Над головой настоятеля жалобно закурлыкали журавли. Анастас поморщился. Вернулись… А ему пора менять хозяина… С Окаянным не ужиться. Может, отписать грамотку Ярославу Новгородцу? Мол, хочу избавить Русь от князя-братоубийцы, уповаю на тебя, Владимиров сын… Хотя чего ради? Дружина Ярослава слишком мала. Узнав о союзе Святополка и польского короля, Новгородец сбежит за море, к той шведской принцессе, которая приезжала в прошлое лето…

Анастас попытался вспомнить имя шведки, но не смог. Ингрид? Астрид? До чего же мудреные имена у этих заморских невест! Не то что у наших девок – Олисья, Предслава…

Предслава! Херсонесец встрепенулся. Как же он забыл! Предслава… Дочь Владимира, сестра Ярослава Новгородца. Хрупкая девочка с большими голубыми глазами и пшеничной косой. Три лета тому назад польский король просил ее руки. Тогда княжну вызвали в горницу, где сидели польские гости. Анастасу запомнилась ее тоненькая, еще детская, фигурка в светлом платье. «Сама невинность… Дитя…» – зашептались поляки. Княжна робко поклонилась, выслушала их, а потом попросила у отца позволения ответить. Владимир разрешил. Поляки вытянули шеи, словно гуси, и тут Предслава показала себя. «На Руси хватает храбрых воинов и красивых мужчин», – заявила она. Ее голос, слишком низкий для столь нежной девушки, сразил поляков наповал. Вытаращив глаза, они уставились на княжну, а та как ни в чем не бывало стояла посреди горницы и, теребя в тонких пальцах края платка, говорила: «Скажите королю Болеславу, что я польщена, но полагаю, он найдет более достойную невесту, как, впрочем, и я найду более подходящего жениха». Ох, как рассердились поляки! Они ускакали в тот же день, даже не взглянув на предложенные Владимиром дары. А маленькую гордячку Предславу отправили в Новгород, к брату, с которым она воспитывалась с младенчества. Там она и жила, а в Киев вернулась за пару дней до смерти Владимира. Анастас видел ее у гроба. Предслава выросла и раздобрела, но не утратила ни красоты, ни гордого нрава. Она хотела проститься с отцом и уехать в Новгород, но Святополк не пустил. Теперь – то ли гостьей, то ли узницей – она жила в княжьем тереме, в своей половине, и лишь изредка выходила на двор.

Анастас бросил взгляд в сторону высоко вознесшейся крыши княжьего терема. Предслава… Интересно, забыл ли польский король нанесенную ему обиду? Пожалуй, нет. И теперь он не станет просить Предславовой руки, а попросту возьмет девку силой, как наложницу. Какой позор для дочери Владимира! Позор, если не найдется доброго священника, желающего совершить христианский обряд… А священник-то есть…

Анастас почесал затылок. Все не так плохо, как казалось вначале. Предслава свяжет его и с польским королем, и с Ярославом Новгородцем. Святополк не решится противиться ни тому ни другому…

Над головой херсонесца вновь закурлыкали журавли. Анастас улыбнулся. Глупые птицы. Вовсе незачем мерить версты в поисках пищи и тепла, достаточно лишь пораскинуть мозгами. Как в той забавной игре на клетчатой доске, которой его научил старый паломник-грек. Нынче вся Русь поделена на белые и черные клеточки. А Предслава – важная фигура на этой доске. И он, Анастас, догадался об этом первым…

Херсонесец снова взглянул на княжий терем. Где-то там за крепкими стенами ждала своей участи дочь Владимира. Настала пора ее проведать. Княжна набожна, и кому, как не игумену, позаботиться о ее душе?

Ночью меня разбудил старый слуга Коснятина Архип. Его руки шарили по моему телу.

– Ты чего, сдурел, кобель похотливый?! – пнув его в живот, прошипела я.

Архип отскочил замахал руками и зашептал:

– Не бойся, не бойся… Я не для того… Посадник зовет.

– Чего это ему неймется? – запахивая края рубахи, недовольно поинтересовалась я.

– Не знаю, – прошептал Архип. – Он на дворе. Ждет.

Ждет так ждет… Я потянулась, сунула, руки в шубу и пошла за Архипом.

На пустынном дворе в окружении факельщиков стоял Коснятин.

– Пошли, князь ждет, – едва увидев меня, заявил он.

