— О! Что-то очень знакомое! Может это моё?!

Юноша взял одну из котомок, жесткую на ощупь, и имевшую странную узкую удлиненную форму, из которой торчала рукоять, видимо, какого-то оружия, с приделанным к ней ремешком в виде петли из крепкой крученой веревки.

Ухватившись за рукоять, юноша вытащил на свет булаву, даже, скорее, шестопер («Похоже, я всё-таки кое-что помню, это явно шестопер», — мелькнула у юноши мысль).

Шестопёр весь был сделан, на взгляд, из такого же темного металла, что и наручи у юноши. Его общая длина была примерно в два локтя. Около пятой части длины приходилось на массивную головку с шестью ребристыми пластинами-перьями, остальную часть занимала длинная рукоять с круглым металлическим кольцом, играющим роль гарды.

— Увесистый…, - взвесил юноша оружие в руке.

Взяв шестопер за рукоять правой рукой, он быстро закрутил им в воздухе, несколько раз махнул, потом повторил то же самое левой рукой и понял, что держит действительно свое оружие, уж очень удобно и привычно лежало оно в его руках.

Юноша заглянул в котомку, откуда вытащил шестопер. Она представляла собой нечто похожее на скрепленный снизу кольчужный рукав с очень мелкой ячейкой, поверху покрытый жесткой тканью. Таким образом, котомка, по сути, являлась аналогом ножен для меча или сабли, и служила для переноса шестопера за спиной.

В другой, уже обычной, из плотной ткани, котомке лежала дюжина метательных ножей, по форме напоминающих узкие длинные листья какого-то дерева, из того же темного металла, примерно в полторы пяди длинной и чуть более полфунта весом. Каждый из них лезвием был вставлен в небольшие ножны.

— Теперь ясно, для чего у меня столько карманов, — сказал юноша. — Для ножей!

Это даже были не карманы, а специальные полости или своеобразные пришитые чехлы для метательных ножей. По всей видимости, в котомке, также как и в случае с шестопером, ножи просто переносились, а перед боем он помещал их в чехлы, вшитые в одежду, из которых их было удобно выхватывать.

«Значит, я и ножи метать могу…,» — подумал юноша.

Он вытащил пару ножей, освободил их от ножен и вставил в два кармана-чехла, находящихся в его куртке.

Юноша заметил, что ни на шестопере, ни на ножах не было видно ни следа крови и ни вообще какой-либо грязи.

— Что же это? Мне чуть голову не проломили, а я даже, похоже, и оружия не успел достать, — недовольно проворчал юноша.

— Так, а шлем тоже, что ли мой? Вон как у него задник помят!

Юноша поднял шлем и нацепил его на голову. При этом он задел свою многострадальную шишку, что вызвало на его лице недовольную гримасу.

Юноша запихнул шестопер обратно в котомку, и, перекинув обе котомки через правое плечо, стал присматриваться, где бы ему лучше забраться на холм.

По всему стояло лето. Ягоды на кустах еще не налились темно-синим цветом, который говорил о том, что они полностью созрели («И это помню!» — обрадовался юноша), что происходило в начале осени, а были зеленые. Вокруг носились бабочки, стрекозы, в траве прыгали кузнечики, ползали какие-то жуки, со всех сторон слышалось пение всевозможных птиц. В общем, жизнь кипела. Где-то недалеко раздавался мерный шум текущей воды, видимо, текла река, а с холма — голоса людей.

— Голоса! — вдруг понял юноша.

Резво вбежав на холм по крутому склону (постепенно стихавшая боль в затылке при этом опять дала о себе знать), он почти сразу выскочил на хорошо наезженную дорогу и огляделся. Внизу, откуда он поднялся, примерно в полете стрелы от холма, степенно несла свои воды широкая река. Холм, на котором он очутился, похоже, когда-то давно являлся частью высокого берега этой самой реки, пока она слегка не изменила свое русло или не обмелела. Но по весне, в половодье, вода наверняка доходила до него вплотную.

Дорога, на которую вышел юноша, проходила совсем недалеко от обрывистого края холма. С другой стороны в полполета стрелы от дороги скучилось несколько высоких, в рост человека, обросших мхом валунов. Чуть поодаль за ними начинался лес, сначала не очень густой, но постепенно превращающийся в непроходимую чащу.

