Господи, о чем это я?! Зачем я легла?! Нужно встать и идти! Но не сразу… Я полежу совсем немножко… чуточку…

Почему вдруг стало темно? И кто это дышит мне в ухо? Волк? Нет, мерещится… Волки далеко… Уже два дня я слышу их заунывный вой. А темно от воронов. Сколько их налетело! Зачем они кружат надо мной? Что нужно крылатым посланиам Морены? Кыш! Кыш! Не улетают… Их крепкие крылья бьют меня по лицу… Кыш, твари! Я еще жива… Жива…

Куда они тащат меня? В темное царство Смерти? Не хочу! Помогите! Горясер!

– Она еще не готова… Кто это?

– Положите ее.

Кто может приказывать воронам? Морена! Она пришла на мою песню…

– Морена, где ты? Зачем я снова зову ее?

– Здесь…

Белое лицо Смерти склоняется все ниже и ниже. Какая она старая!

– Не двигайся. Ты, останешься здесь, – шевелятся ее губы.

Здесь? Где здесь?

Огромный, как облако, лик Морены плывет в пустоте… Теперь я знаю: вороны принесли меня на край мира, на кромку, где живут духи и нежити. Где-то здесь бродит старый знакомец ман… У него страшные желтые глаза и змеиный язык…

Куда делась Морена и кто это вместо нее склонился надо мной? Белая Женщина?

Старик рассказывал мне о Белой Женщине, прислужнице Смерти…

Она тянется ко мне… Нет, не хочу…

– Не хочу! Пусти!

Она не слушает. Из ее ладоней истекает холод…

– Уходи! Уходи!

Господи, помоги мне! Нет, Господь не услышит голоса с кромки. Здесь властвуют старые боги: Лада-Весна, Матерь Мокоша, Дажъбог-Солнце…

Солнце! Оберег, который подарил мне Старик! «Этот оберег согреет тебя даже в царстве Смерти, – обещал он. – Он собирает солнечный свет…» А Морена боится солнечного света…

– Не противься, – зашелестел ее голос.

Не противься? Чему? Я не хочу навеки застыть меж: жизнью и смертью, не хочу стать призрачным духом, который ночами пугает людей, а днем ткет паучью пряжу в банях, и сараях!

– Она не позволяет мне… – Это Белая Женщина.

Лицо Морены заслоняет ее. Бездонные глаза Смерти горят, как уголья адского костра.

– Уйди, – шелестит она на Белую. – Я сама!

Костистые пальцы Морены ложатся на мои плечи.

– Почему ты не веришь моей дочери?

Белая – ее дочь? А Старик говорил…

– Чего ты хочешь? – Взгляд Морены втекает мне в душу и сковывает ее льдом, но я отвечу!

– Отпусти… Отпусти меня обратно, – хриплю я.– Не хочу… здесь…

Она смеется. Нет, не отпустит… Оберег! Нужно только разорвать цепочку. Он спасет меня. Одно движение, и… Горит! Горит солнце Дажъбога!

– Что это?

Чему дивишься, Морена? Это мой солнечный оберег…

– Не трогай, мама!

О, Белая догадалась…

– Нет, мама, не надо… – скулит она.

Мой оберег качается перед ней, как золотое солнышко. Луч из его сердцевины распугивает темноту, и та ползет прочь ленивой, сонной змеей…

– Хорошо, – издалека соглашается Морена. – Мои слуги отнесут тебя обратно, но прежде выпей мое зелье.

Ко мне скользит обугленная плошка с отбитыми краями. Что в ней? Напиток вечного забвения? Морена коварна… Она надеется обмануть меня.

– Если не выпьешь, останешься здесь. А ты ведь хочешь уйти обратно, в лес?

Да! Я хочу уйти! Пусть даже в лес. Мой зов был ошибкой. Я хочу жить…

– Тогда пей!

Пусть… У меня нет выбора… Выпью…

Горячая сладкая жидкость жжет мои губы. Глоток, еще… Белая кружится в неведомом танце. Лицо Морены ускользает во тьму…

Спасена!!!

– Господи! – прошептала я и протерла глаза. Зеленые ветви елей качались над головой. Лес?

Я села. Конечно лес… А что еще? В голове больше не шумело, и взор стал ясным. Интересно, сколько я проспала? Еще хорошо, что свалилась не на ночь, а то могла бы и не проснуться. Иное зверье любит побаловаться человечинкой…

Уф!