Я вздохнула. Что-то этой ночью меня все ждали. То посадник, то князь… Неужто не могли потерпеть до утра? Мне-то пришлось ждать княжьего приглашения всю зиму. Я оглядела свою потрепанную одежду:

– Переодеться бы…

– И так сойдет.

В полудреме я вышла за ворота и зашагала вслед за факельщиками по пустынным улицам. Посадник топал рядом.

– Натворили мы дел, – чтоб не молчать, начала я.

Он кивнул.

– Князь небось злится, – продолжила я.

– Нет. – Ответ Коснятина был коротким и грубым.

Я поморщилась и поплотнее запахнула шубу. Разбудил средь ночи – мог быть и повежливее.

Скрип ступеней княжьего терема согнал с меня дремоту. Мысли прояснились, и пришел страх. Неужели Ярослав хочет наказать меня за вчерашнее? Но я же не крушила его ладей! А песня… Что песня? В Новгороде за песни еще никого не наказывали.

– Вот она, светлый князь. – Меня втолкнули в горницу. В ней было полно народу. Новгородские старейшины, кривоногий урманин со своими дружками, посадник, дружинный люд…

Ярослав шагнул навстречу.

– Так, так… – Голос у князя был не злой, скорее усталый. – Значит, это ты подбила людей рубить присланные за мной ладьи?

Я опустила голову:

– Я никого не подбивала. Только спела песню, и все.

– Так ли?

Половицы заскрипели под тяжелыми шагами князя. Глядеть на Ярослава было страшно.

– Да, так.

– А чего ж тогда люди накинулись на мои ладьи, как одурелые?

– Почем мне знать…

– Ну ладно. А сама-то ты как думаешь – верно они поступили или нет?

Я пожала плечами и повторила:

– Почем мне знать… Мое дело по земле ходить, песни петь. Мне ли судить княжьи заботы?

– Экая тихоня, – ехидно заметил кто-то из дружинников. – А как на площади орала? «Вперед, новгородские люди! Не пускайте князя! Крушите ладьи!»

– А ладьи-то денег стоят, – подхватил гортанный голос урманина.

– Денег не денег, а я думаю, девка была права, – вступился за меня Коснятин. – Святополк совсем обнаглел. Весь Владимиров род опозорил. Приструнить его надо.

Молодец посадник! Я отыскала глазами Коснятина. Он чуть заметно улыбнулся и тут же посерьезнел, глядя в лицо подошедшему Ярославу.

– Приструнить? – фыркнул князь. – Быстрый ты. Как же я его приструню, если к нему на помощь идет польский король Болеслав? У Болеслава войско побольше моей дружины.

– Мы бы помогли тебе, князь, – неожиданно снова ввязался коротконогий северянин. – За хорошую плату. Ладьи-то надо окупить… У меня в хирде[31] человек сто, еще сотню могу позвать от своего родича Альва Хромоногого. Два дня пути, и они будут в Новом Городе.

Ярослав задумчиво покосился на урманина.

– А ведь верно, князь. – Седой старейшина Нидим поднялся со своего места. Его морщинистые руки огладили длинную бороду. – Новгородцы за тебя постоят, денег соберут. Скажем, по две куны[32] с человека. Ведь соберем же? – Он обернулся к нарочитым. Те дружно закивали.

Надеясь, что обо мне забыли, я двинулась к дверям. Ярослав заметил:

– Ладно, о том подумаем, а ты, девка, погоди.

Я замерла. Все-таки не выпустил… А еще этот коротконогий урманин масла в огонь подлил! «Ладьи денег стоят»! Я, что ли, те ладьи рубила?

– За содеянное придется тебе расплачиваться, – негромко сказал Ярослав.

– Чем же ей платить, князь? – спросил Коснятин.

– Ты, посадник, сам сказывал, что у нее в Киеве и в Вышегороде много знакомцев…

«О чем это он?» – насторожилась я.

– Говорил, что ее знает главарь Святополковых наемников. И знает так хорошо, что даже отпустил ее с ладьи моего бедного брата Глеба… – Ярослав подошел ко мне: – Так вот, девка, выбор у тебя невелик. Или плати мне за три ладьи, что по твоей указке разнесли в щепу, или…

Я взглянула ему в глаза. Глаза были холодными и жестокими. Сердце дрогнуло в дурном предчувствии.