вооружённых Сил СССР» награждаются:

лица офицерского состава, прапорщики, мичманы и военнослужащие сверхсрочной службы, состоящие к 23 февраля 1988 года на действительной военной службе в Советской Армии, Военно-Морском Флоте, пограничных и внутренних войсках, а также в органах Комитета государственной безопасности СССР;

бывшие красногвардейцы, лица, принимавшие участие в боевых действиях по защите Советской Родины в качестве военнослужащих, партизаны гражданской войны и Великой Отечественной войны 1941—1945 годов;

лица, уволенные с действительной военной службы в запас или отставку, прослужившие в Советской Армии, Военно-Морском Флоте, пограничных и внутренних войсках и в органах Комитета государственной безопасности СССР 20 и более лет в календарном исчислении;

лица, награждённые за время прохождения действительной военной службы орденами СССР либо медалями «3а отвагу», Ушакова, «3а боевые заслуги», Нахимова, «3а трудовую доблесть», «3а отличие в охране государственной границы СССР», «3а отличие в воинской службе», «3а отличную службу по охране общественного порядка».

Писатель-переводчик Вячеслав Иванович Федоровский рассказал, как он получил свою первую награду, медаль «3а боевые заслуги».

Есть эпизоды на войне, говорил он, которые врезаются в память на всю жизнь. Не обязательно они отличаются большим количеством пролитой крови, тяжёлыми боями, но поражают обычно своей нестандартностью.

В конце 41-го мы шли от Москвы по заснеженной зимней дороге в район Волоколамска. Наше воинство составляли призывники 1923 года рождения, совершенно необученные и плохо вооружённые. 3а Волоколамском есть место, которое называется Лузина гора. Вся она была покрыта бугорками — припорошенными трупами красноармейцев. Пошла дивизия в наступление без разведки, а на холме оказалась вражеская огневая точка.

За этой горой вдоль дороги пошли телеграфные столбы. Провода на них провисли, сами столбы наклонились. Мне очень хотелось попробовать свою винтовку. Нам выдали винтовки СВТ, десятизарядные. Плохие винтовки: летом чуть песок попал, зимой — вода, и магазин не работает, не подаёт патроны. Я обратился к командиру роты, старшему лейтенанту: «Разрешите опробовать винтовку, хочу проверить, она мне от убитого досталась». А он: «Куда ты будешь стрелять?» Я говорю: «Вон видите телеграфный столб? На нём изоляторы? Я лягу и в крайний пальну». — «Да что ты, — отвечает, — до него 150 метров! Ни за что не попадёшь!»

Я лёг на снег, прицелился, выстрелил в нижний изолятор и вдруг вижу: разлетается верхний. Но я сказал: «Бью в крайний». Все ахнули. Ротный говорит: «Ты снайпер?» — «Никак нет. Так… в техникуме стрелял немного в тире». Мне не хотелось признаваться, что я не в тот изолятор целился.

Вечером пришли в деревушку, уже в темноте прибежал связной от командира полка: «Кто стрелял на дороге?» Все показали на меня. Ну, думаю, пропал, теперь накажут ни за что ни про что. Привёл меня связной в штаб полка. За столом сидят офицеры, на столе перед ними лежат несколько автоматов ППШ, они только что стали прибывать к нам. Командир полка говорит: «Вы стреляли?» — «Так точно!» — «Где учились стрелять?» — «Да так, честно говоря, в техникуме стрелял немного.» — «Мы знаем, какое пополнение пришло, никто стрелять не умеет, а нам надо дать автоматы в надёжные руки. Мы создаём отделение для охраны штаба полка. Будете находиться при штабе». Солдату положено говорить: «Есть!»

Ночью полк пошёл в атаку, и половина его полегла. Во вторую ночь потеряли половину из тех, что оставались, а на третью вообще никого не осталось. На четвёртую ночь в бой пошли уже все повара, писаря и охрана штаба тоже. Все, под метёлку. И населённый пункт мы взяли. Но вот, если бы не этот случай с выстрелом на дороге, вряд ли бы я остался в живых. Как говорят, «День минуешь — год живёшь».

В то время ещё никого не награждали, было не до этого. Награждать стали только весной 1942 года. Я в это время находился в батальоне выздоравливающих после ранения.