Я помотала головой. Взгляд зацепился за ободранную коленку. Где же так поранилась? Хотя разве упомнишь, сколько раз за эти дни в лесу я напарывалась на засохшие пни или скатывалась в овраги? А платье… Боже мой, не платье, а одни клочки! Как же я в таком виде предстану перед новгородским князем? А ведь нужно идти..

Я встала и огляделась. В примятом мху что-то блеснуло. Цепочка… Откуда? Знакомая вязь… Да это же от моего оберега!

Пальцы потянулись к груди. Неужели я, растяпа, потеряла последнюю память о Старике?!

Встав на четвереньки, я зашарила по густому мху. Он утопал под пальцами. «Бесполезно искать иглу в стоге сена», – пришло на ум. Вдалеке послышались какие-то звуки. Я выпрямилась и прислушалась.

– Гау! Гау! Гау!

Собака! А где собака, там и люди. Похоже, пришел конец моим блужданиям по лесу…

Подхватив котомку, я бросилась на лай. Сюда… Теперь сюда…

Я съехала в овраг, проломилась через кустарник и выскочила на утоптанную дорогу. Лай стал отдаляться. Наверное, охотничий пес кругами травил дичь. Но он уже был мне не нужен. Дорога куда быстрее могла вывести к людям. А то и в сам Новгород…

Очутившись в Новгороде, я направилась к дому Лютича. «Однажды я нашла там приют, может, повезет еще раз? Коли уж я никого не знаю, пойду к Лютичу». Я не хотела признать, что в глубине души надеялась узнать что-нибудь о Горясере…

На сей раз ворота были распахнуты настежь, двор пуст, а дом выглядел осиротелым и заброшенным. В растерянности я потопталась у ворот и уже собиралась уходить, когда услышала за спиной слабый старческий голос. Он что-то произнес.

– Что-что? – обернулась я.

В темном закуте возле крыльца сидела сморщенная, как засохший стручок, старуха. Ее маленькие, утонувшие в складках морщин глазки подозрительно блестели.

– Кого ищешь? – чуть громче прошепелявила она.

– Варяга Лютича.

Старуха приложила ладонь к уху и, поняв ответ, кивнула:

– Ушел Лютич. Взял своего слугу Василия и ушел за варяжьей дружиной.

– За дружиной? – удивилась я.

Бабка согласно затрясла головой:

– За нею. Нынче вон какие времена – брат на брата, сын на отца…

– Скажи, бабушка, а что нынче творится в Новгороде? – Я опустилась на ступеньку рядом со старухой и, поковырявшись в тощем заплечном мешке, выудила оттуда горбушку хлеба.

От хлеба старуха отказалась.

– Я не голодна, – отодвигая мой дар, заявила она. – А в Новгороде ходят разные слухи… Говорят о Святополке, о Борисе, о Глебе…

– И что говорят?

Старуха хмыкнула:

– Больше дурное. Князь наш собирает людей, думает пойти потолковать с братом. А чего это ты так заинтересовалась? Какое тебе дело до княжьих споров?

– Большое. – К чему таиться от убогой старухи? Она и захочет – не навредит… – Я иду из самого Киева и про убийство Бориса и Глеба знаю не понаслышке. У Глеба на ладье была и убийцу его видела, а Бориса… – Я замялась. Преподнести правду о Борисе было труднее. В подслушанный разговор, как и в вещий сон, никто не поверит. Ладно, будь что будет! – Убийства Бориса я сама не видела, зато слышала, как Святополк подговаривал на это злое дело вышегородских бояр.

– И имена тех бояр можешь назвать?

– Нет, имен не назову. Не знаю.

– Жаль. – Старуха покачала головой. Казалось, ее совсем не удивило услышанное. – Ярослав за их имена обещал большую награду. А тебе, – она изучающе оглядела меня с ног до головы, – награда сгодилась бы.

– Сгодилась бы. – Я кивнула и замолчала. Старуха тоже.

Где-то далеко за городьбой застрекотал кузнечик, небо потемнело, и на крышу Лютичева дома выползла большая круглая луна. Старуха беспокойно завозилась и встала.

– Ты куда? – удивилась я. Она обернулась. Согнутая фигура казалась черной в лунном свете. В безобразном лице старухи померещилось что-то знакомое.