— А я вот не хочу войны, — отрезал Шут и пихнул локтем Мотора. Пора закругляться. За брезентовым пологом уже глубокая ночь. Голоса хорошо слышны. Нет гарантии, что лагерь спит. Наверняка, кто-то уши греет от таких разговоров. — Это вам хорошо, сидя за проливом, обсуждать большую политику, вас не касающуюся.

— Эй, не обижайся, Мартин, — Тэдди поднял руку в дружеском жесте, — я все понимаю. Никто не хочет войны. Давай, на дорожку выпьем. Правильно? Вижу, что собираетесь уходить. Фрэнк, гостям пора в постельку! Хватит на бутылку глядеть! Наливай!

Шатаясь и поддерживая друг друга, Шут и Мотор добрели до своей палатки и рухнули в постели, даже не раздеваясь. Неожиданно сильно наклюкались, — мелькнула смешливая мысль, — а ведь не собирались.

— Кто говорил, что англы нас перепьют? — хвастливо спросил в темноте Мотор, отчаянно вертясь на кровати под жуткий скрип пружин. — Фрэнк после десятой стопки глаза в кучу собрал. А знаешь, почему? Никогда не пей наперстками, дружище! Окосеешь быстро!

— А вот не факт! — ответил Шут, глядя перед собой в плавающий потолок палатки. Раздеваться было лень, а еще не хотелось тревожить содержимое желудка. И так качает прилично, как лодку на штормовой поверхности моря. — Я и наперстками пил, и стаканами полными — разницы не вижу. Так же хреново.

Мотор как-то странно хохотнул, после чего мгновенно захрапел. Ласточкин тоже закрыл глаза и со стоном провалился в алкогольный сон. Чтобы еще раз так нажраться? Нет, виски был хорош, но слишком много для организма, отвыкшего от таких возлияний.

Он подскочил на кровати от страха, снова пришедшего к нему из неведомых глубин. Только на этот раз все было по-другому. Яркий и узкий луч света от фонарика бил ему в глаза, слепил сетчатку. А кожа на шее ощущала прикосновение холодного острия. Справа слышалась возня, копошение размытых теней и глухие удары. Мотор, кажется, пытался сопротивляться, но его угомонили силовым воздействием.

Голос, от которого мурашки рванули от копчика вверх по позвоночнику, был до боли знакомым:

— Я же предупреждал вас, господин инженер, не заниматься глупостями, а уезжать домой, в Россию. Странно, что вы пренебрегаете умными советами. Придется кое-что вам втолковать. Вставайте, и без глупостей.

— Зачем? — Шут лихорадочно прислушался к тонкой вибрации летучей мыши на груди под майкой — подарочного амулета китайцев. Где-то рядом находится источник магии, давящий на защитное поле ауры.

— Вас хочет видеть один человек, — расплывающаяся в глазах фигура пожала плечами. — Пока не рассвело, нам лучше уехать побыстрее. И не заставляйте меня применить силу, как к вашему товарищу. Лучше посоветуйте вести себя потише во избежание проблем.

С Мотором справились. Его держали двое, а вот возле Ласточкина оказался всего один надзирающий. Человек со знакомым голосом погасил фонарик и шел чуть позади всех. Лиц не видно. Они прикрыты тонкими черными шапочками с прорезями для глаз и рта. Одежда не понять какая. Ничего не видно.

Их отвели вниз по склону к дороге, где стоял приземистый минивэн. Дверь со скрежетом отъехала в сторону. Шута и Мотора пихнули внутрь, усадили в кресла. Оказывается, у напарника во рту торчал кляп. Очень уж неспокойно он себя вел.

В салон сели пятеро мужчин, у двоих из которых в руках были автоматы, остальные — с пистолетами в боковых кобурах. Британец со знакомым голосом устроился рядом с водителем. Попытка повернуть голову и посмотреть, что там впереди, тут же пресекалась тихим рыком одного из мужчин.

Машина отъехала от лагеря, без проблем миновала освещенный прожекторами блокпост и набрала приличный ход. В салоне стояло молчание. Шут лихорадочно обдумывал ситуацию, в которую они попали. Крепла уверенность, что английский агент похитил их с какой-то определенной целью. Вырисовывалось два варианта: давление на русскую сторону с помощью шантажа или — еще хуже — их везут к Хазарину. Больше ничего путного Ласточкин придумать не смог. Он только попросил по-английски вытащить кляп изо рта напарника, пообещав, что тот не будет вести себя, как в палатке.