Примерно в шагах пятидесяти от юноши вдоль дороги и на ней самой повсюду валялись разбитые повозки, обрывки одежды и всевозможное, от сабель и до стрел, оружие, иногда целое, но в основном переломанное. Лежало несколько трупов мертвых лошадей. Кое-где виднелись и человеческие тела. К ним подходили какие-то люди и оттаскивали их в сторону, ближе к валунам, где уже лежали около десятка других мертвых тел, завернутых в темную ткань. Возле валунов стояла группа людей, в основном, воинов. Они о чем-то оживленно переговаривались. А вот и знакомая собака. Она тихо сидела недалеко от говорящих, и молча смотрела на юношу. Его, наконец, заметили. Один из таскавших тела человек замахал руками, и что-то закричал, показывая на него пальцем. От стоявшей группы людей отделилось три человека, которые захватили с собой собаку, и пошли к нему навстречу. Двое из них были воины (каждый был в легких доспехах и держал в руках саблю и небольшой круглый кавалеристский щит, за спину был закинут короткий лук), третий, мужчина лет 40, красивый, с окладистой бородой и усами, плотного телосложения, в пышном купеческом платье, наверное, старший, шел налегке.

— Здравствуй, незнакомец, Ты кто? — останавливаясь в шагах пяти от юноши, спросил купец.

— Здравствуйте, добрые люди, — ответил ломающимся баском юноша. — Не помню… Я недавно очнулся…там внизу (юноша махнул рукой вниз холма), голова разбита, мертвый рядом лежит. Что произошло, не знаю. Людской разговор услышал, поднялся сюда, а тут вы…

Воины недоверчиво смотрели на юношу, готовые в любой момент накинуться и изрубить его в куски. Один из них положил руку на голову собаке, останавливая ее на месте, но наверняка намереваясь при необходимости натравить ее на незнакомца. Но собака была спокойна и даже не показывала какого-либо недовольства.

Чувствуя такую поддержку за спиной, купец, не боясь и не торопясь, подошел к юноше вплотную. Внимательно оглядев юношу, он увидел болтающийся на его шее огрызок шнура и дернул за него.

— А это что?

— Не знаю, наверное, он у меня на шее висел, когда я в себя пришел. Я его и не замечал раньше.

— А, господин, понятно, — вдруг сказал один из воинов. — Должно быть, этот человек из каравана. Всё-таки один уцелел. Он, должно быть, из охраны, смотри — шнурок на шее. На такие шнурки обычно вешают медальоны вольных наемников. Да вон, смотрите!

Он бегом вернулся назад к груде мертвецов и что-то сорвал с шеи одного из них. Прибежав обратно, он представил всем на обозрение кожаный шнурок, на котором висел медальон в виде ставшего на дыбы медведя.

— Да, медальон гильдии вольных наемников Медведей, — сказал купец, взяв его в руки.

— Ну что, незнакомец, повезло тебе. Как понял наш следопыт, на ваш караван напала ватага Бешеного Атамана, — обратился он к юноше. — Она с недавних пор обосновалась где-то неподалеку и иногда караваны грабит. Сначала, как мы поняли, они вас из засады из-за тех валунов из пращей, да из луков обстреляли, а потом уж всех добили — на конях из леса выскочили и порубали, кто остался. Тебе же, наверно, сразу в голову попали каменной рулей из пращи и оглоушили. Ты и скатился вниз с холма. Пока падал, одежду изодрал и медальон потерял. Да вон и всё лицо у тебя разодрано.

Юноша дотронулся до своего лица и только сейчас понял, что кожа на его щеках и на лбу действительно ободрана, и из царапин проступает кровь, правда уже засохшая. Но особой боли он не чувствовал, поэтому, наверное, и не замечал раньше.

— Ну ладно, что теперь делать будешь, куда пойдешь? — спросил купец. — И что у тебя за спиной в котомках?

— Не знаю еще что делать, ничего не помню про себя. Может, с собой заберете до первой деревни или города? Вы куда сейчас?.. А в котомках у меня мое оружие — шестопер и ножи метательные.

— Шестопер!? Покажи, не думал, что вольные наемники с шестоперами ходят. Я встречал только с мечами, да с саблями. Ни копья у тебя, ни лука… Метательные ножи?.. Ну, раз тебя гильдия в наемники взяла, значит, ты и таким ей подошел, — размышлял вслух купец. При этом было не совсем понятно, он разговаривает с юношей или сам с собой.