Поиграв перед лицом Мотора ножом, один из мужчин выдернул кляп. Удивительное дело: Мотор сразу задремал. Или сделал вид, что засыпает. Вероятно, что-то продумывает в своей голове.

Набравшая ход машина плавно летела по дороге. Хорошая подвеска компенсировала неровности — ни одна ямка в асфальте не причиняла проблем пассажирам. Амортизаторы работали прекрасно. Тихо шуршали колеса, изредка двигатель подвывал на высоких оборотах. И вдруг водитель стал тормозить, после чего вообще съехал с трассы. По днищу застучали камешки гравия.

Остановились. Дверь снова скрежетнула на полозьях, запуская в салон еще одного пассажира. Шут скосил глаза. Автоматически включившееся освещение над головой позволило хорошо рассмотреть этого человека в странном военном костюме темно-синего цвета с обшлагами на рукавах, в высокой кепи с широким козырьком. В руке тонкая изящная трость с массивным набалдашником.

Пассажир сел напротив Шута в пустующее кресло и без всякой усмешки в голосе произнес на чистом русском:

— Здравствуйте, господа земляки! Давно хотел с вами поближе познакомиться. Вы, кажется, меня искали? Евгений Сидорович Ломакин к вашим услугам. Как там поживает мой хороший знакомый юноша по имени Никита Назаров?

Шут прикрыл глаза. Мир рухнул ему на плечи, и казалось, нет такой силы, которая могла бы помочь, отведя беду, трансформировавшуюся в виде бездонных черных глаз Хазарина.

Петербург, июнь 2011 года

Тамара

Она осторожно въехала в раскрытые ворота, приветливо кивнув козырнувшему ей охраннику, сердито шикнула на расшалившихся Мишку и Полинку, которые устроили жуткий бедлам на заднем сиденье. Огромный шоколадный лабрадор с печальными глазами и одним оторванным ухом остался сидеть между детьми как межевой рыцарь, охраняя детей от взаимных тумаков и щипков, поблескивая пластмассовыми бусинками зрачков.

— Мне кажется, я зря взяла вас с собой, — строго проговорила Тамара, кидая взгляд в зеркало заднего обзора. — Надеялась на ваше благоразумие, а вы оторвали собаке ухо, насыпали крошек на пол и едва не заклинили своими глупыми скриптами систему зажигания. Я недовольна.

— Мамочка, но Мишка первый начал, — заканючила девочка, сморщив носик, при этом накручивая темно-рыжий локон на пальцы. Она всегда так делала, когда чувствовала недовольство матери. — Он стал со мной спорить, чье плетение сильнее. Я не удержалась…

— Судя по барахлящему двигателю, Михаил собирался улучшить систему топливного впрыска, — иронично произнесла молодая женщина, аккуратно заезжая на разлинованную желтыми полосами территорию стоянки. Здесь у нее был собственный стояночный «карман», обозначенный гербом Назаровых на металлическом ограждении вдоль бордюров. — Но у него, как частенько бывает, не получился исходный скрипт.

— Ошибся в маленькой закорючке скрипта «огонь» и «искра», — пробурчал мальчишка, утыкаясь носом в переднюю спинку кресла. — Подумаешь… Я совсем другое хотел сделать.

— Михаил, твои бесконечные «подумаешь» могут привести к печальным последствиям, — холодно произнесла Тамара, с облегчением глуша двигатель. Кажется, обошлось. Нигде не остановились, ничего не взорвалось, не оторвалось, проезжающие мимо автомобили не пострадали. Когда эти несносные спорщики вместе, нужно держать ушки на макушке. Давно хотела попросить штатного волхва Валентина изготовить компенсирующие амулеты, которые могут гасить вредоносные и неправильные плетения на самой начальной стадии, разрушая основы.

— Я постараюсь больше так не делать, — хитрец увернулся от наказания изящной фразой.

— Так, юные спорщики, — Тамара повернулась к детям, положив правую руку на изголовье кресла. — Напоминаю правила, которым вы должны следовать неукоснительно. Позже я распечатаю их на бумаге и повешу в ваших комнатах. Экзамены мне сдадите… По зданию не бегать, на лифтах без взрослых не кататься, любое передвижение вне кабинета согласовывать со мной лично. Ко взрослым не приставать со своими вопросами. Люди должны работать, а не отвлекаться на ваши хорошенькие мордашки. Узнаю — накажу.